– Потому что Рики продавец красок не торгует простым углём? А ещё Рики продавец красок не посыльный. Похоже, в мире больше того, чем вы не являетесь, и что не делаете, нежели наоборот.

– Я выбрал что-то одно и следую этому! – отрезал Рики. – Никто не может делать всё!

– Жить, это и есть делать всё, – объяснил нуониэль. – Требуется идти по всем тропинкам сразу! Дерево не живёт, если от его ствола не отходят в разные стороны ветви. Недаром дерево – символ жизни. А жизнь, часть той силы, которую лишний раз… Впрочем, вы это всё и без меня знаете, господин.

– Если я брошу продавать краски, то у меня ничего не останется, – тревожно сказал Рики, испугавшись за будущее.

– Когда у тебя есть лишь бутылочка с угольным порошком, потерять всё не такая уж и трагедия.

– Но, бросив это дело, мне всё равно придётся что-то делать! Потребуется искать что-то ещё; какое-нибудь иное ремесло. И что это будет? Что я буду делать?

– Всё, – просто ответил нуониэль, пожав плечами.

– Всё! – нахмурился Рики. – Это не так-то просто.

– Проще, чем кажется! – сказал нуониэль, поднялся и подошёл к краю утёса. Он всмотрелся в сумерки, сгущающие в глубине долины тёмными фиолетовыми клубами с отсветом белёсого тумана по краям.

– Все люди, которых я встречал, делали в жизнь что-то одно! – продолжил Рики, больше размышляя вслух, нежели разговаривая с картографом.

– Это не так. Вы просто сравнивали себя с ними. От этого вам и казалось, что пройденный ими путь длиннее вашего. Но вы смотрели лишь на одну из ветвей древа их жизней. Смотрели, и видели своё отражение. Потому что сами идёте лишь по одной тропе. Однако, как бы далеко вы по ней не зашли, она не приведёт вас обратно домой. И не заменит собой дома. Ваш дом сгорел. Держаться за прошлое бессмысленно. И, если хотите, чтобы появился новый дом, то его придётся построить сызнова.

– Я не умею строить дома! – испугался Рики. – Я за всю жизнь не построил ни одного дома!

– Было время, когда я сел рисовать карту в первый раз.

– Представляю, какая это была карта! – попытался пошутить Рики, чтобы хоть как-то отвлечься от мрачных мыслей.

– Это была моя лучшая карта! – мечтательно вздохнул нуониэль. – Её превзойдёт лишь та, которая станет моей последней. А что есть дом? Место, где мы рождаемся, или место, где умираем?

Продавец красок знает все существующие в Эритании пигменты. Он может безошибочно сказать, на какой основе замешаны краски, лишь взглянув на пергамент. Кроме того, продавец красок имеет хорошие связи, благодаря чему добывает редкие минералы, порошки и перья. Он знает точное время приливов и отливов, что позволяет получать доступ к подводным глинистым отложениям в определённое время года. Продавец красок чувствует, что надо покупателю и добивается хорошей цены за свой товар. Ещё он ловок и тих, поэтому неприятные встречи в глуши для него не самая большая проблема. Также он может легко находить общий язык, как со знатными людьми, так и с чернью. Продавец красок всю жизнь оттачивает своё ремесло и не тратит время впустую.

Рики был продавцом красок. Был.

Рики открыл бутылочку и высыпал угольный порошок в костёр. Потом он поднялся, подошёл к нуониэлю, стоявшему на краю утёса, и, последний раз пощупав большим пальцем округлое стекло, выбросил бутылочку в пропасть долины. Пустой сосуд исчез во тьме, не издав ни звука.

– Тот картограф, – начал Рики, – просил передать, чтобы ты шёл домой и не отправлялся в Драконьи Земли!

– Хе! – крякнул нуониэль, явно насмехаясь над советом друга! – Хотелось бы мне знать, что ты сам думаешь по этому поводу.

– Я думаю, что до тех земель и впрямь долго добираться.

– Покупателей красок там точно не много! – улыбнулся нуониэль.

– Разве что Серые монахи! – пожал плечами Рики.

Они вернулись к костерку и сели.

– Переночевать можем здесь, а с утра спустимся в долину и пойдём строго на восход, – сказал как бы между прочим нуониэль.

– Согласен! – ответил Рики и положил сухую ветку в костёр, заложенный не им самим.

Капитан каравана мечтал увидеть в дымке горизонта башни родного города Фин Илари́м. Ах, давно не просыпался он от шума улиц главного города пустыни! Фин Иларим – это зазывания купцов, продающих товары со всего света; пение ветряных колокольчиков – любимых безделушек горожан; резкие, внезапно появляющиеся и тут же исчезающие звуки дудочки укротителя змей; гул пёстрой толпы, что рекой течёт между бело-жёлтых домов с маленькими оконцами; и, конечно же, жара! Куда в Фин Илариме без жары?! Её несёт горячий ветер, обжигающий кожу острыми песчинками, поднятыми в воздух с бесконечных дюн, окружающих город.

Первые признаки этой жары капитан почуял задолго до прибытия в родные пенаты, когда после десяти дней дороги караван вышел с травянистых равнин на безжизненные пески. В полдень десятка нагруженных огромными тюками верблюдов медленно спустились с бледно-зелёного плато. Теперь путь каравана лежал на юго-восток, вдоль почти отвесного склона, тянущегося за горизонт. Пройдёт ещё дней пять и погонщики оставят отвесный склон плато, повернут на юг и будут идти по барханам, пока из-под песка, в подёрнутой раскалённым воздухом ряби не забрезжат башни Фин Иларима.

Двигаться днём по пустыне невозможно: жара измотает за час любого, будь то верблюд или человек. Впереди ждали холодные ночные переходы и душный дневной отдых под шатрами из плотной ткани, защищающей от палящего солнца. Капитан каравана Иналами́н – или Лами, как его называли друзья – любил пустыню и обладал необычайным нюхом, позволяющим определять путь по запаху верблюдов, ходящих этими песками с незапамятных времён. Ночными переходами, Иналамин каждый час будет спешиваться, брать горсть песка и, вдыхая запах, «видеть» скрытую от всех прочих дорогу, соединяющую мир с далёким, но родным городом пустыни Фин Иларим.

– Эй, Лами, – окликнул капитана Иналамина его верный помощник Биду, – остановимся в нашем обычном месте, или пойдём вперёд до сумерек?

– Больно жарко сегодня, – ответил Лами, почёсывая свою волосатую грудь рукоятью прутика, которым он погонял верблюда. – Остановимся в нашем обычном месте и дождёмся темноты.

– Что это там впереди? – спросил третий караванщик по прозвищу Белый. Он подкатил на своём верблюде к Лами и указал прутиком куда-то вдаль.

– Похоже на камень, – неуверенно предположи пузатый Биду.

– Или на сидящего человека, – добавил облачённый в белый халат, белый чурбан и белые сапоги третий караванщик, прозвище которого соответствовало его облачениям.

Далеко впереди и вправду что-то чернело. Слева от путников тянулась отвесная стена плато, а шагах в пятидесяти от неё зияло тёмное пятно.

– А не наше ли это место стоянки? – спросил Лами, и хлестнул верблюда.

Капитан вырвался вперёд, но вскоре остановился. Его спутники с гружёными верблюдами поравнялись с Лами только минут через десять.

– Это и вправду человек! – сказал Белый, у которого был самый острый глаз.

– Посмотрите в небо! – воскликнул пузатый Биду, вскинув руку.

Под палящим солнцем, чуть ниже самого плато, кружилась хищная птица. Иналамин и Биду, дети пустыни, тут же узнали её.

– Это он? – радостно спросил Биду своего предводителя.

– А как же! – улыбаясь, ответил Лами. – Старый добрый лаггар. – Серые крылья, чёрный хвост, белые щёчки! Разве можно спутать лаггара с другим соколом! Да и станут прочие залетать в пустыню?!

– Возможно, это почтовый, – предположил Белый, наблюдая за птицей, приложив ладонь ко лбу, чтобы солнце не слепило глаза.

– Только не сейчас, – улыбаясь, объяснил Лами. – У лаггаров нынче период гнездования. Никто во всём Фин Илариме не стал бы отправлять почтовую птицу теперь!

– Странно, – покачал головой Белый. – Если время гнездиться, то, что он делает в краях, где совсем нет деревьев?