А на колокольне сычиха, даже не успев как следует сложить крылья, рассказывала мужу:

— Король, — торопливо трещала она, — король ночи Ху сам сказал мне, что он иногда бывает на воле… Странное такое рассказывал… Сдается мне, филин немного того… не в своем уме…

Сыч промолчал, затем изрек:

— Все возможно! На всякий случай надо следить за ним в оба.

Ху снова остался в одиночестве. Он взлетел на крестовину и принялся думать о сычихе, чье появление оживило наступающую ночь.

Село готовилось погрузиться в сон. Туманная мгла постепенно окутывала дом за домом.

Однако всяких звуков было еще достаточно. То скрипнет дверь, то послышатся чьи-то шаги на улице, то собачий лай.

Погода стояла безветренная, но бледный дым из труб и ясно уловимый запах акации, которой топили печи, относило к западу.

Но позже воздушный поток переменил направление и потянул с юга, и воздух в долине сразу стал заметно теплее и мягче. С веток деревьев сползли снежные шапки, высокий сугроб, навьюженный вдоль оврага, огруз и рухнул в ручей, осели холмики возле кротовых нор.

— Ветер с юга, ветер с юга! Уходят зима, вьюга!

— Ш-ш-ш! — вмешался осторожный ручей. — Напрасно вы вслух заговорили о зиме. Услышит она и назло повернет обратно.

— Я ведь только спросил, — испуганно шепнул камыш. — Нам, камышам, хорошо известно, что госпожа Зима всегда поступает так, как ей заблагорассудится.

— И на нее управа найдется, — проскрипела старая ива. — Пусть только южный ветер дует подольше, несладко тогда придется матушке Зиме! В сапогах у нее будет хлюпать от слякоти, знаменитую белую шубу в момент сдует южный ветер, как мальчишки сдувают пух с одуванчика. Правда, мальчишки эти режут мои молодые побеги и мастерят из них дудки, но я все равно радуюсь ребятне, потому что приметила: как они появятся, значит, пришла весна.

— Весна… — дружно вздохнули метелки камыша и склонили свои шелковистые султаны, как склоняют опаленные боем и обагренные кровью солдаты знамена перед победителем-полководцем.

— Весна! — фыркнула старая лисица на берегу. — Да вам что за дело до весны! Разве известно вам, что значит вырастить восемь, а то и десять детенышей!

— Как не знать! — тотчас всполошилась испуганная фазанья курочка, вовремя заметив опасность. — Как трудно уберечь от вас деток! Ах ты, блошиный рассадник, пожирательница птенцов! — Разгневанная курочка на лету прокричала еще что-то обидное извечному своему врагу, но брань ее подхватил и унес прочь ветер, а лиса — в ней, и правда, было полно блох — почесала шкуру и недовольно чихнула, потому что в нос ей попали разлетевшиеся метелки камыша.

Южный ветер разгулялся вовсю, он слизывал намокший снег, и тот, оседая, шипел от злости. Как известно, бывает еще северный ветер, всегда сухой и резкий, как поджарый и острозубый голодный волк, но ветер с юга дышал широко и свободно, как вздох удовлетворения, и еще он был теплый, теплее самой лучшей перины, которая, как ее ни проветривай, всегда хранит в глубине своей уют и тепло человеческого жилья. Южный ветер никогда не метался, как его одичалый северный сородич, норовя ударить то сверху, то снизу, не выворачивал с корнем деревьев и не рвал с крыш солому, не свистел и не пугал диким воем, не хлестал беспричинно все живое и не бил вслепую по лесу — нет, южный ветер мягко охватывал весь край, и чувствовалось упорство и основательность за его кажущейся неторопливостью, подобной неспешной поступи мирной овечьей отары, которой не требуется пастушьего окрика, она сама знает дорогу.

Но, наверное, и этим ветром тоже управлял какой-то невидимый пастырь, потому что движение его было целенаправленным, подобно движению воды, которая всегда знает, куда ей течь.

Ветер с юга не торопился, он по пути вникал во все мелочи. Этот ветер не завывал, а гудел мягко и гармонично, и было в этом гудении что-то доброе.

— Ау, мостик! — прогудел ветер, ныряя под переплеты и балки. — Как поживаешь, старый приятель? Давненько я к тебе не наведывался…

— И очень жаль! — заплескала под мостом вода, играя разбитыми льдинами. — Очень жаль! Без тебя мне было так тесно подо льдом!

— Ау, всему свое время, вода, — прогудел в ответ ветер. — И потом, я ведь не к тебе обращался! Ты прибываешь быстро и так же быстро спадаешь, и ничто тебе не по нраву. То тебя слишком много, и ты жалуешься на тесноту, а через неделю ты уже вся сбежала и плачешься, что мало тебя. Взбалмошный и шальной у тебя характер, водичка. Оттого я и заговорил не с тобой, а с давним своим приятелем. Он, старый мост, стоит неизменно в любую погоду и тебе указывает верный путь. А без него ты, не зная дороги, металась бы по лугу, как безумная. Э-ой, мостик, как поживаешь, приятель?

— Со мной все в порядке, друг ветер! — прогудели опоры моста. — Рад, что дождался тебя. А то устал уж я от северного ветра. Пора уж растопить лед, что сжимает меня. Одна только вода любит лед, ведь он ее хозяин…

— Скажет тоже, будто лед — мой хозяин! — Забурлила обиженная вода и с треском принялась крошить льдины, а лед, к своей досаде и злобе, все таял и превращался в воду, над которой совсем недавно стоял неумолимым и твердым властелином.

— Ну, мне пора! — прошелестел ветер. — Следи за водой, друг мостик, и не поддавайся ее напору: ты нужен людям, нужен дороге, и еще скажу, в тебе очень нуждается трясогузка, я обогнал ее по пути. Она уже держит путь в долину, чтобы у тебя под бревнышком, как и в прошлые годы, свить гнездо.

Воздух с юга шел и шел теплой плотной массой, и к рассвету белизну полей перечеркнули вкривь и вкось черные колеи дорог, закоричневела живой влагой кора деревьев, а в бороздах пашен посверкивали лужицы талого снега, который пила и пила земля — самая трезвая из всех пьющих.

— Шуму много… толку мало! — просвистела синичка, чего не стерпел старый ворон.

— Кар, кар, дур-рная птаха! — презрительно каркнул ворон. — Спозаранку начинать день с этакой глупости! Как это мало толку от южного ветра и тепла, что он принес? Чем плохо тебе, что сходит снег и природа открывает свои кладовки? Кричишь, растяпа, чтобы ястреб скорее разыскал тебя?

Синичка смущенно умолила, а вспомнив о ястребе, и вовсе перепугалась. Она забилась вглубь куста, потому что под ним проступала земля, но все же корм разыскать было еще трудно. Но южный ветер тянул теплом и окончательно путал все представления о времени года.

Заметно светало, и казалось, что и сам свет принес с собою ветер с юга. В журчании и гулах, медленно, но неотступно землю охватывала оттепель, и во влажном воздухе весь мир стал одурманенно-сонным.

Пес Мацко высунул из конуры свой любопытный нос и довольно фыркнул, потому что снег ему уже порядком успел надоесть за долгую зиму. Он сразу заметил, что на дорожках, с которых Ферко обычно сметал снег, сейчас не то что снега, но даже слякоти почти не осталось. Выйдя из конуры, пес глубоко, свободно вдохнул, набрав полные легкие свежего, влажного воздуха. А ветер, лениво покрутившись по двору, взмыл под самый шпиль колокольни, внутри которой тишину и мрак охраняли потрескавшиеся жалюзи.

Чета сычей, дремавших в своем углу, совсем не обрадовалась сквознякам.

Ветер на минуту замешкался, однако не устоял перед соблазном качнуть веревку колокола.

— Спите? Я всю ночь провел в дороге, и то мне не до сна…

— Это твое дело, ветер, твое дело, — сердито заморгала сычиха, — а наше дело — спать.

— А почему ты не сидишь на гнезде? Я вижу, яйца уже снесены.

— Только не учи нас, приятель! — нахохлился сыч. — У супруги будут еще яички. Вот когда соберем все, тогда моя сычиха и усядется их греть…

— Удачи вам! — снялся с места ветер, вспомнив о собственных многочисленных обязанностях, и, метнувшись через слуховое окно, спустился в сад, где стояла хижина Ху. Конечно, ветер заглянул и внутрь хижины и от удивления даже замер на миг.

— Никак это филин Ху… — прошептал он и, стихнув, прислонился к камышовой стенке.