Наконец, когда все ткани были погружены и подвода оказалась почти заполненной, дошла очередь до остального товара. Накануне приказчики Тренина собрали всю мелочёвку и уложили её в кули из рогожи. Тут уже полегче было. Иван раскрутил длинную верёвку и принялся тщательно обвязывать получившийся воз. Митяй с приказчиком докладывали оставшийся товар, а Иван неутомимо обвязывал и обвязывал его, казалось, бесконечной верёвкой. В конце концов всё заказанное было отпущено и погружено на телегу. Иван Гаврилович обошёл воз со всех сторон и произнёс задумчиво:
– В этом году вы с Тихоном на первое место среди всех офень можете выйти. У нас есть такое правило: покупателю, занявшему на ярманке первое место, мы скидку делаем, и довольно большую. Правда, будет это только через год, когда все расплатятся. Так что жди, тёзка. Честно говоря, не ожидал я, что ты столько всего наберёшь, особенно зная, что с Тихоном приключилось. Ну, желаю тебе удачи! – И он крепко пожал руку Ивану.
– Дядя Иван, – осмелился тот при прощании задать вопрос, который его чуть ли не с самого утра беспокоил, – а правда бают, что ты лавку эту у Пожарской выкупил?
– Кто же такие слухи распускает? – сделал вид, что рассердился, Тренин, а затем ус свой покрутил немного. – Действительно, было такое дело. По секрету скажу, ты мне кажешься неболтливым, а весьма разумным парнем. Два… нет, уже три года назад Фроловская ярманка удалась нам как никогда. Столько мы товара продали, что ещё чуть не месяц развозили его по покупателям. Всё, что у нас в лабазах имелось, мы распродали, вот и ждали, когда к нам поставщики новый товар привезут, ну и мы в свою очередь с долгами рассчитаемся. У меня основная лавка во Владимире находится, да и вообще я, опять же по секрету тебе сообщу, – и он засмеялся даже, – владимирский купец, пока второй гильдии, но если дела будут идти так успешно, то с вашей помощью и до первой доберусь. Неподалёку от моего дома тогда приличная ресторация как раз открылась. А у Ольги Васильевны горе случилось – муж весной помер. Он много старше её был. До полковника дослужился и решил уйти в отставку. Приехал, а у соседей как раз дочь на выданье была. Вот они и поженились. Жили душа в душу, это все вокруг видели. Чаще они в его имении жили, здесь неподалёку, ну а зиму обязательно в городе. Мои родители, да и я сам, с ними знакомство водили, и я неоднократно на балах, которые молодая жена устраивать стала, присутствовал. Ну, тогда я тоже молодым да горячим был. В общем, мы с ней знакомцы с давних времён, вместе успели состариться; хотя она меня лет на десять помоложе будет, но всё одно уже совсем не молодка. Так вот, когда муж её преставился, она очень горевала, даже в лице изменилась. В день закрытия ярманки она зашла к нам, попрощаться чтоб да узнать, довольны мы остались али претензии какие имеем. Я объяснил, что такой замечательной торговли даже и не помню, и по старой памяти пригласил к себе в гости. Ну, ты же знаешь, наверное, что я давно уже овдовел. А ежели не знаешь, то знай теперь. Она сразу же отказываться принялась, говорила, мол, это неприлично, да что люди вокруг подумают. Тогда я и предложил в ресторацию эту, что открылась недавно, пойти да отметить удачное для меня окончание ярманки. А чтобы слухи какие не пошли, дочку свою меньшую с ейным мужем с собой взял.
Он улыбнулся – по-видимому, хорошо они там посидели, – а потом даже задумался. Иван стоял рядом и молчал, понимая, что Иван Гаврилович к основному в своём рассказе подходит. А тот головой, как норовистый жеребец, мотнул и продолжил:
– Мы по бокалу шампанского за мой успех выпили, а я возьми да в шутку ей и скажи, что ежели бы лавка моей была, я бы не так ещё развернулся. И предложение ей, тоже в шутливой форме, сделал: продай, мол, лавку мне. Да, вот так прямо и сказал, даже сам испугался своей смелости. А она, представляешь, эти мои слова всерьёз восприняла да задумчиво так протянула: «А что, идея твоя, Иван Гаврилович, мне нравится. Приезжай ко мне в контору, мы её обсудим». Я тогда чуть на пол от изумления не упал, думал, шутит Пожарская, а она поняла, что я её словам никак поверить не могу, и ещё раз своё предложение повторила. В общем, купил я эту лавку и, честно говоря, нисколько не жалею. Мы её переделали немного, как нам удобней было. Большой склад у нас во Владимире, а здесь буквально перевалка для мелких покупателей. Но вот для тебя мы уже всё с большого склада привезли. В следующий раз можем прямо к вам доставить – зачем перекладыванием с места на место заниматься? Теперь мы понимаем, что ваша торговая компания стоит на правильной дороге и будет, вне всякого сомнения, развиваться. Заходи, всегда тебя буду рад видеть.
Он протянул Ивану руку, и они по-мужски попрощались. Напоследок Иван Гаврилович ещё раз пригласил Ивана в гости, на этот раз во владимирскую контору.
До Жилиц добрались без проблем. В основном, правда, идти рядом с повозкой пришлось, места для двоих там не нашлось. Иногда Иван присаживался на козлы, а Митяй цеплялся сзади, и так они проезжали некоторое время, но потом спешивались и шли возле телеги, не погоняя, а скорее чуть сдерживая Воронка, чтобы, успевая за ним, разговаривать. Иван решил не откладывать обучение Митяя и рассказывал, рассказывал обо всём, что ему в голову приходило. Иногда Митяй переспрашивал, и тогда Иван повторно, уже в подробностях, растолковывал ему и о товарах, и о том, как вести себя в избе, когда они туда заходят. В общем, обо всём, что с ними может произойти.
Солнце уже начало вниз катиться, когда они оказались в Жилицах. Авдотья с Настёной выскочили из дома и бросились к ним.
– Ну, как там Тиша? – спросила одна, в то время как другая назадавала сразу целую кучу вопросов:
– Как дела? Как сюда добрались? Не устали ли? – и только в самом конце: – Как там дядя Тихон?
– Не волнуйтесь вы так, всё пока в порядке. Завтра с утра должен доктор прийти и решить, куда дядю Тихона везти, сюда или к Ольге Васильевне. – Иван говорил медленно и отрывисто, как будто колья для изгороди в землю вбивал, чтобы все всё поняли и излишними расспросами их больше не беспокоили. – Вернее, так: выдержит он такую длинную дорогу от Хóлуя до Жилиц или нет. Хотя от ярманки до усадьбы Пожарских тоже не полверсты. Поменьше, конечно, чем до дома родного, но всё равно далеко, а увозить неминуемо придётся, через день все лавки досками забьют, и до следующей ярманки там никого не будет, ну, может, сторож иногда для порядка заглянет, и всё.
За спиной Ивана послышался голос:
– Ну, как он там?
Иван оглянулся. К ним подходил сильно запыхавшийся Филарет Иванович, староста Жилиц. Это был довольно высокий человек внушительной комплекции, при взгляде на которого складывалось впечатление, что он обладает немалой властью. Даже в ту минуту, когда он подходил к Ивану, тяжело дыша, это впечатление сохранялось. Раньше Иван всегда его сильно побаивался и, ежели судьбе было угодно, чтобы они встретились, старался всё сделать так, чтобы как можно меньше привлекать к себе внимание Филарета. Иван сам не понимал, с чем эта боязнь связана, но вот была она, и он никак не мог от неё отделаться. Теперь же весь страх пропал, и Иван впервые смог совершенно спокойно, а самое главное, беспристрастно на него взглянуть.
Раньше ему всегда казалось, что Филарет в их Богом забытую деревню на берегу маленькой речки Жилинки каким-то образом из высшего света попал. Именно так Иван себе тот высший свет и представлял: все мужчины там именно такой статью обладали, и от них исходила такая же властная сила. Даже с Пафнутием Петровичем, который вообще княжеского рода был, и уж тем более с Тихоном, в жилах которого, как оказалось, княжеская кровь со времён самого Рюрика текла и этот легендарный князь ему пусть и древним, но прародителем являлся, Ивану намного проще было общаться, чем с Филаретом. Уж чем тот так сумел его задавить, Иван сам не понимал, но давление это каждый раз явственно ощущал, как только, пусть и издали, видел фигуру старосты.
И вот всё исчезло, теперь перед ним стоял простой крестьянин, да, держащий себя немного по-другому, но при этом вовсе не небожитель, а самый что ни на есть обычный человек. Ивану даже жаль стало, что тот образ, который он внутри себя сам выпестовал, куда-то пропал. Теперь он видел по-прежнему высокого, с очень прямой спиной и гордо посаженной головой человека, одетого в кафтан серо-зелёного сукна, распахнутый по случаю жаркой погоды, из-под которого виднелась светло-сиреневая косоворотка, застёгнутая на все пуговицы, подпоясанная узеньким плетёным кожаным пояском. Под рубахой на Филарете были надеты голубого цвета порты, заправленные в слегка присборенные голенища сапог. На голове у него была не привычная валяная шапка, а шляпа с небольшими полями и невысокой тульёй.
