Лошади были не привязанными. Заметались встревожено по двору стройцеха.

– Отойди в сторону я сам.

Саша пошёл к лошадям, которые остановились, нагнули головы и жевали растущую траву у обочины дороги. Он быстро успокоил их.

Мы взяли лошадей за поводья и повели их в конюшню, что находилась по другую сторону речки.

Конюшня была старая. Брёвна почернели. Рядом с конюшней были огороды. Мы привязали лошадей к столбам. Дали им немного сена из стога. Стали ждать Блатного, который ушёл в кузницу.

Наконец пришёл кузнец. Саша завёл одну из лошадей в станок. Кузнец встал сбоку лошади, приподнял её левую переднюю ногу и поставил её на деревянную подставку, очистил от грязи и навоза копыто, стал сбивать зубилом неровную кромку копыта. Затем взял подкову, предварительно нагретую на костре. Положил её на копыто, стал забивать осторожно четырехгранные подковные гвозди по кромке копыта, чтобы не задеть живую плоть. Лошадь начала дергаться.

– Стой, дура, – крикнул на неё кузнец, – ей не больно, просто не привыкла. Ноги ей видимо никогда якуты не путали. Он кое-как прибил к её передним ногам подковы и загнул гвозди, утопив их в подковных бороздках. Рашпилем хорошо зачистил копыта.

На лбу у кузнеца выступил пот. Он вытащил из кармана брюк грязный носовой платок, протёр им лоб, снял фуражку. Постоял, немного отдохнул, посмотрел на нас немигающими глазами, усмехнулся. Подошёл снова к лошади, поднял ей заднюю ногу, рассматривая копыто. Неожиданно лошадь дернула ногой и чуть не сшибла кузнеца.

– Вот ошалелая! – рассердился кузнец.

Вытер со лба пот рукавом рубашки, надетой поверх серого свитера. Попытался было снова поднять заднюю ногу лошади, но та забилась в станке, не давая ему поднять ногу.

– Леший с ней. Выводи её из станка. Пусть успокоится. Заводи другую.

Блатнов развязал дрожавшую лошадь и повёл её к конюшне. Михаил молча взял за поводья свою лошадь и завёл её в станок. Кузнец поднял ногу лошади. Почистил ей копыто. Приготовил подкову. Но лошадь не дала ему её подковать. Забилась как первая. Не подпуская к себе кузнеца, ударила его слетевшей подковой по руке.

– Нет, не могу больше так работать. Мне завтра в отпуск, надо приготовиться к отъезду, – кузнец поглаживал ушибленное место и тоскливо смотрел на нас, – ищите другого кузнеца.

– Где мы его найдём? – потерянно отозвался Блатнов.

– Спросите Жигалова. Он большой охотник до лошадей, бывший кузнец, работает в механическом цехе, – посоветовал нам кузнец и ушёл.

Блатнов почесал затылок рукой, пошёл в механический цех. Я и Миша сели на брёвно и стали ждать. По другую сторону речки стояли дома барачного типа, рядом с небольшим мостом дымила труба котельной. Прождали примерно с час.

Саша привёл какого-то мужика в засаленной от масла спецовке. Мужик был рослый. Волосы у него были смоляные. Лицом он походил на цыгана. Посмотрев на лошадей, он вздохнул:

– Заморили совсем. Им бы погулять вволю, а вы на них сразу насели, погубите в своих переходах.

Блатнов стоял рядом с лошадью и трепал её за холку.

– Без подков они разобьют себе копыта об камни.

– Что, правда, то, правда, – согласился мужик.

Он подошёл к лошади, поднял ей ногу и привязал верёвкой к перекладине станка. Лошадь стояла спокойной с согнутой левой передней ногой. Мужик нагнулся и стал вбивать гвозди в копыто. Лошадь забилась, дергая верёвку.

– Стой смирно, – прикрикнул кузнец, стараясь не испугать голосом лошадь, – ногу себе сломаешь!

Он развязал веревку и отпустил ногу лошади на землю.

– Где вы таких лошадок взяли?

– В Якутии.

– Они дикие и пугливые, тяжело с ними сладить.

Он поднял ногу лошади, посмотрел, хорошо ли прибил подкову, загнул гвозди. Затем поднял вторую ногу и стал привязывать согнутую ногу верёвкой. Вдруг лошадь забилась, да так, что зашатался весь станок. Мужик сплюнул и развязал верёвку. Сел на бревно, закурил.

– Не могу я подковать вам коней. Я ещё жить хочу. Я нутром чувствую, что дикая кобыла ударит меня копытом по голове прямо в темечко.

Блатнов развел руками, смотря вслед уходящему мужику.

– Неужели здесь нет настоящих кузнецов, – возмутился Мишка-шурфовщик, – что теперь делать будем?

– Поведём лошадей обратно в лагерь. Пусть у Мальцевой голова болит, – проворчал Саша.

Настал долгожданный день, когда наш отряд оставил базу, перекочевал на новое место, в долину ручья Радостного, где нам предстояло провести весь полевой сезон.

Было нас четверо рабочих и трое геофизиков. Расположились мы в двух палатках. Со мной жили двое молодых парней, школьники из посёлка Ягодное, и повар Леонид. Во второй палатке жили Голованов, Клепиков и Клава Семенова. Наши палатки стояли недалеко от ручья.

Начался июнь. Мы находились в широкой долине. Вокруг нас были сопки.

Лиственницы радовали глаз своей нежно-зелёной хвоей. С веток прыгали белки. Возле ручья разросся тальник, где прятались стаи куропаток. Дурманили голову запахи багульника. Цвела шикша, брусника, голубика. На склонах сопок очень много было цветов прострела. В зарослях кедрового стланика кричали кедровки. Пекло солнце. Появились комары. Они не давали нам покоя.

В палатке в трехлитровой банке была налита маслянистая белая жидкость от комаров. Ей растирали лицо, шею, а также руки. Мазь отпугивала комаров, но они кружились рядом. Мазь помогала до первого пота. Стоило только вспотеть, как сила её пропадала. Комары впивались в лицо, залетали при дыхании прямо в рот. Глаза щипало от мази. Сверху лица мы набрасывали мелкую чёрную сетку накомарника, но это помогало мало.

Так как наш отряд был небольшим, первое время работали все вместе. Клепиков стал добродушным малым, исчезли с лица чванство и важность, с шутками и прибаутками он переносил нивелир. Мы же устанавливали в створе профильной линии вешки с кусочками белой материи, которую привязывали сверху.

Клепиков смотрел в нивелир и рукой показывал нам, где нужно устанавливать вешки.

Вешки заготавливали из молодых лиственниц, безжалостно срубая их под корень и обстругивая топором зелёные ветки. Приходилось также срубать всё, что росло в створе. Таких профильных линий нужно было пройти три вдоль долины длиной по два километра и три поперёк долины длиной по одному километру.

На обед всегда приходили в лагерь. Повар готовил нам обед в основном из консервов. Ели баночные щи и борщи. За хлебом ходили по очереди в посёлок, который находился примерно в пяти-шести километрах в следующей долине за сопками.

Леса в долине было мало. Виднелись отвалы от старых горных выработок. Они заросли травой и буйно цветущим осотом. Из песка и гальки местами торчали куски погнутых рельсов, листы железа.

Я, проходя мимо, смотрел на искорёженную местность долины, и, думал, как долго ещё будет лечить время нанесённые земле раны. Видимые следы горных работ на поверхности это лишь маленькая частица, сколько же спрятано в земле в выработках железа: рельсов, вагонеток, ломов, кайл, лопат, которых никто не вытаскивал.

Я останавливал свой взгляд на полузасыпанных сводах шахт, что навечно спрятали тайну проходки, давно обвалив и засыпав штреки, рассечки, осевшей с годами землей.

Ставить вешки на жидкой глине эфельных отвалов было опасно. Можно было провалиться в трясину. Такие места мы обходили стороной, ставя вешки с краю.

Заканчивая проходку центральной продольной линии, мы подошли вплотную к действенному лесу. Местность стала выше. На террасе рос вековой лес. Лиственницы были толстые, одному не обхватить ствол. Несколько таких гигантов встали на нашем пути. Топорики у нас были маленькие охотничьи. Рубить такие стволы ими было невозможно. Да как-то не поднималась рука на таких красавцев – богатырей, что, расставив свои длинные ветки, как мохнатые лапы, устремились вверх. Нужно было закинуть назад голову, чтобы рассмотреть край неба сквозь ажурную сеть ветвей.