Велга замешкалась.

Сад ждал её. Не в эту ночь, не теперь. Но однажды. Там остались родные – все, кого она любила.

Все, кого она не могла отпустить до конца.

– Не знаю, – проговорила она едва слышно.

Разговор их оглушал пронзительной тишиной. Они не плакали, не обнимались, как с Матеушем. Они даже ни разу не коснулись друг друга. Но в груди всё кричало, рвалось. В груди ревела буря, она звенела в ушах, билась в висках.

Но Велга и Войчех не произнесли ни слова. Даже не пошевелились.

Войчех на неё не смотрел. Оцепенев, он уставился прямо перед собой. Плечи напряжены, челюсти крепко сжаты. Он едва разомкнул губы, чтобы произнести:

– До встречи.

И щемящее, мучительное чувство заставило Велгу присесть ближе, потянуться, коснуться влажными губами колючей небритой щеки.

Она ожидала, что теперь буря вырвется из неё, снесёт эту жалкую лодчонку, затопит весь город, уничтожит их двоих и закрутит в водовороте. Но ничего не произошло.

Войчех застыл как каменный. Так и не взглянул на неё.

«Прощай», – хотела сказать она, но промолчала.

Больше Велга не медлила, поднялась, перелезла через борт на берег, оглянулась на Войчеха в последний раз – всё такого же прямого, неподвижного, непробиваемого.

Его она отпустить могла, пусть какая-то больная, израненная часть души и рыдала в этот момент. Сама Велга не проронила ни слезинки.

Ей хотелось закричать, схватить Войчеха за плечи и трясти, трясти, бить и кусать, пока он не оживёт, пока не скажет хоть что-нибудь, что может стереть прошлое и всё исправить, пока не остановит её.

Войчех ничего не сказал. Она тоже.

И Велга ушла.

Она слышала, как зашелестели волны, когда лодка оттолкнулась от берега.

Всё закончилось.

Теперь навсегда.

Стоило сойти с главной дороги к Красным воротам и увязнуть в веренице узких улочек, как скоро запахи еды, пива, весёлые голоса и воспоминания, что прятались где-то в подсознании, привели их к «Весёлому кабанчику».

Вадзима Велга нашла недалеко от входа в корчму. Он сидел прямо на земле, писал что-то на цере, хмуря чёрные брови.

Мишка кинулся к нему навстречу, ткнулся носом в лицо, лизнул в щёку.

– О, разбойник. – Мужчина потрепал его за ухом, погладил по холке.

– Что пишешь? – спросила Велга, заглядывая в восковую табличку.

Гусляр тут же ревниво прижал церу к груди:

– Песню.

– О чём?

– Вот напишу, узнаешь.

Настаивать Велга не стала. Она сняла суму с плеча, протянула ему. Мишка сунул любопытный нос, но, не учуяв ничего съестного, разочаровался и тут же отвлёкся на кошку на крыше, затявкал на неё.

– Что там? – Вадзим посмотрел недоверчиво, точно ожидая обнаружить ядовитую змею.

– Разверни.

Сохраняя недовольное, даже мрачное выражение лица, Вадзим отложил церу в сторону и принял суму, вытащил наружу большой замотанный свёрток, потянул за верёвочку, за вторую, откинул ткань.

Дерево было свежим, блестящим, даже ещё пахло смолой.

– Сделано по заказу у лучшего старгородского мастера. – Велга с предвкушением вглядывалась в его лицо.

А Вадзим трепетно откинул ткань, раскрывая гусли с резным узором яблоневых ветвей и морских волн.

– Может, однажды сыграешь мне на них?

Он не ответил.

– Если захочешь, – растерялась Велга. – Например, песню о чудище и…

– Яблоневом саде…

– Например, её. – Она натянула свою самую лучезарную улыбку, но губы дрожали, и Велга сцепила руки за спиной, качнулась на пятках, не находя себе места.

Вадзим молчал. Он положил гусли на колени, перебирая струны. Наконец он заиграл, прикрыв глаза.

Это было что-то совсем новое, незнакомое. Первые звуки наполнили сердце светлой грустью, что отдавала на вкус пеплом и оседала горячими искрами на руках.

Но песня быстро оборвалась, так толком и не начавшись.

– Спасибо. – Голос Вадзима прозвучал сдавленно. – Очень хорошая работа. Я, – он так и не посмотрел на Велгу, – я обязательно однажды спою тебе… о чудище и яблоневом саде.

– Договорились.

Велга сняла с плеча другую суму, ничуть не легче по весу. Донести это всё до корчмы было нелегко.

– А это плата, как и договаривались. Три тысячи. И ещё одна. За Станчика.

– Передам Белому.

– Хорошо.

– Почему ты его отпустила?

Вадзим наконец посмотрел ей прямо в глаза. Велга нарочито весело улыбнулась и пожала плечами:

– Всё же он только исполнитель. Заказчика я уже наказала. Надоело лить кровь… да и я не желаю ему зла. Наоборот, хотела бы видеть его счастливым. Он… хороший. По-своему.

– Белый никогда не будет счастливым, – глухо произнёс Вадзим. – Он умеет только страдать. Даже если однажды ему улыбнётся удача и счастье буквально упадёт ему в руки, он раздавит его и будет ломать, пока оно не обратится в пыль. Иначе он не умеет. Чтобы быть счастливым, нужно быть куда смелее и сильнее.

Велга опустила ресницы, неуверенно сделала шаг в сторону:

– Пойдём? Пора уже вернуть долг «Кабанчику».

Мгновенно в здоровом, даже устрашающем на вид Вадзиме что-то переменилось. Робко, почти пугливо он пошёл следом за Велгой. Днём там было куда тише, чем ночью, но всё равно корчма гудела, словно улей. Из распахнутых настежь окон доносились десятки голосов, и только один звучал звонче остальных:

– Куда руки тянешь?! Плати сначала. Бать! Бать, тащи кочергу… Раскалённую, конечно.

Мишка, кажется, узнал голос, сам остановился у двери.

– Ждать, – велела Велга.

И тот с редкой готовностью её послушался.

В жаркий летний день дверь даже не закрывали, и сквозь открытый проём видно было подавальщицу, спорившую с зарвавшимся посетителем.

– Хех. – Вадзим замешкался на пороге.

– Что?

– Выставляй кошель перед собой, как щит, – прокряхтел он. – А то и до нас кочергой дотянется. Она спрашивать долг не будет. Сначала в жопу кочергу, потом уже вопросы.

Велга слегка усмехнулась и удивилась, что пошлые шутки уже больше не смущали. Матушка пришла бы в ужас, узнай, с кем связалась её дочь.

Переступив порог «Весёлого кабанчика», Велга невольно скользнула глазами по залу. Там, где она когда-то танцевала с Белым, теперь стояли столы. Видимо, за лето в корчме прибавилось посетителей.

– Так ты идёшь? – Она оглянулась на Вадзима, а тот всё ещё топтался на улице.

Гусляр закивал и, прижимая к себе новые гусли, точно и вправду держал щит, зашёл внутрь.

Милка, не обратившая на Велгу никакого внимания, тут же вытянула шею, точно хищник, заметивший добычу.

– Во-о-от ты где… – прищурившись, протянула она. – С-скотина…

– Милка, мы с долгом пришли! – воскликнул Вадзим.

– Знаю, что с долгом!

– В смысле, мы… это… с ним всё, – оторопело проговорил гусляр.

– Он имеет в виду, что мы пришли вернуть долг, – пояснила Велга.

Милка повела бровью, медленно, точно в указ остальным посетителям, чтобы даже не думали задолжать ей, обвела взглядом весь зал и, перехватив одной рукой заставленный поднос, подошла к ним, покачивая бёдрами.

Отвязав от пояса кошель, Велга протянула его подавальщице:

– Вот… Там всё.

– Я ещё пересчитаю сама, – надула губы Милка. – Не спеши убегать.

– Я не спешу, – пообещала Велга. – Снаружи подожду, а то душно у вас. А вы пока… с Вадзимом посчитайте.

И, не желая мешать, она вышла на свежий воздух. Ей и самой не хотелось задерживаться в «Кабанчике». Кажется, она никогда не захочет туда вернуться, чтобы не бередить память. Некоторым воспоминаниям лучше растаять во времени. Другой вопрос, смогут ли воспоминания, настолько яркие, жаркие, безумные, забыться?

Велга прислонилась спиной к стене соседнего здания, дожидаясь Вадзима, и невольно продолжала погружаться в раздумья, проклиная себя и свои мысли. Оставалось только надеяться, что Войчех уже был далеко от Старгорода и никто и ничто не могло заставить его вернуться.