Следует отметить, что в силу существенных изменений уровня развития общества и государства, правовых и культурных норм нельзя рассматривать с позиций современных реалий былое состояние законности, а также подходы к обеспечению частных и государственных интересов в стране.

Как отмечал в 1934 г. Нарком юстиции РСФСР Н. В. Крыленко, содержание «социалистической законности» включало три основных элемента: «борьба с классовым врагом, принуждение к исполнению советских законов тех, кто позволяет себе нарушать их; гарантирование каждому трудящемуся возможности приложить свой труд в пределах, которые ему дает советский закон»[11].

В работе по защите прав граждан прокуроры были вынуждены учитывать классовый подход, уделяя основное внимание малоимущим крестьянам и рабочим. Активная же защита зажиточных лиц, например, «кулаков», могла привести к обвинению самих прокуроров в антисоветской деятельности, направленной против завоеваний революции.

Кроме того, прокуратура как часть государственного механизма постепенно (с предоставлением соответствующих полномочий) была втянута в осуществление массовых политических репрессий, в том числе путем санкционирования арестов и утверждения обвинительных заключений по делам о контрреволюционных преступлениях, самостоятельного расследования некоторых дел данной категории, а также поддержания обвинения в суде, участия в вынесении приговоров во внесудебном порядке и т. д. Руководители прокуратур СССР и РСФСР вносили отдельные предложения об изменении правовых норм, касавшихся вопросов осуществления репрессий и прокурорского надзора за деятельностью органов государственной безопасности, а также давали разъяснения в виде директивных указаний о порядке применения законодательства.

Введенным в 1922 г. Уголовно-процессуальным кодексом (УПК) РСФСР[12], а также переработанным и утвержденным в 1923 г. новым Уголовно-процессуальным кодексом РСФСР[13] (с последующими внесенными в него изменениями; утратил силу в 1961 г.) определялся порядок производства по уголовным делам, а также регламентировались полномочия прокурора в уголовно-процессуальной сфере.

Общий надзор за производством дознания изначально возлагался на прокуратуру, которая имела право знакомиться со всеми материалами дознания в любой момент и по любому делу, давать указания органам дознания и предлагать им произвести те или иные действия. Жалобы на действия органов дознания разрешались прокурором.

В 1924 г. указанные положения изменились[14]. Несмотря на то что по-прежнему декларировался общий надзор прокурора за действиями органов дознания, надзор за производством дознания по каждому отдельному делу со всеми полномочиями, ранее принадлежавшими прокуратуре, передан следователю, в участке которого состоял орган дознания. При этом отмечалось, что порядок и наблюдение за дознаниями, производимыми органами ОГПУ, регулировались особым положением.

Согласно ст. 59 Положения о судоустройстве РСФСР 1926 г. на прокуратуру возлагалось лишь «общее наблюдение за деятельностью органов дознания в области розыска и производства дознания». Фактический надзор за деятельностью органов дознания возвращен прокуратуре лишь Положением о прокурорском надзоре в СССР, утвержденным Указом Президиума Верховного совета СССР от 24 мая 1955 г.[15]

В соответствии с уголовно-процессуальным законодательством с 1922 г. надзор за производством предварительного следствия осуществлялся прокурором, который знакомился с актами предварительного следствия и был вправе давать обязательные для следователя указания.

Заинтересованные лица жалобы на действия следователя, нарушавшие или стеснявшие их права, были вправе приносить суду и прокурору. Однако прокурору приносились жалобы только на медленность производства, несоблюдение сроков предъявления обвинения, принятие мер пресечения и незаконные действия следователя.

Уголовно-процессуальный кодекс РСФСР 1923 г. исключил право принесения жалоб в суд, при этом прокурору теперь могли приносить любые жалобы на действия следователя, нарушавшие или стеснявшие права заинтересованных лиц.

Срок на принесение жалобы ограничивался семью сутками, считая с того дня, когда жалобщику сделалось известным обжалуемое действие следователя. Вместе с тем не ограничивалась сроками подача жалоб на избрание меры пресечения, на медленность действий и незаконные действия следователя.

Рассмотрение прокурором жалобы должно было занимать не более трех суток. Он мог потребовать от следователя объяснения, если таковые не были представлены ранее, а также истребовать для изучения дело. Вынесенное прокурором по жалобе определение объявлялось жалобщику и немедленно приводилось в исполнение. В случае несогласия следователя или жалобщика с постановлением прокурора последнее могло быть обжаловано в суд.

В 1928 г. в полное подчинение прокуратуры перешел следственный аппарат, образованный в 1922 г. в составе наркомата юстиции, и органы прокуратуры получили полномочия по расследованию уголовных дел. Более того, с 1929 г. согласно уголовно-процессуальному законодательству прокурор сам наделялся правом принять на себя как производство отдельных следственных действий, так и расследование по любому делу.

На практике доля расследованных органами прокуратуры уголовных дел о контрреволюционных преступлениях была невелика, поскольку это относилось к основной компетенции органов госбезопасности, деятельность которых носила секретный характер.

Вплоть до начала 1950-х годов законы в стране подменялись многочисленными закрытыми для общества государственными и ведомственными секретными нормативными актами. В частности, законодатель, т. е. ВЦИК, считал необходимым регулировать деятельность органов государственной безопасности по борьбе с контрреволюционными преступлениями и осуществление прокурорского надзора за данными органами специальными секретными документами.

Согласно не подлежавшей оглашению части Декрета ВЦИК от 16 октября 1922 г. «О дополнении к постановлениям “о Государственном Политическом Управлении” и “об административной высылке”»[16] функция прокурорского надзора по наблюдению за следствием и дознанием по политическим делам (т. е. по всем делам о контрреволюционных преступлениях) и делам о военном шпионаже ограничивалась исключительно наблюдением за точным соблюдением органами ГПУ положений Декрета ВЦИК от 6 февраля 1922 г. о порядке производства обысков, выемок и арестов[17].

Между тем некоторые положения Декрета от 6 февраля противоречили введенному с 1 августа 1922 г. Уголовно-процессуальному кодексу РСФСР. В частности, в отношении лиц, застигнутых на месте преступления, Государственному политическому управлению и политическим отделам обыски и выемки разрешалось производить без специального постановления, тогда как Уголовно-процессуальным кодексом такого не допускалось. По делам обо всех остальных преступлениях, которые расследовались органами ГПУ, подтверждалась возможность осуществления прокурорского надзора, но с некоторыми особенностями.

Несмотря на положения УПК о немедленном направлении прокурору копии постановления о начале производства следствия, органам ГПУ позволялось сообщить прокурору о возбужденном ими деле в течение двух недель. Вопреки требованиям уголовно-процессуального законодательства органы ГПУ освобождались от обязанности представлять подлежавшие прекращению дела по недостаточности улик или отсутствию состава преступления в суд и к прокурорскому надзору для утверждения.

Дела же о должностных преступлениях, совершенных сотрудниками ГПУ, сосредотачивались исключительно в этих органах. Коллегии ГПУ предоставлялось исключительное право вынесения внесудебных приговоров по делам о таких преступлениях с ведома народного комиссара юстиции. По этим делам, в том числе при разрешении вопросов о мере наказания, обязательно участвовал прокурор республики или его помощник, имевший «в случае несогласия право передачи всего вопроса на разрешение Президиума ВЦИК».