Там они и расстались. Ольга Васильевна продолжила обход своих владений, а Иван чуть ли не бегом отправился в трактир. Проснувшийся Тихон беседовал с Пафнутием Петровичем. Отца Рафаила видно не было, как и Авдотьи с Настёной.

– А тёща моя будущая с моей суженой где, что-то я их не вижу? – спросил Иван, продолжая оглядываться.

– Будешь шляться незнамо где, у тебя Настёну из-под венца уведут. – Пафнутий Петрович был, как всегда, очень образен. – За отцом Рафаилом карета приехала, он их и прихватил, до дома пообещался доставить.

Иван опустил голову. С одной стороны, жаль было, что не попрощался с ними, а с другой – он почти всё, что хотел на ярманке сделать, уже сделал и даже насчёт аренды лавки вопрос решил, а ведь дела должны быть на первом месте. Так его Тихон учил. Хлюпнул он для порядка носом, своё недовольство этим показывая, да присел рядом с лавкой, на которой лежал его наставник.

Тихон тем временем снова задремал. Он вообще теперь по большей части если и не спал, то находился в полусонном состоянии; организм боролся с хворью, на него напавшей, а для этого лучше сна ничего ещё не придумали. Пафнутий пересел поближе к окну, там было светлее, и, достав какие-то бумаги, углубился в их изучение. Делать Ивану было абсолютно нечего, и он сам глаза прикрыл, замечтавшись о том времени, когда Тихон поправится и они с ним делами начнут заниматься. Скрипнула дверь – это в трактир заглянул Митяй и снова на улицу вышел. Он тоже от безделья мучился. Иван посмотрел на него отсутствующим взглядом, всё ещё в своих мечтаниях находясь, затем встрепенулся, вскочил и тоже на улицу пошёл.

Митяй никуда не делся, он присел на завалинку и, зажмурившись, грелся в лучах заходящего солнца. Рядом с ним сидела кухарка, в тот день это была Наталья, женщина уже в возрасте, но ещё, как говорится, в теле, дородная, с начавшими седеть волосами, выбивающимися из-под красного повойника, украшенного кружевами. На ней был длинный, до самой земли, очень красивый сарафан красного цвета, расшитый такими же кружевами, как и повойник. Глаза у неё были прикрыты, и она так же, как и Митяй, ловила последние на сегодня солнечные лучи. Иван её практически до того не замечал. Да и что обращать внимание на женщину, крутящуюся с ухватами возле печи? Всегда она в фартуке, скрывающем всё на свете, всегда волосы тщательно заправлены, всегда она суетится около плиты, на которой шипит и скворчит что-то кипящее, томящееся или жарящееся. Здесь же она предстала перед Иваном в расслабленном состоянии, и он даже поразился, насколько же Наталья красива. Иван прямо застыл, рассматривая её. Почувствовав его взгляд, она открыла глаза и вскочила:

– Я уже всё закончила, барин. Вот немного решила передохнуть – и тотчас на кухню вернусь, там прибраться надобно да к завтрашнему дню подготовиться. А что, завтра много народа будет или только вы втроём да Лукерья?

Она вопрос задала, а Иван как и не слышал её вовсе, всё стоял и любовался. Вот ведь и не молодка вроде, а лицом красива, да ладна так, что глаза отвести от неё трудно. Наталья поняла, что молодой барин, как она его называла, задумавшись о чём-то, совсем её не слышит, и замолчала, тоже на него глядючи. Иван встрепенулся, смутился и пробормотал:

– Да сиди ты спокойно, никакого пожара же нет. Мы втроём остались, как обычно. Тихон Петрович спит, я вот тоже на солнышко вышел, да к Митяю у меня небольшой разговор имеется.

Половой, который лишь глаза приоткрыл, поглядывая на них снизу вверх, вскочил тут же, как будто в него пружина вделана была, и принялся Ивана глазами есть.

– Пойдём, Митяй, прогуляемся немного, да по дороге поговорим.

Он отошли от трактира на десяток метров, и Иван начал разговор, к которому уже столько времени готовился:

– У меня для тебя предложение одно имеется, но прежде ты мне скажи: вот такая жизнь, которую ты ведёшь, устраивает тебя или не очень? Не надоело ли тебе в прислугах ходить? Не хочешь ли ты каким-нибудь другим делом заняться? Да, ещё одно, что не менее важно: ты крепостной али свободный хрестьянин, и если крепостной, то чей?

– Был крепостным, конечно, но как родители мои поумирали, её сиятельство Ольга Васильевна мне вольную дала да к делу приставила – в трактире работать. Другого я ничего не знаю, только этому обучен. А так, конечно, хотелось бы мир посмотреть, здесь-то я ничего почти и не вижу. Вот об этом я мечтаю, когда разговоры гостей наших слушать доводится. Мир-то он большой какой, а я в четырёх стенах сижу – и всё, больше ничего не видел, а так хочется.

На его лице появилось мечтательное выражение, но оно сразу же сменилось серьёзным, и Митяй замолчал, опасаясь, не много ли лишнего наговорил.

– Я так, в общем-то, и думал, – голос у Ивана звучал твёрдо, ясно было, что продуманный разговор он затеял, – вот и решил предложить тебе торговым делом заняться, ко мне в помощь пойти. Я, вишь, один остался, а дел всяческих полным-полно, и одно из основных – лавку мы намерены на будущий год здесь открыть.

Они шли в сторону ворот, и Иван головой показал на очень удобно расположенную небольшую лавку, стоящую не в ряду других, а как бы обособленно, так что к ней можно было подойти с трёх сторон. Лавка имела пять окон, три по фасаду, где вход был, и по одному с каждой стороны. За торговым помещением виднелся большой амбар с широкими воротами.

– Эту лавку нам Ольга Васильевна пообещала выделить. Видишь, красота какая, сколько окон? Да все они пустые какие-то. Я бы в них товар наиболее интересный положил, а так столько места пропадает без толку. Товар нужен такой, чтобы он сам покупателя в лавку звал, чтобы ни один человек мимо пройти не мог. Да и вывеску надо позавлекательней сделать, это срам какой-то, а не вывеска, – кивнул он на кусок доски, на которой было написано «Василий Крюк и товарищи». Вот бы Петра Васильевича попросить – богомаза так знакомого зовут, – пояснил он и продолжил: – Он бы такое намалевал, что народ сам бы в лавку побежал. Не знаю только, согласится ли? – И задумался.

– Эй, ты так пристально в ту сторону не смотри, спугнёшь ещё удачу, – вдруг забеспокоился Иван. – Теперешний хозяин знает, конечно, ему Ольга Васильевна уже сказала, что расторгает с ним договор. Он деньги за пользование лавкой в установленный срок не платит и большую недоимку накопил. Но вдруг он сейчас все свои долги покроет и у неё оснований выгнать его не будет? Так он, может, думает, что всё обойдётся, а мы такое внимание его лавке уделяем, что он действительно беспокоиться станет и деньги в требуемом количестве изыщет. Товара-то у него много, и он ходовой. Правда, в прошлые годы, как я помню, лавка была забита товаром, а сейчас полупустая, но, может, это оттого, что завтра последний ярманочный день и он уже расторговался. Да что гадать и чужие деньги считать, пойдём дальше. – И он свернул на поперечную улицу.

Они прошли ещё немного вперёд и подошли к лавке Ивана Гавриловича Тренина, которую Иван за лучшую здесь почитал. Вывеска ему тоже не очень глянулась, на ней было написано лишь «Торговая компания Ивана Тренина» – и больше ничего, а ему хотелось чего-то необычного, что должно как можно больше покупателей привлечь, но что именно требуется, он не знал. К Ивану Гавриловичу они зашли предупредить, что хотят начать грузиться с самого утра. В этой лавке Иван заказал чуть ли не полную телегу товара.

Затем они вышли за пределы ярманочного городка и направились к берегу Тезы. Неподалёку от того места, где они купались с Тихоном, Иван присел на огромное бревно, неизвестно каким образом там оказавшееся, и рукой предложил Митяю садиться рядом.

– Ну, что ты мне скажешь на моё предложение? – Голос у Ивана дрожал, пока он этот короткий вопрос выговаривал. Он явно волновался, хотя по внешнему виду этого сказать было нельзя.

– Да сам-то я, барин, согласный. Давно уж из трактира уйти хотел, только не знал, куда податься, ведь я ничего другого не умею. Вот и теперь сумлеваюсь, что тебе полезным буду. – И Митяй искательно, но с надеждой на Ивана посмотрел.