Мы бросили свои топорики и решили прогуляться по лесу. Я пошёл с Виктором, Сашей. Клепиков, Клава остались поджидать Голованова. Он немного отстал от нас.

Светило солнце, проникая своими лучами вглубь леса. Тревожно свистнул и прыгнул на ствол лиственницы бурундук. Прячась за ветку, он смотрел на нас своими маленькими глазками. Хвост у него был пушистый.

Мы вышли на поляну. Кругом торчали пни, почерневшие от времени. Сзади раздались крики, нас звали, пришлось идти обратно.

– Что разбежались по лесу, словно по грибы пришли? – сказал недовольно Клепиков, убивая с ожесточением вдобавок комара на своем лбу.

Мы подошли поближе к сидящим геофизикам.

– Сбегайте кто-нибудь за пилой, – попросил вежливей и интеллигентней Николай Иванович, обращаясь к нам.

– Что будем пилить, – высказался я нерешительно, – а нельзя как-нибудь обойти?

– Ты, что предлагаешь нивелиром сквозь дерево смотреть? – Клепиков засмеялся, черты его лица отразили выразительную мимику из комических морщин, – отмочил студент. Как скажет, хоть падай!

– Да это не кустарник рубить, – вставил веское слово Голованов, – попотеть придется.

Виктор и Саша стояли рядом со мной. Ироническая улыбка бродила по их лицам.

– Можно мы вдвоем сходим? – попросил Виктор.

– Ладно, идите. Только быстро. Одна нога здесь, другая там.

Ребята заверили, что вернутся быстро и исчезли в чаще леса.

– Понабрали мелюзгу в отряд, работать некому, – Клепиков сломал в руках сухую ветку.

–Лучше их взять, чем бичей, – ответил Голованов, закрываясь от солнца ладонью, – Мальцева рассказывала, что половина рабочих в партии уже запила.

– Где они деньги берут? – поинтересовалась Клава. Она прилегла животом на мох, подвинувшись к Голованову

– Продукты ящиками таскают в посёлок и обменивают на водку.

– Вот люди…

– Это не люди, а бичи, – поправил её Клепиков, – я их хорошо знаю. Они за сто грамм родную мать продадут. Я на них насмотрелся. Одно радует, что зимой на них мор. Кто-нибудь из них свалится пьяным на улице и замёрзнет. Коля, ты помнишь Макаронку? – Клепиков повернулся к Голованову.

– Левого коммуниста?

– Да, слесаря с автобазы. У него ещё постоянно были причуды, как зайдёт в пивную ко всем пристает: “Зарежу, и концы в воду”. Значит, кто-то обидел его, не дал ему пива. Но он это говорил без всякой злобы. Кто его не знал, тот, естественно, от него шарахался. Как отгадаешь, что у него на уме…

– Постойте, постойте, – перебила разговор Клава, пальцами выуживая изо мха соринки, – почему левого коммуниста? Разве такие бывают? – она вопросительно посмотрела на Николая Ивановича.

– Он попал сюда по этапу как фракционер.

– Я не знала, что у нас были левые коммунисты. Как интересно! – Клава, изогнула жеманно спину лодочкой, захлопала одновременно в ладоши и застучала сапогами, чуть приподнимая ноги. Получились чудесные аплодисменты руками и ногами.

– Рассказывай, Слава, извини, что у тебя перебила.

– Что тут интересного. Я так к слову сказал. За пьянку Макаронку выгнали из гаража. Одно время он работал грузчиком в овощном магазине. Всегда ходил поддатым. Отморозил себе руки. Упал возле хибары Ивановой, бывшей своей жены. Уснул, пролежал на морозе до утра. Даже водка в бутылке, что в кармане куртки была, замёрзла. Отрезали ему руки. Больше я его не видел.

– Какой ужас! – воскликнула поражённая Клава. Она приподнялась и села.

– А почему вы его зовете Макаронкой?

– Ему в драке отрезали часть уха.

Клепиков замолчал. Смотрел куда-то вдаль своими серыми глазами. Простое ширококостное лицо было невыразительным. Клава смотрела на него какими-то другими глазами, словно взвешивая его слова.

– Слава, ты пьёшь? – спросила тихо она.

– А что я святой. Как все. На работе не пью, – Клепиков почему-то смутился её вопроса и опустил глаза.

– В нашей жизни без этого нельзя, – сказал, подмигивая Клепикову, Голованов, – жизнь будет не интересной.

– Разве в водке счастье? – не унималась Клава.

Мы промолчали. Я смотрел, как прыгает с ветки на ветку бурундук. Здесь их много. Очень любопытный зверёк. Когда его застанешь врасплох, он испуганно свистит.

Слава Клепиков лёг на мох. Закрыл глаза, дремал, положив руки за голову. Я отмахивался от наседавших комаров. Клепиков лежал неподвижно, словно его комары не беспокоили. Клава что-то писала в своём полевом блокноте.

Я изредка смотрел на неё. Одета она была в зелёную штормовку. Кудри её были немного взлохмачены. Джинсовые брюки заправлены в короткие резиновые сапожки. Спортивная красная футболка плотно облегала её высокую грудь.

Голованов, надев очки, читал журнал о шахматах.

Прождали примерно с час, пока в створе профильной линии не появились ребята. Саша нёс пилу на плече. Виктор шёл следом. Они поднялись по косогору. Подошли к нам. Саша бросил пилу на мох. Ребята сели на поваленное дерево.

– Оленя видели, – сказал Саша.

– Где? – поинтересовался Клепиков, приподнимаясь.

– Недалеко от лагеря в распадке, – ответил Саша.

***

Был знойный день. Мы проходили поперечную линию. Она пересекала долину, а её края находились на верхушках сопок. Одна из сопок была каменистой, а вторая, где мы сейчас работали, заросла стлаником. Нам приходилось буквально каждый метр подъема по крутому склону сопки вырубать топором. Вряд ли можно было бы добраться до вершины сопки без просеки в дебрях душистого лапника. Упругие ветки кустов сплелись между собой узлами, ноги соскальзывали с них. Нужно было перелазить с куста на куст, чтобы продвинуться вперёд.

Ноги застревали между веток и сдерживали движение. Наступить ногой на твёрдую землю было невозможно, если это и удавалось, то кедровый стланик становился непроходимым, так как был выше нашего роста. Приходилось снова карабкаться на куст, чтобы сделать шаг вперёд.

Нам часто попадались медвежьи запасники, заваленные сухими ветками. Но как косолапый Мишка умудрялся пробираться в этих местах, одному Богу было известно.

Мы проходили просеку, срубая раскидистые ветки с длинными иголками и отбрасывая их в стороны. Нельзя было рассмотреть, что делается рядом, буйно растущие ветки закрывали обзор. Можно было видеть только синее небо над головой и вдыхать густой запах хвои. Сюда даже не долетали комары. Временами лишь кричали кедровки, встревоженные нашим присутствием.

Устав махать топорами, мы сидели в проделанной нами просеке. Курили и вели разговор.

– Эйнштейн перевернул мир теорией относительности, – объяснял нам популярно Саша, – представьте себе четвертое измерение, когда размеры тел ширина, длина и высота зависят от времени. Правда, невероятно, но параллельные прямые пересекаются в бесконечности!

Саша восторженно доносил до нас осознанный им смысл физических законов. По всей видимости, они захватили его воображение, не давали ему покоя, он бредил ими наяву.

У Саши была нескладная долговязая фигура. Плечи у него были узкими. Его друг Виктор заметно отличался. Смуглое лицо. Длинные волосы ежеминутно падали со лба, прикрывая его глаза. Виктор запрокидывал голову, отбрасывал назад свои длинные пряди волос. Это был хиппи-мальчик. Он держал двумя пальцами сигарету. Щуря глаза, смотрел на Сашу и иронически задавал вопросы:

– Ты говоришь, что между двумя точками можно провести несколько прямых? Я в это не верю. Твой Эйнштейн авантюрист! А ты шарлатан! – Виктор взял свой топорик в руки и слегка взмахнул им, задел по ветке стланика, срезал кору.

– Да между двумя прямыми общими точками будут точки их пересечения, – заметил я, – но, чтобы через две точки проходили разные прямые, это уже слишком.

– Не верите, не надо, – буркнул Саша. Его угреватое лицо покраснело.

– А ты докажи. Проруби между двумя вешками несколько просек.

– Вам не понять. Законы теории относительности действуют там, где пространство искривлено.