Я облизала пересохшие губы и прошептала:

– Простите, я не хотела. Я просто заблудилась. Меня волк напугал… Там, возле водопада. Или собака…

Девчонка сомнамбулой побрела прочь.

Я старался не жалеть, что не убил её.

Ведь это так просто, никто не узнает, нужно только догнать и…

Да, никто не узнает, как не узнал про кровавую бойню, которую ты устроил, едва вернувшись к жизни. Но ты будешь знать. Ты не сможешь забыть страх в её светло-карих глазах, не прогонишь мысли о детском трупе, зарытом в мягком лесном гумусе под периной палой листвы. Ты будешь изводить себя и проклинать за минутную слабость, какое бы наслаждение ни принесла кровь этого несчастного ребёнка.

Нахлынули воспоминания той бури, что унесла мою собственную жизнь.

Шёл 1435 год со дня Чёрного Солнца, война за наследие Сигизмунда бушевала уже тринадцать лет и перешла в самую жёсткую, решающую фазу. Наша эскадра под знамёнами ворона шла на помощь сухопутным войскам. Но удача в тот день сдала нам плохие карты.

Позже ответственность за разразившийся у берегов Гаренмарка шторм взяли на себя колдуны противника, но было ли их вмешательство реальностью или погибель нам принёс каприз природы, осталось невыясненным.

Сперва задул шквалистый зюйд-вест, а когда горизонт заволокло мрачными грудами кучево-дождевых облаков, капитан нашего фрегата связался с флагманом, чтобы скоординировать курс.

Связь осуществлялась посредством обычных семафоров, потому что к магическим кристаллам, которыми штатно укомплектовано каждое судно, на флоте не принято прибегать пока противник не появится в объективе подзорной трубы. Вложенная в холодный хрусталь сила быстро расходуется, знаете ли. Да и не очень-то доверяют просоленные морские волки колдовским агрегатам.

Последовала череда световых вспышек, и решением стало уйти от шторма, ведь ложиться в дрейф или продолжать путь с зарифленными парусами в опасной близости от скалистых берегов было слишком рискованно, а бухт подходящего размера, чтобы принять целую эскадру, поблизости не имелось.

Однако замыслы по спасению от стихии не удались. Судьба-злодейка настигла беглецов и обрушила на их фоки, гроты и бизани свирепый ураган. Корабль глубоко зарывался носом в волну, солёные брызги хлестали в лицо. Снасти гудели натянутыми струнами. В порывах крепчающего ветра скрипели и выгибались мачты.

Кубрик опустел: аврал поднял на верхнюю палубу всех матросов, гардемаринов и солдат. Находясь в лейтенантском звании, я был среди офицеров, передававших приказания нижним чинам. Пальцы костенели на тросе крепко набитого фордуна, вокруг пояса был обернут страховочный линь, мундир промок и тяготил плечи.

Помню, как орал в медный рупор капитан, подбадривая команду крепким словцом:

– Убрать все паруса! И пошевеливайтесь, сукины выкидыши, покуда морская могила не схлопнулась над вашими ленивыми костями! Не надейтесь, что бочонки грога, что у вас в брюхе, помогут вынырнуть из пучины, аки томбуи!

– Травить кливер-шкоты! Отдать кливер-фалы! Выбирать ниралы! – переводил я, указания капитана мичману, тот доводил их до сведения боцманов, а те орали и свистели на матросню. Все мы, наравне с командиром корабля, вооружились рупорами, но даже так силы звука едва хватало. – Топенант на марку! Травить фалы! Выбирать гитовы! Отдать шкоты и галсы! Гитовы и гордени до места!

Форштевень рассекал кипящие волны. Вздымались грозные валы, их пенящиеся верхушки обрушивались вниз, норовя пришибить творение рук человеческих, как назойливую букашку, которая без спросу ползает по вековечному телу исполина по имени Бескрайний океан.

Фрегат взлетал на гребни этих титанических волн и, плавно пропуская их под килем, скатывался во впадины, будто санки с ледяной горы. Даже бывалых моряков, закалённых и длительными штормами, и бесконечными штилями, и порохом пушечных залпов, проняло.

Нет-нет, да и перегибался матрос, а то и офицер через фальшборт или использовал с той же целью поломойное ведро. Оно только чудом не улетело в морскую кипень, а лишь перекатывалось от бакборта до штирборта, как бы предлагая свои услуги всем желающим.

Вперёдсмотрящий, едва держась на марсе фок-мачты, принялся беззвучно орать и показывать на нечто по правому борту. Капитан раздвинул подзорную трубу и направил её по указанному курсу.

– Ах ты ж, альбатросы недобитые! – взревел он, но в голосе сквозили ноты одобрения и даже гордости. – Взлетели! Ой, дурачьё… Снесёт же акулам на корм!

Океан вздыбил нас очередным горбом и, щурясь сквозь пелену дождя, я заметил три вознёсшиеся над флагманским кораблём точки.

Чародеи, борясь с ненастьем, поднялись над неистовыми водами. Раскат грома прозвучал в унисон с яростной вспышкой молнии, и та озарила фигуры этих отважных безумцев. Развевающиеся плащи хлопали и бились на ветру, подобно заполаскавшимся парусам.

Расстояние мешало увидеть их лица, но этого не требовалось. Каждый на флоте знал их имена. Старший из троицы, паривший в центре, двухсотлетний вампир – магистр тайных искусств, давний ученик Вальдемара, нашего великого герцога. Именно под его знамёнами мы отправились в бой.

Следует уточнить, что герцог этот по совместительству является моим злокозненным дядюшкой. Да, я благороден он макушки до подмёток, хотя сейчас по мне это не очень заметно. Собственно, тогда, трясясь от промозглого холода на палубе попавшего в передрягу корабля, я тоже не очень тянул на наследника одного из крупнейших государств на континенте. Но сейчас всё в порядке: Вальдемар уже лишил меня наследства.

На чём я остановился?

Чародеи, точно.

Наш оккультный щит и меч, смелая троица во главе с Волеславом Ланге.

Парившие рядом с вампиром-колдуном юноша и девушка – его собственные выкормыши, пока ещё не бессмертные, но уже получившие благословение на переход в ряды помазанников богини. Всё, что им оставалось – умереть и воскреснуть для вечности в ночи. Забегая вперёд отмечу, что океан не отпустил ни одного из них: живые или не очень, все пошли на корм морским обитателям, а может, не пережили рассвета следующего дня.

Эти кудесники призывали всю доступную силу, выворачивали души наизнанку и в иступляющем трансе пытались словами усмирить океан, будто дрессировщики непокорного льва. Но нет, не той породы им достался зверь. То не лев, не слон и даже не кашалот. Древний левиафан пробудился от вечного сна, голодный и злой, жаждущий пожрать всех, кого угораздило почесать килями его спину.

И реющим над его неохватной тушей альбатросам он тоже уготовил печальный исход. В тщетной попытке обуздать природный хаос, беспощадную силу, что намного могущественнее всех слов, когда-либо произнесённых под солнцем и луной, они забылись. Слишком ушли в себя, в единство творимого обряда, перестали воспринимать внешний мир с его, надо заметить, вполне очевидными угрозами.

Рёв вздымающейся водяной горы. Момент наивысшего пика, когда вселенная замирает в ужасе и кажется оглохшей. Крушение срывающихся с гребня масс, и лишь тяжеловесные буруны катятся к берегам, разбиваясь о рифы.

«Отлетали своё, птички», – мрачно подумал я и сплюнул на палубу в набежавшую через шпигаты пену. Капитан вдвинул все четыре колена подзорной трубы одно в другое и отвернулся. Лицо его омрачилось, надежда угасла, но голос звучал тат же твёрдо и резко, как прежде. В самом деле, пусть океан поглотил этих отчаянных самоубийц, но мы-то ещё были живы, для нас ещё не всё кончилось.

Я приставил медный раструб к губам и тоже продолжил рвать связки яростными командами.

Шкоты не отдавали сразу – хотя нервы у всех натянулись не слабже такелажа, – а не спеша потравливали, одновременно выбирая гордени и гитовы: сперва наветренные, затем подветренные, поскольку судно шло бейдевиндом. Убедившись, что топенанты реев закреплены, а брасы обтянуты, мы послали людей наверх.

Матросы по вантам заспешили на мачты и стеньги. Принялись в темпе подбирать отсыревшие паруса, укладывать их по-походному на реях и закреплять обносными сезнями, стараясь не сорваться в бездонные глубины.