© Музей современного искусства «Гараж», 2024

© Никита Алексеев, текст и иллюстрации, 2010

Никита Алексеев, будучи в первую очередь художником, никогда, однако, не делил для себя творчество на визуальное и литературное. Почти во всех его работах текст – неотъемлемая часть изображения: авторские комментарии к выставкам или инкорпорированные в образ поэтические вставки не кажутся вторичными и становятся равноправными элементами целого.

Художник и man of letters, Никита не просто был постоянно занят сочинительством, сочетая слово и образ, а превратил эту работу в служение. История этой книги по-своему отражает такую двойную страсть – к рисованию и писательству.

В последние годы Никита активно вел свой блог, ежедневно публикуя заметки о мимолетном и вечном. У него было много благодарных читателей в соцсетях. В 2018 году в издательстве Grundrisse вышла его книга «В поисках Дерева-Метлы. Короткие мысли отшельника из Соломенной сторожки», основанная на этих постах-записках. По ней хорошо видно, как работает Никитин нарратив: картинка, текст, картинка, текст, – как будто разворачивается бесконечный свиток, украшенный миниатюрами. В его наследии большое количество таких свитков – многометровых рисунков, расстилающихся пространственным рассказом. И один из них, своего рода путевой дневник, – сейчас перед вами.

Возможность путешествовать для Никиты всегда была подарком судьбы, или, как он говорил, «незаслуженной благодатью». В жизни художника были и поездки по стране во времена СССР, и знакомство с европейскими государствами после эмиграции в 1987 году, и, наконец, насыщенный разнообразными туристическими маршрутами период работы журналистом в еженедельном издании «Иностранец», где Никита писал об искусстве, путешествиях, вине и еде.

Никита был невероятно открытым и свободным человеком. Еще в 1970–1980-е годы, находясь за железным занавесом, он мыслил себя гражданином мира. Куда бы он ни приезжал – на Канары или в маленькую греческую деревню, – было ощущение, что он не случайный гость здесь, а словно возвращается в знакомые места. Он мог, например, подростком изучить биографию Гофмана, а много лет спустя, приехав на родину писателя в Бамберг, провести тебя по городу как коренной житель: «Вот тут Гофман жил, здесь дверь, описанная в одной из его сказок, а там он любил пить пиво».

Не всякий путешественник может увидеть вещи, которые замечал Никита. Он разглядывал мир во всех его деталях, как будто внутренним зрением, иногда даже не успев оказаться на месте. Путешествие для него было не только поездкой по туристическим маршрутам и знакомством с историческими памятниками, но и возможностью соприкоснуться с живой реальностью во всем ее многообразии. Для него имели значение цвет травы у озера в Изборске, яркие глаза коз на альпийском лугу, вкус севанской форели, запахи, фактуры земли. Собранные вместе, подробности служили своего рода мнемоническим инструментом, позволявшим легко вызволить из памяти далекие воспоминания.

История сборника путевых очерков «Аахен – Яхрома» началась в 2009 году с организованной в Центральном доме художника выставки «Европейская мастерская», для которой Никита придумал проект. Он составил список всех мест, где когда-либо побывал, написал их названия на маленьких зеркалах губной помадой и решил вымостить из них дорожку через весь огромный зал, расположив топонимы по алфавиту. Всего набралось почти 600 географических точек. Помню, как помогала ему в реализации задуманного: на строительном рынке заказала ошалевшему стекольщику около 700 (с запасом) кусочков зеркала 10 × 15 см, потом купила огромное количество губной помады, дотащила все это до выставочного зала и там раскладывала на полу зеркальную тропинку.

Затем Никита, как человек профессиональный, решил переработать и развить идею – так возник иллюстрированный травелог «Аахен – Яхрома». О каждом из мест он написал короткое эссе, сопроводив его графической зарисовкой. И добавил еще 16 точек на земном шаре, «где я никогда не был и вряд ли буду», которые не вошли в настоящую книгу. Никита тогда уже сильно болел, но эта работа его спасала: он каждый день садился за стол рисовать, продолжал трудиться за компьютером, набирая тексты. К лету 2010 года серия рисунков и текстов была завершена. На персональной выставке «Впечатления» в галерее GMG Никита выставил ее в виде «книги-чемодана»: заказал мастеру Илье Шевелёву короб, обтянутый кожей, и сложил в него 600 с лишним рисунков, в том числе буквицы. Тексты были записаны на маленькую серебряную флешку, подвешенную к ручке «чемодана».

В начале лета 2011 года единственный экземпляр «книги-чемодана» был продан на ярмарке неизвестно кому. Где она сейчас – неизвестно, ее следы теряются где-то в Европе. Но летом 2010 года, когда из-за смога было невозможно находиться на улице, я сидела в торфяном чаду, в раскаленном от жары помещении «Винзавода», – сканировала эти графические листы с иллюстрациями, редактировала тексты. Так удалось сохранить весь материал.

Текст никогда не издавался, и, зная Никиту как великолепного рассказчика и рисовальщика, я посчитала важным наконец его опубликовать.

`САША ОБУХОВА

В первый раз на платформе HBF Aachen я оказался 14 марта 1987 года – ехал с востока на запад. Уезжал из России и не был уверен, что вернусь. По перрону Белорусского вокзала мел снег, в Восточной Польше он лежал унылыми проплешинами на сырой серой земле, после Познани поля уже зеленели, а за Ганновером на газонах придорожных садиков начали мелькать гиацинты.

Не знаю, на самом ли деле я тогда из-за угла какого-то пакгауза заметил очертания Палатинской капеллы Карла Великого. Наверно, почудилось. Наверно, очень хотелось увидеть то, что много раз разглядывал на сероватых иллюстрациях в советских книгах по истории искусства.

Палатинскую капеллу я так и не видел, хотя мимо аахенского вокзала впоследствии проезжал много раз. Париж – Кёльн – Дюссельдорф – Бохум – Бремен и обратно… Париж – Москва – Париж – Москва – Париж… В те времена железнодорожный билет стоил дешевле, чем авиационный, вот я и путешествовал по рельсам туда-сюда.

В последний раз на платформе HBF Aachen я был поздним ноябрем 1993-го. Мы с Юлей Токайе, котом Чернухой и таксой Долли возвращались в Москву. Долли стоически терпела после ранней прогулки в Венсенне, и, когда я ее часов через пять вывел на аахенскую платформу, она тут же навалила большую кучу. Усатый полицейский в серо-зеленой форме, подпиравший стену неподалеку, двинулся арестовывать и штрафовать нас, но тут паровоз дал свисток, мы с Долли вспрыгнули на порог вагона и поехали на восток.

О да, «Девушка с персиками» и длинно тянущиеся по темной воде речки Вори сочные зеленые водоросли. Поддельного русского стиля церковка, которую я старательно рисовал гуашью на серой бумаге. Перламутровое шелушение врубелевских майолик. Разлапистая «избушка Бабы-яги», куда хотелось забраться, хотя детство уже кончилось. Пыльно-восковой запах музея. Облака, низко плывущие в бледном небе.

Мои родители три года снимали дачу на 55-м километре, в трех километрах от Абрамцева. Я туда ездил на велосипеде по щербатой дороге, кое-где почему-то вымощенной блоками красного ясписного мрамора.

Велосипед «Спутник» подпрыгивал на рытвинах и толстенных, отполированных прохожими и велосипедистами корнях сосен – их оранжево-фиолетовые стволы уходили в небо. А я отмахивал на своем пути ветки акаций, сиявшие солнечно-желтыми цветками.