– Такая любовь… коварна, – продолжил он, слепо уставившись в свой бокал. – Но обнаружить, что она к тому же извращена, перевернута, даже нездорова… этого принять невозможно. Но я должен это сделать, потому что из-за этой любви, во имя этой любви она делала ужасные вещи.

Он весь окаменел. Джулия, отвернувшись, смотрела в окно. Слезы жгли ей глаза.

– Я должен смириться, что моя мать, которая, как я считал, ничего не боится, настолько страшилась потерять меня, что готова была пойти на все, на любую подлость, только бы удержать меня. – На этот раз он поднял пустой бокал и оглянулся, разыскивая официантку. – Но хуже всего то, что где-то в самой глубине души, так глубоко, что почти и не видно, я все понимал. И использовал эту любовь в своих собственных целях.

На этот раз молчание затянулось настолько, что Джулия повернула к нему голову, усиленно моргая, чтобы он не заметил ее слез, и стараясь проглотить комок в горле.

– Ты меня сразу верно определила: маленький распущенный мальчик, испорченный до мозга костей и уверенный, что мать заплатит за все его проделки. – В голосе звучала горечь. – Я даже тебя использовал. Тебя, в которой, как я считал, я нашел тот нож, которым смогу разрезать свои путы. Я говорил правду, утверждая, что нуждаюсь в тебе. Зря я не сказал тебе почему.

Джулия склонила голову под тяжестью этой болезненной истины.

– Я знаю, я говорил, что между нами должна быть только правда, но я имел в виду правду с твоей стороны, сам же я продолжал себя обманывать. Ты же была предельно искренней. Я должен был знать, да и, пожалуй, знал, что ты говорила правду, утверждая, что между тобой и Шамбреном ничего нет, что он не твой любовник. Но я не мог тогда ясно соображать, я вообще не соображал, только чувствовал.

– Ты всегда руководствовался чувствами, – сказала Джулия. – Думать приходилось мне. До умопомрачения. Все старалась разложить по полочкам, даже мою любовь к тебе.

– Знаю. Я иногда замечал, как ты за мной наблюдала со странным выражением лица. Как будто думала: «Что он здесь делает?»

– Вот видишь, – заметила расстроенная Джулия, – я была права, когда говорила, что это не только твоя вина.

– Но ты не понимала, что такое любовь, верно?

– Да, мне не приходилось с ней до этого сталкиваться.

– Наверное, поэтому ты не смогла справиться с моей.

Джулия открыла было рот, чтобы ответить, но промолчала.

– Иногда, – продолжил Брэд, – у меня создавалось впечатление, что ты предпочла бы быть где угодно, но не со мной. Что ты жалела, что вышла за меня замуж, считала меня ошибкой, сделанной под горячую руку. – Пауза. – Но ведь мы иногда слишком горячились, верно?

Джулия не смогла ответить, горло перехватило, и она лишь кивнула.

– Ты тоже так считаешь? – Он знал ответ, но хотел его услышать.

– Да. Я все пыталась найти рациональное объяснение абсолютно нерациональным вещам. Я не могла принять, что нет никакой причины, и изо всех сил старалась отыскать ее. – Она взглянула ему прямо в глаза. – Именно поэтому я и предала тебя. Я чувствовала себя в большей безопасности, когда занималась делом, тогда как с тобой я становилась кем-то мне незнакомым, делала несвойственные мне вещи. Во всяком случае, я так считала. Разумеется, это было не так, просто проявлялись такие черты моего характера, которые я отказывалась принять.

Все еще глядя ей в глаза, он сказал:

– Выходит, ты училась на своих ошибках, если можешь их признать.

– Надеюсь.

Она с трудом отвела от него глаза и снова склонила голову.

– Эбби рассказала, что у тебя теперь свое дело, – заметил Брэд, меняя тему. Это заставило Джулию поднять голову.

– Я знаю, ты собирал обо мне сведения, – прямо заявила она. Его бледное лицо порозовело. – Таким образом, ты знаешь, что у меня теперь своя фирма по оформлению интерьеров, много заказов и что я сейчас приступила к выполнению самого большого.

– Ты заслужила успех. Я всегда знал, что ты талантлива. – Он помолчал. – А Маркус Левин? Какое он имеет ко всему этому отношение?

– Только не к моей личной жизни!

Его лицо налилось краской.

– Я вовсе не имел в виду…

– И правильно делал.

– Да нет же, – проговорил он тихо. – Просто я его знаю.

– Эбби что-нибудь тебе рассказывала о наших отношениях?

– Только, что у вас совместные дела.

– Он был моим спонсором, – объяснила Джулия. – Используя деньги твоей матери.

Она заметила, как вспыхнули его тусклые глаза, как будто его ударили ножом.

– Расскажи.

Она послушалась.

– Но у тебя нет настоящих доказательств? – спросил он, закуривая очередную сигарету. На этот раз его руки тряслись еще заметнее.

– Мне не нужно доказательств. Я знаю.

– Ты ему что-нибудь говорила?

– Нет. Эбби отсоветовала.

– Я рад, что ты не сказала. – Глаза их снова встретились. – Мне очень жаль.

Она поняла, что он имеет в виду.

– Я считала его другом. Он появился в такое время, – теперь-то я это понимаю, – когда друг мне был особенно необходим. Он сумел… возродить мою веру в себя как специалиста. Я ему доверяла… – Как она ни старалась сдержаться, голос ее дрогнул.

– Ему нельзя доверять. Теперь я знаю.

– Я тоже. Он – Иуда.

– Кто же тогда я – блудный сын?

– Я же сказала, я тоже не без вины. Если бы я послушалась предупреждений…

– У Салли были на это основания. С ней я тоже скверно обошелся. Она хотела выйти за меня замуж, но я не хотел на ней жениться. Она настаивала, и тогда я пошел к матери. Армбрустеры делали для нас электронные детали, зависели от нас семьюдесятью процентами своего бизнеса. Мать заявила Роджеру Армбрустеру, что или он освободит меня от Салли, или она разрывает контракт. – Его глаза потемнели. – Видишь, разве мог я тебе рассказать такие вещи?

– Жаль, что ты не попытался. Возможно, тогда я смогла бы быть честной сама с собой. Например, признать, что я подделка. Что я совсем не та, за кого ты меня принимал, что я не в состоянии отдать себя целиком, связать себя полностью. Меня это ужасало. Одиночество для меня не наказание, я так себя надежнее чувствую. Так никто не может сделать мне больно. Ты один смог, и это напугало меня, потому что ты превратил меня в женщину, которой я не знала, с которой не могла справиться, – хуже, которую я не могла контролировать. Именно поэтому я и искала рациональное объяснение всему происходящему. Я всегда отлично ориентировалась в жизненных реальностях, здесь же речь шла о чувствах. Они меня пугали. Как пугали твои отношения с матерью. Я знала, там что-то не так, но боялась лезть вглубь, пытаться что-то выяснить. Страшилась того, что могла обнаружить. Говорила себе, что лучше не вмешиваться, а это значит, я боялась, что таким образом могу разрушить наш брак. Это освобождало меня от ответственности за его исход… Я была, – закончила Джулия, вспомнив нелестный, но совершенно точный портрет, нарисованный Крис, – эмоциональной трусихой. – И она решительно сделала вывод не в свою пользу. – Так что и я должна сказать, что мне очень жаль.

И пока они смотрели друг другу в глаза, Джулия поняла, что он, как и она, знает, что война окончена, хотя кое-какие сражения еще идут.

– Твоя мать верно меня оценила, иначе ей бы никогда не удалось сделать то, что она сделала. Да, она видела меня насквозь. Лучше, чем я сама.

– Ты тоже бродила впотьмах, – произнес Брэд. Джулия вспомнила последние шесть лет, наполненных успехом, благополучием и Дженни, но все равно ответ ее был правдив:

– Да.

– Ты изменилась, – заметил Брэд.

– Надеюсь.

Пережив боль и став более чутким, он перевел разговор на менее острую тему.

– Расскажи мне о Дженни. На кого она похожа?

– На тебя.

– На меня!

– Не только внешне. Я узнаю тебя в ней во многом. Она как ртуть, ты тоже таким был – только что радовалась, уже грустит; беспокойная, настроение часто меняется, очаровательная, раздражающая… Но я ни за что в мире не хотела бы, чтобы она изменилась. Она – весь мой мир.