Неделю назад наша геологическая партия начала свой полевой сезон. Радостное событие, которое мы ждали всю зиму, наступило обычно и буднично. Утром мы сдали постельное бельё коменданту общежития тёте Кате. Собрали личные вещи, сложили их в рюкзаки. Находиться в опустевшей комнате не хотелось. Ожидая указаний, слонялись из угла в угол по общежитию.

Некоторые от безделья загоняли кием бильярдные шары в красном уголке. Игра не клеилась. Азарта не было. Поглядывали в окно. Ждали Клепикова, геофизика, который что-то задерживался.

Наконец к дому подъехала машина. Хлопнула входная дверь в коридоре и послышались быстрые шаги. Дверь красного уголка была открыта. Клепиков (это был он) заглянул в комнату, сказал отрывисто:

– Кончайте стрельбу. Грузите свои манатки в кузов.

– Тебя только за смертью посылать… – начал было Женя Пастухов, смуглый стройный парень лет двадцати двух, неугомонный искатель приключений. Он с иронией поглядывал на запыхавшегося Клепикова, который был старше его лет на восемь.

В отличие от него Клепиков выглядел слишком упитанным, на юмор реагировал без тонкостей, брал напором характера

– Машина сломалась, осел вислоухий, – оборвал он Евгения без дипломатий.

– Не вешай лапшу на уши. У Семёновой, наверное, чаи распивал, – не отставал Пастухов, желая потешиться и повеселить других.

– Что тебе объяснять. Был дубиной и останешься. Живей бросайте вещи в машину. Я сейчас на склад поеду, – повторил Клепиков и вышел.

– Смотри раскомандовался. Хлебом не корми. Пойдём, а то сдуру уедет, придётся нам на себе рюкзаки тащить, – сказал Таялов, рослый парень с удивительно атлетической фигурой. Он располагал к себе всех своим дружелюбием.

Мы не спеша направились вслед за Клепиковым.

Женя, одетый в модную разноцветную нейлоновую курточку, дразнящим попугаем залез в кузов машины, принимал у нас рюкзаки.

Клепиков сидел в кабине машины и о чём-то разговаривал с шофёром.

На улице было прохладно. В огородах лежал снег. За долгую северную зиму снег впитал в себя грязь и копоть.

– Куда едем на мороз? – обронил с грустью Таялов, вспомнив, наверно, про юг, из которого он к нам приехал.

– А мне лучше в тайге сопли морозить, чем здесь клопов кормить, – отозвался Женя, подойдя к борту, нагнувшись, он попытался снять с меня шапку, – всё что ли?

– Гитара твоя осталась в комнате, – сказал я, улыбнувшись Пастухову, и ударив его, шутя, по руке.

– Пусть пока полежит, – Женя постучал поверху кабины машины, пританцовывая, как циркач. Его длинные волосы разметались от ветра.

Дверка кабины открылась. Клепиков встал на подножку и заглянул с созерцающим начальствующим видом в кузов.

– Поедешь со мной, – приказал он Пастухову.

– Здрасте, я ваша тетя, а почему я? Я что грузчик?

– За вещами будешь смотреть.

– Да кому они нужны?

Клепиков выругался и хотел что-то сказать, но вмешался Таялов:

– Женя, поезжай, не выступай, или хочешь, я поеду. На складе побросают в машину дырявые палатки и гнилые спальные мешки. Им всё равно, а нам жить.

– Ладно, уговорили. Я не гордый. Если надо поеду.

– Балда ты, – сказал ему Клепиков, – голову морочишь. Время с тобой только теряешь.

– Ну, ты, валенок, молчи, – недовольно ответил Пастухов, на дюйм приближаясь к Клепикову.

Мы видели его спину, она передвигалась, как сверкающий красками памятник, готовый опрокинуться и сорваться с пьедестала спокойствия.

Лицо Клепикова покраснело. Он схватился рукой за борт кузова, затем отшатнулся назад. Видно было, что Клепиков сдерживает себя. В другое время перепалка этим не кончилась. Дошло бы до ругани. Но Клепиков торопился.

– К двум часам придёте к Управлению экспедиции. Не опаздывайте, – сказал он нам.

– Сань, – гитару мою возьми, не забудь, – попросил Пастухов Александра Блатного. Машина уехала.

***

Через три часа мы уже тряслись в кузове бортовой машины. Лежали на тюках свёрнутых палаток. Отъехали за полтора часа от посёлка по трассе километров сорок, затем свернули на зимник и проехали ещё километров шесть. Наконец машина остановилась. Шофёр заглушил мотор.

– Слезайте, приехали! – весело сказал он нам.

Побросали груз с машины прямо в снег с ослепительной белизной. Вокруг стояла необычная тишина. Сопки кое-где были прикрыты лесом.

Машина уехала. Завхоз с Клепиковым пошли выбирать место для лагеря.

Мы взяли топоры и стали рубить тонкоствольные лиственницы. До вечера нужно было успеть поставить палатки на восемь человек.

По погоде одетые в телогрейки. Но, как начали рубить, сразу их поснимали, остались в свитерах, так как стало жарко.

Клепиков взял ружьё, что-то сказал завхозу, пошёл в сторону сопки. Когда он проходил мимо нас, мужики, бросив на мгновение работу, проводили его взглядом, но ничего не сказали.

Таялов и Блатнов расчищали снег до земли на месте установки палаток.

Блатнов был без шапки. Он её не носил зимой. Волосы его были светлыми густыми. Глаза голубые. Коренастого телосложения. Ему было лет тридцать. Родом из Смоленщины.

Срубив лиственницу, обрубали на месте все ветки и сучья, и тащили её волоком по снегу, укладывали на расчищенную площадку.

Пастухов сбивал нары и делал остов для палаток.

Увлечённые работой, не чувствовали усталости и голода. Торопились до сумерек поставить палатки. Уже через час натянули три четырехместные палатки. Сбоку в палатке было отверстие для трубы. Установили железные походные печки. Трубы торчали из палаток на два метра.

По календарю уже пошла середина мая.

Как-то неожиданно изменилась наша жизнь. Нет перед глазами казарменных стен общежития, и исчезло чувство безвыходной тоски.

От чистого лесного воздуха и лёгкого мороза слегка закружилась голова. Настроение было приподнятым. Положив на нары спальный мешок и рюкзак, я вышел из палатки. Солнце коснулось своим сверкающим диском верхушки сопки. Синие тени легли на ближние сугробы и заячьи тропы.

Я решил немного пройтись по склону сопки. Наст снега, сбитый весенними ветрами, начал проседать, таять и уже не выдерживал тяжести тела. Ступая осторожно, стараясь не провалиться в снег, я шёл от дерева к дереву, дотрагиваясь пальцами до серой шершавой коры стволов лиственниц, пока не вышел на открытое место.

На склон сопки падали последние лучи догорающего в закате солнца, освещая снежное безмолвие красноватыми отсветами.

Заметил торчащие над снегом какие-то ягоды и направился к ним. Неожиданно для себя спугнул стаю куропаток, которые вылетели прямо из-под ног и, громко хлопая крыльями, полетели от меня в лес, словно белые хлопья ожившего снега.

Я сорвал несколько ягод голубики, поднёс к губам. Удивительно, они сохранили терпкий сок.

Наст снега исчерчен ниточками следов от куропачьих лапок. Куропатки здесь кормились или готовились на ночлег.

Вспомнил о Клепикове, который, наверное, бродил поблизости. Осмотрелся кругом. Но кроме седых лиственниц с бородами лишайника на ветках ничего не заметил.

Лес кругом был чахлый. Лиственницы тонкие. Тронешь рукой за ствол и можно сломать. Стало смеркаться. Я пошёл в сторону лагеря. Вскоре солнце скрылось за сопкой. В безоблачном небе стали загораться звёзды.

Палатки мы поставили в один ряд.

Приятно после напряженной работы лежать на нарах. В палатке темно. Только отсветы огня в печке и, вылетавшие изредка из щели дверки искры, позволяли глазам различать предметы внутри палатки.

Пахло свежестью оттаявшего дерева, корой и смолой.

Женя сбегал к завхозу. Он записал на нашу палатку: котелок, сковородку, выдал пару свечей, консервы и дюжину замёрших яиц на ужин.