– Убрать хищников из природы и кормить их искусственным мясом. Биоразнообразие пусть в зоопарках сохраняется.

– Тогда травоядные расплодятся и передохнут от голода. А перед этим успеют сожрать всю траву, и экология пойдет вразнос. Жди неурожаи, оползни и песчаные бури.

– Ну пусть их тогда съедают заживо. Ты когда-нибудь видела трапезу гиен? Они, как со шведского стола, выедают брюхо антилопы, пока та охреневает от происходящего и молится своим антилопьим богам, чтобы у нее наконец остановилось сердце. В конце концов, можно отредактировать зверей так, чтобы они не плодились, как сумасшедшие.

– И как ты это сделаешь?

– Я – никак. Я социальной инженерией занимаюсь, а не генетической. Но кто-то может. Сделали же бесплодной всю мировую популяцию комаров этих…

– Желтолихорадочных. – Некоторые вещи Лера запоминала, как компьютер. – А как ты к воробьям относишься?

– Чего? А, понял. Слушай, сто лет прошло, мы с тех пор Марс окучили. У нас вон урожаи за Полярным кругом растут в теплицах с замкнутой экосистемой, не помрем. Ты только на секунду задумайся: каждый день животные убивают друг друга, дохнут под палящим солнцем, из-за запаха гноя в ранах от них шарахаются свои же, их плоть, как корку хлеба, жрут насекомые, родители для прокорма съедают своих детенышей, тянущихся к соску… Лер, ведь ни одному психически здоровому существу устройство мира, в котором баланс достигается регулярным массовым убийством, не покажется нормальным! Просто взрослые сговорились игнорировать это. С тех пор, как завалили первого мамонта, никто не раскрыл глаза ребенку: смотри, какое вокруг безумие!

– А ты же ешь мясо, – кивнула Лера на неубранную тарелку с остатками гамбургера.

– Мясо я ем, – согласился Эдуард. Он как будто должен был что-то добавить, но хранил молчание.

– Эта корова вылезла из другой коровы, а не из бака.

– Я бы вообще всю природу стерилизовал. Это будет милосердие. Наша моральная обязанность – спасти животных от тирании их природы. Котов мы почти вывели из этой бешеной круговерти. За котов Бог нас всех простит.

– Ты чего так об антилопах испереживался?

– Как венец эволюции я чувствую ответственность за всех этих дебильных животных.

– Твои возвышенные представления о человеке, Перс, плохо коррелируют с практикой уголовного розыска.

– О, дэвы вечно строят нам козни…

К шашлычной подъехала очередная машина. Они не увидели, кто из нее вышел, но вскоре у крыльца стал прохаживаться человек, под пиджаком которого виднелось очертание кобуры.

– Что-то мне подсказывает, мы половину тех, кто там реально сидят, не увидим по биллингам, – заметил Эдуард.

– Может, вызовем патрульных местных? Пусть «случайно» заметят и документы проверят.

– Не хочу лишнее внимание раньше времени привлекать. – Эдуард взял телефон и связался с другой группой. – Заканчивайте с ремонтом и проверьте, видны ли номера тачек на парковке с дорожных камер. Если нет, сфоткайте их и пробейте. Только аккуратнее, вон какое тело на крыльце гуляет. – Он отключился. – Счет!

Эдуард некоторое время всматривался в чек, пытаясь вспомнить, не заказывала ли что-то Лера, но ему пришлось расплатиться самому. В машине он выбрал на планшете камеру, с которой был виден вход в кафе. Вскоре подъехала очередная машина, которая выделялась дороговизной даже на фоне уже припаркованных.

Лоснящийся и сытый шар в синем костюме выбрался на улицу с пленительной ловкостью. Сияла его плешь, гель в волосах, сахарная улыбка, сияли пуговицы, запонки и ботинки. Темнели его тонкие усы, тухлые глаза, сожженная на юге и сгнившая на севере кожа. Его легко было узнать – это был господин Ага, чье фото давно хранилось в файлах дела под знаком вопроса. Вице-президент Российско-турецкой торгово-промышленной палаты, он считался координатором криминальных интересов своих земляков в Москве, но до сих пор никак не проявлял себя в деле с «кипарисом».

Планшет пискнул – пришла информация от коллег по поводу владельцев припаркованных автомобилей. «Решала», известный связями в прокуратуре; бывший заместитель главы строительного департамента Москвы, ныне – член предвыборного штаба Романова; член совета директоров Garanti Bank.

Эдуард перестал дышать; он превратился в существо, парящее над мирскими нуждами, в творца, следующее движение которого, как вибрация струны, разойдется по всей Земле.

– Я за ним уже столько дней хожу, примелькался. А одна ты будешь слишком приметная в этой глуши.

– Перс, твоя операция. Решай.

Эдуард посмотрел на Леру, собранную каждой мышцей, и коротко кивнул на заднее сиденье. Она тут же перебралась туда. Там лежала сумка со сменной одеждой и аксессуарами для маскировки.

– Гоша же на Ярославке живет?

– Ага, – бросила Лера, переодеваясь.

Бессмысленно скользнув взглядом по полуобнаженному телу, Эдуард сосредоточился на звонке.

– Гоша! Мчись в Пушкино, сейчас адрес скину. У тебя есть десять минут. Гоша… Гоша! Да плевать мне, чем ты занят! Тачку угоняй, если надо! Если… – Эдуард оборванно посмотрел на телефон в своей руке. – Положил трубку, щенок. Ну ничего, приедет. С женой он, видите ли…

Эдуард взглянул на заднее сиденье. Лера сидела уже изменившаяся. Вата в щеки, распорки в нос, крохотные клейкие кусочки телесного цвета, изменившие форму глаз. Если кто-то захочет проверить непрошенную гостью кафе, гражданская нейросеть затруднится найти ей верное соответствие. Лера переползла обратно и, повернув зеркало, стала красить губы яркой помадой.

– Ты умеешь пользоваться косметикой?

– Представь себе, каждый день ей пользуюсь.

Он изучал ее, как оттенок в палитре, в месте которого был не уверен.

– Надеюсь, не зря засветим тебя.

– Поверь, завтра они меня не узнают.

Выбравшись, Лера чмокнула воздух, захлопнула дверь и изменившейся походкой ушла. Эдуард остался в некоторой растерянности. Его всегда удивляла в Лере ее способность становиться другой. Ему доводилось думать: почему бы этой другой не стать собой? И когда она кажется собой, не является ли она на самом деле другой по сравнению с настоящей собой?

Она недолго занимала его мысли. Его ум наполнялся людьми и их сочетаниями, композиция сложной картины. Почему эта шашлычная? Отдаленное расположение только одна из причин, никто не выбирает такие места, случайно ткнув в карту.

Скорое возвращение Леры сюрпризом для Эдуарда не стало.

– Закрыто. Якобы день рождения празднуют.

– Ожидаемо.

– Я Гоше сказала, чтобы не ехал сюда, – после паузы сообщила Лера. – Он успел в такси сесть.

– Ага, правильно, – машинально откликнулся Эдуард, но мысль застряла в глине совести. – Зря на Гошу наорал. Оплачу им ужин на двоих.

– Не оплатишь.

Он не услышал ее, наблюдая за курильщиками на крыльце и пытаясь угадать, о чем они беседуют. Когда они удалились, он услышал копошащуюся на заднем сиденье Леру.

– Езжай домой с ребятами. Я тут останусь со следующей сменой.

– Как бы нас до выборов не попросили все сделать. Успеем?

– Попросят сделать – сделаем. А успеем или нет – это уже другой вопрос.

Как Лера ушла, Эдуард не запомнил, зато запомнил, кто кому улыбнулся, выходя из кафе, и кому лишь кивнул, кто сердечно обнялся и кто обменялся вежливым рукопожатием, к чьему уху склонились, а кто говорил не скрываясь, кто отвел кого-то в сторону и кто согласился отойти. Эдуард знал, что поймал в спичечный коробок основных фигурантов.

– Ничего, – объявил Артем, простерев руки.

На его столе впервые на памяти Романа был беспорядок. Какие-то старые папки с тесемками, коробки с ретрофутуристичными электронными носителями, старый ноутбук с установленными эмуляторами для древних форматов.

– А звучит так, будто это слово вмещает очень многое. Мы говорим о Романове?

– Я говорю о своем отце.

Роман навострился. Он считал, что неплохо изучил Артема; но вдруг понял, что знает его с той содержательностью, с которой можно узнать комнату по запертой двери. Теперь тот, казалось, открывался; очень милый знак дружбы – как доверие брошенной собаки.