Спросил у главного редактора «Иностранца» Ильи Вайса: «Можно я попробую туда поехать?» – «Да ради бога».

Времена были ангельские. Я позвонил в словацкое посольство, рассказал о своей идее, они обрадовались. Дальше связался с братиславской газетой «Правда». Мой отец, уйдя на пенсию, числился ее корреспондентом в Москве и что-то писал в Словакию на постсоветские темы. Словацкие правдисты тоже очень обрадовались.

В результате словацкое посольство нам с фотографом Игорем Стомахиным оплатило полет на самолете только что вылупившегося из яйца национального авиаперевозчика. А газета «Правда» предоставила в наше распоряжение на две недели белый «Мерседес» (это был единственный белый «Мерседес», виденный мной в Словакии) и его водителя Стефана Мадярича, обладателя огромных черных усов.

Более того, словаки профинансировали наше путешествие: мы не платили в гостиницах и очень редко – в ресторанах. Видимо, в те ангельские времена словакам попритчилось, что мы очень выгодные агенты влияния. Или словаки по природе немыслимо гостеприимны?

Но о Братиславе. По пути в центр города Братислава мне показалась похожей на южнорусский или украинский город, но в улучшенном виде. Блочные и панельные дома, пирамидальные тополя, все зелено, по дороге катятся старенькие «Шкоды», такие же, как беленькие «Жигули» в Запорожье.

Оглядевшись поутру, погуляв по старому городу, понял: Братислава, она же Бреслау, она же Пожонь, – город очень непростой, со множеством слоев, и очень красивый.

Недаром там когда-то угнездились римляне, а венгры с австрийцами, когда Будапешт захватили турки, сделали на три века Братиславу столицей Венгерского королевства.

В этом маленьком и тихом городе культурный, исторический и эстетический millefeuille благоухает очень вкусно – как кофе и пирожные, которые в братиславских кафе не хуже, чем в Вене.

Переночевав в советской постройки гостинице «Киев» и позавтракав в столовке вкусными блинчиками-палачинками с абрикосовым и яблочным повидлом, я день бродил по старому городу, любовался строго завитым барокко (именно в Пожони я начал любить барокко, который по глупости раньше недолюбливал) и остатками готики, в которой там ясно звучат мотивы юга Европы.

Постоял на берегу Дуная, посмотрел на мост имени Словацкого народного восстания. Словаки с их дуче-кардиналом Йозефом Тисо, конечно, сильно сглупили, подружившись с Гитлером. Но против нацистов в 1944 году все же поднялись именно словаки, а не единокровные чехи, да и за Дубчека им спасибо: Пражская весна началась благодаря этому идеалистическому коммунисту из маленькой холмисто-горной страны.

За мостом, с другой стороны Дуная, по непонятной мне причине есть еще кусочек Словакии. Четыре квадратные версты. Дальше Австрия, и Вена – в шестидесяти километрах. Каково было словакам при коммунистах смотреть из-за реки в сторону Австрии и понимать, что поехать туда нельзя? Это почти то же самое, как если бы житель Серпухова был отрезан от Москвы.

Хотел бы я жить в Братиславе? С удовольствием, но предпочел бы маленький словацкий городок вроде Бардеёва или Кежмарока. Климат хороший, пейзажи успокаивающие, и, что важно, Словакия очень удачно расположена: до Лондона, Москвы, Осло, Рима расстояние почти равное.

Это единственный большой северный немецкий город, где я бывал, – до Гамбурга или Любека, к сожалению, не добрался. И он мне сразу напомнил «Будденброков» Томаса Манна, которых я очень любил в молодости, но потом не перечитывал.

Хотя до моря еще километров шестьдесят и в Бремене нет порта, город – морской, даже не могу объяснить почему. То ли небо не такое, как в глубине континента, то ли в атмосфере города есть что-то открытое океану. Вместо моря – спокойная река Везер и дух уверенности в себе, воспитанный местными бюргерами за многие годы.

На площади перед ренессансной ратушей (здание великолепное, такое только прапрапрапрадедушки героев Томаса Манна могли построить ради своего величия) и мощным романским собором Святого Петра – огромная, почти десятиметровая статуя Роланда, символизирующая, что Бремен не подчиняется никому, кроме императора. Сначала я был уверен, что это стилизация под Средневековье, сделанная в начале ХХ века кем-то вроде Барлаха. Оказалось, никакая не стилизация, а XIV столетие, уникальный образец средневековой монументальной скульптуры. Рядышком – потешная скульптура с бременскими музыкантами: на постаменте осел, на осле собака, на собаке кошка, на кошке петух. В улочке, выходящей на площадь, краснокирпичный дом, этакий баухаус, стилизованный под готику, на нем звонница с фарфоровым карильоном: звук удивительный, прозрачно сказочный.

Крошечные разноцветные домики квартала Шнор – непонятно, как в них умещались здоровенные бременцы, или несколько веков назад они были меньше ростом? И массивные, под стать современным бременцам, бюргерские дома конца XIX века, глядящие высокими крылечками на реку.

В местном музее много картин художников школы Ворпсведе, которыми в Бремене страшно гордятся: тусклые пейзажи с морем и дюнами. В кунстхалле – выставка современных венгерских художников, наших коллег по KunstEuropa: не хуже, не лучше, чем португальцы и норвежцы. Зашли в университет, там богатый архив по неофициальному советскому искусству и литературе, собранный профессором Аймермахером, Сабиной Хэнсген и Георгом Витте. Спасибо им.

В городском парке были ручные поросята, тут же на ярчайшей зеленой траве – нахальные чайки, норовящие своровать жареную картошку и сосиски с прилавка киоска.

В один из дней в Бремене мы с Юлей зашли пообедать в ресторанчик «Фюрст фон Бисмарк», он нас притянул старозаветным обликом: белые вышитые занавесочки на окнах, старинная почерневшая мебель. Мы долго читали меню, оно было по-немецки и по-английски, искали что-нибудь традиционно бременское. Нашли что-то вроде тартара из сырого мяса и, как мы поняли, нечто типа форшмака из малосольной сельди. Тартар нам принесли, он был вполне вкусен, а селедку – нет. На наши напоминания официантка, говорившая только по-немецки, повторяла: «Nein!» – и на ее лице было написано удивление.

Мы об этом рассказали Сабине, а она ответила, что эти два блюда в Бремене есть за одной трапезой нельзя, и всё тут.

В один из дней мы поехали в Бремерхафен посмотреть на море. Северное море было свинцово-серое, дул сильный ветер, метались и истошно орали чайки. Вдоль причалов стояли разномастные корабли, в том числе старинный клипер.

Из дверей прибрежных ресторанов густо пахло морской снедью, в воздухе висела соленая водяная пыль. По совету бременских знакомых зашли в недавно открытый новый культурный центр, расположенный в здании бывшего спортивного комплекса. Главное выставочное пространство находилось в пятидесятиметровом бассейне, а какая-то супердизайнерская мебель, которую там показывали, выглядела по-дурацки в яме, выложенной кафелем цвета морской волны.

От Роверето до Больцано меньше часа на поезде по долине реки Адидже. Она вся засажена виноградниками и яблочными садами – когда едешь летом, воздух пропитан сладостным яблочным духом. Но и поздней осенью, когда я решил посетить Брессаноне (Бриксен), чудилось, что запах не выветрился. За Меццакороной кончается область Трентино, начинается Южный Тироль. Если Трентино еще более или менее Италия, то тут многое меняется. Другие очертания гор, архитектура уже совершенно австрийская, а все названия на двух языках: Ора – Ауэр, Энья – Ноймаркт, Вадена – Платен.