– О, любимый… – Джулия отвела густые волосы с его красивого мальчишеского лица.

– Правда? Твой любимый?

– Как никто и никогда.

– И если дело дойдет до выбора…

На долю секунды Джулия замешкалась с ответом, но потом, отбросив все сомнения, ответила:

– Я выберу тебя, мой милый. Всегда только тебя.

Лишь позже, когда Брэд заснул в ее объятиях, она с ужасом подумала о том, что именно она неожиданно поняла, и о том, сможет ли она с этим справиться.

Они осмотрели гостиницу вместе. Изнутри уже многое было выброшено, наиболее скверные детали интерьера убраны, в результате чего обнаружились чудесные пропорции здания, высокие потолки, элегантные намины, отделанные мрамором, роскошные окна. Все это Джулия учла в своих эскизах, которые леди Эстер проверила с микроскопом и калькулятором. Расходы были подсчитаны до цента.

Когда они добрались до верхнего этажа, где еще трудились рабочие, Брэд заметил огромную кровать belle epoque,[10] на которой великосветские horizontales[11] развлекали своих любовников, и прошептал:

– А здесь есть где повеселиться! – Он повернулся к Джулии с блестящими глазами. – А почему бы в самом деле и нет? Остановимся здесь. Ты будешь прямо на работе, да и мой офис рядом. Вот будет здорово!

«Здорово! Неужели он больше ни о чем не думает? – сердито подумала Джулия. – Я приехала сюда работать, причем чертовски напряженно». Сейчас, увидев все собственными глазами, она поняла, что ошиблась насчет шести месяцев, потребуется не меньше девяти или даже год. О чем только она думала? Но, видимо, пока леди Эстер ею крутила и вертела, да еще и Брэд от себя добавил, она плохо соображала. Это следует исправить, причем с самого начала.

– Да ладно, Джулия, – настаивал Брэд.

Какой же практичной она бывает иногда, причем всегда в неудачный момент. Ведь это Париж! Они всего несколько месяцев женаты. Самое время развлечься. Серьезные вещи – на потом. Ему казалось, что он смог изменить ее взгляд на «пустые надежды и путешествия на Луну». Разумеется, она справится, постарается, и работа будет выполнена. Но сейчас, глядя на нее, он знал, о чем она думает. Рукава засучены, в голове только работа и необходимость выдержать сроки.

– У тебя все получится, – добавил он.

«Надеюсь», – думала Джулия, вернее, подсчитывала. За всем придется самой наблюдать. Все должно быть, как надо. По сути, идеально. Не только она должна соответствовать высоким меркам своей свекрови, она должна доказать сама себе, что может. Ошибиться было нельзя.

– Ладно, – быстро согласилась она, – давай так и сделаем.

Дальше их дни пошли по раз заведенному порядку, что так нравилось Джулии. Они завтракали вместе, потом Брэд уходил в офис, думая уже только о делах, а Джулия спускалась на первый этаж, где в уголке устроила себе контору, и где уже работал декоратор.

Поль Шамбрен – швейцарец, сорока пяти лет от роду, был полон очарования и работал в гостиничном бизнесе уже двадцать лет. К тому же он говорил на многих языках. Леди Эстер удалось сманить его из «Джорджа V. Джулия считала его сокровищем. Спокойный, быстро соображающий, уверенный в себе. У них с Джулией сразу сложились хорошие отношения, и, поскольку он знал Париж как настоящий парижанин, в смысле информации ему цены не было: от лучших магазинов, торгующих шелком, до тех, где продавали всякие безделушки.

Каждый люкс (одноместных комнат там решили все же не делать) должен был иметь свой собственный интерьер, причем нигде название отеля не обозначалось, за исключением писчей бумаги высшего качества в папке с шелковой обложкой в тон стен люкса. Джулия обегала весь город в поисках того, что ей было нужно, а тем временем недовольство Брэда все росло и росло.

– Но я договорился провести день в Нейи, – жаловался он. Или: – Но я заказал столик «У Максима»!

А Джулия отказывалась, потому что это приходилось на то единственное время, когда она могла произвести нужную покупку.

– Прости меня, милый, но если я не поеду сегодня (или завтра), то я могу упустить эти стулья (или шезлонги, или портрет, или зеркала).

Он надувался и жаловался, что совсем за другим приехал в Париж. Во всяком случае, не для того, чтобы им пренебрегали.

– Ну а я приехала в Париж не для развлечений, – терпеливо объясняла ему Джулия. – У меня сроки, твоя мать непременно желает открыть отель в мае, хотя я уже ей говорила, что вряд ли это возможно. Иди один, дорогой. Тебе вовсе не стоит отказываться от удовольствий.

– И не жди, что я буду отказываться, – грубо огрызался он.

И все чаще и чаще он уходил один; приходил все позже и позже, зачастую заставая Джулию крепко спящей и все чаще протестующей:

– Не сейчас, милый. У меня был четырнадцатичасовой рабочий день, и мне в семь вставать…

Это продолжалось до тех пор, пока он не сорвался с постели и не прорычал:

– Может, мне с тобой заранее договариваться?

Джулия нашла его в гостиной в шезлонге, завернутого в одеяло и в большом гневе.

– Прости меня, милый. Постарайся понять, пожалуйста. День выдался тяжелый. Эти ужасные плотники установили панели не в той комнате, пришлось все переделывать. Я не хотела тебя обидеть, но я всегда срываюсь, если обеспокоена.

– О чем тебе беспокоиться?

– Ты же прекрасно знаешь! Мы отстаем от графика. Не сможем открыться в мае, а твоя мать на этом настаивает. Каждый раз, когда звонит, напоминает.

– Так скажи ей, что ничего не получится! Как ты ни умна, но чудеса творить не способна!

– Я пыталась, но она только смеется и говорит: «Ну что ты, Джулия, если кто и может, так это ты. Париж весной, помнишь? Ты ведь согласилась».

– Разве не так?

– Я тогда так думала. Ошиблась. Теперь я думаю иначе.

– Так скажи ей!

– Противоречить твоей маме? Я никогда не замечала, чтобы даже ты это делал!

– Тогда работай круглые сутки, черт возьми! И плевать я хотел! – Он поплотнее завернулся в одеяло и повернулся к ней спиной.

Джулия выбежала в спальню, как следует грохнув дверью. Все мужики – дети и эгоисты! Почему он думает только о себе? Пусть дуется, если хочет. Ей надо выспаться.

На следующее утро он с ней не разговаривал, но Джулия этого не замечала, уставившись в письмо от производителей специальной розово-серебристой краски, в котором сообщалось, что партия испорчена и должна быть сделана заново. О Господи, подумала она, протягивая руку к телефону. Когда она положила трубку, Брэда уже и след простыл.

Она отправилась днем вместе с Полем на лакокрасочную фабрику, а на обратном пути заехала на выставку фарфора. Поскольку Джулия обожала фарфор, она провела там пару приятных часов и, вернувшись, застала Брэда в дурном расположении духа.

– Где ты шлялась, черт побери?

– Я же тебе говорила… насчет путаницы с краской.

– Ты мне ничего не говорила! Единственно с кем ты разговариваешь, так это с этим гениальным швейцарским козлом!

– Слушай, не будь смешон.

– Это ты делаешь из себя посмешище, связалась с этим ублюдком!

Она обратила внимание, что он в смокинге и черном галстуке.

– Ты куда-нибудь собрался?

– И собрался! Тебя тоже приглашали, но ты уже явно не успеешь. Я, как всегда, буду вынужден извиняться! – добавил он, хлопнув дверью.

Господи, ужин у Флэмбардов, вспомнила Джулия. Брэд весь вечер будет говорить о делах, а ей придется сидеть и слушать женские разговоры о модах, скандалах и прочей ерунде. «Нет уж, спасибо, – подумала она. – Горячая ванна – и в постель».

Она с удовольствием нежилась в ванне, когда зазвонил телефон. Звонила свекровь. Голос возбужденный. Она слышала, сказала она, что маркиза де Монтрей продает двенадцать стульев Людовика Шестнадцатого, и ей удалось заключить сделку, которую Джулия должна довести до конца.