Весной, летом, когда тепло, когда всё расцветает, благоухает, когда весь мир живёт, не должно случаться смерти. Пусть это будет время осени и зимы. Но не летом, не весной. Не в юности.

Ни Велга, ни Войчех, ни Матеуш – никто из них не должен был узнать смерть на вкус так рано. Они должны были познавать радость, любовь, ласку. Если и плакать, то только от смеха, если кричать, то только от распирающего грудь счастья.

Ничего плохого не должно случаться с теми, кто юн. С теми, кто ещё хочет и может любить.

В погребе, где его заперли, было темно, но это никогда не мешало Белому чётко видеть. На этот раз он был не рад своему дару. Потому что он видел матушку.

И теперь, когда раскалывалась голова от ударов чужих кулаков, когда всё тело ныло и плохо слушалось, после всех дурных видений, он уже сомневался, видел ли он её по-настоящему.

Здислава сидела у стены напротив на голом полу. Обнажённая, улыбающаяся.

– Фто, сынок? – произнесла она вкрадчиво. – Думаефь, это конес?

– Не знаю.

Умирать не хотелось. Встречаться с госпожой Белый совершенно не желал.

– Впрочем, если я умру от рук старгородских палачей, ты своё не получишь, – усмехнулся он. – Такая смерть не так уж плоха. Лишь бы тебе досадить, старая сука.

– Ха! – Из беззубого рта вырвался хохот, словно карканье. – Нет, – прошептала она тише и продолжила так же шёпотом, отчего пришлось напрягать слух: – Ты пока не умрёфь, Белый Форон. Есё рано. Ты мне нуфен.

– Чтобы оживить твою госпожу? – нахмурился он. – Ты всё это только ради неё делаешь? Ты собрала нас, вырастила, научила убивать, и всё только ради того, чтобы сделать свою богиню человеком?

– Не селовеком, – возразила Здислава. – Богиней ис плоти и крофи. Настоясей.

Нож у Белого отняли. Но он мог убивать и голыми руками. Ему нечего было терять.

И он сорвался, бросился вперёд…

Чтобы схватить руками пустоту и ночь…

Закат лизнул на прощание крыши старгородских домов и потускнел, затухая. Зажигались огни в домах. Затихали голоса. А Велга всё не отходила от окна. Всё не могла принять решение.

И когда пришла холопка и предложила готовиться ко сну, Велга велела отдать её кафтан и платок.

– Мои? – удивилась холопка.

– Да. Я отдам, когда вернусь. А ты ложись спать. Прямо здесь, на моей постели.

– Госпожа, я не понимаю…

Пусть Велга и стала замужней женщиной, но по-прежнему выглядела как девчонка. И вела себя так же. Неудивительно, что все таковой её и считали. Если она хотела, чтобы её воспринимали иначе, то говорить, ходить, даже думать она должна была по-другому.

Не просить. Приказывать.

– Не задавай вопросов. И давай пошустрее.

Хотьжеру скрыть своё оружие и лицо под плащом оказалось легче. Он в целом одевался скромно, не привлекая внимания. Но его поведение могло вызвать подозрение даже у самого ленивого и невнимательного стражника.

Они вышли из дворца боярина Мороза через выход для слуг, по двору двигались осторожно, держась в тени. К главным воротам даже не приближались, перелезли через частокол точно воры, приставив бочку. Велгу Хотьжеру пришлось почти перекидывать, потому что сама она всё равно не могла дотянуться.

И всё это время он уговаривал её вернуться.

– Господица, это опрометчиво…

– Ты даже не знаешь, что я собираюсь сделать, – пропыхтела она, пока Хотьжер её подсаживал.

– Знаю.

И он наконец перекинул её на другую сторону частокола. Велга упала словно мешок с репой, зашипела, потирая ушибленный бок.

– Цела? – выглянул сверху через частокол Хотьжер.

– Цела, – прошептала Велга, отползая в сторону.

Юноша приземлился на ноги куда ловчее, чем она, помог ей подняться, отряхнул и всё с тем же осуждением повторил:

– Это плохо закончится.

– Если ты против, – фыркнула Велга, – зачем помог мне сбежать из усадьбы?

– Ты бы всё равно пошла, – пожал он плечами. – А так я хотя бы прослежу.

Он так и продолжал отговаривать её всю дорогу до дворца Белозерского.

Не сговариваясь, они остановились вдвоём напротив чёрной громадины. Окна княжеского терема были темны. Внутри было тихо. Всех холопов, мастеров, дружинников – всех людей князя – разогнали. Осталась только пара стражников, стороживших единственного пленника.

– А ведь он мог бы владеть этим дворцом, – пробормотала Велга.

– Что?

Но она только помотала головой.

Обернись всё иначе, быть может, Войчеха тоже нарекли бы братом Венцеславы, дали ему имя Белозерских. Но ему повезло ещё меньше Матеуша. И ему так же не оставили выбора.

– Мне нужно… – Велга запнулась, не в силах договорить. Она никогда ещё не отдавала таких приказов. Ей уже приходилось заключать договоры с Во́ронами на чужие жизни, но повелевать убить кого-либо вот так…

– Ты уверена?

Велга не смогла произнести это вслух, только кивнула.

В отличие от князя, наёмного убийцу никто бы не пожелал вызволить, да никто и не решался теперь подойти к усадьбе Белозерского, поэтому и оставили всего двух стражников.

Хотьжер управился с ними быстро. Велга увидела, как он оттаскивал бездыханные тела в бывшую мастеровую столяра. Скоро всему этому придёт конец. Скоро о Белозерских в Старгороде не останется ни одного свидетельства. Одни воспоминания.

– Ключи. – Хотьжер зазвенел связкой, возвращаясь из мастерской. – Темно только. Ничего не разберу.

Велга не разрешила зажигать свечей или пламенников, и они долго провозились, пытаясь открыть замо́к.

Белого держали в простом погребе. Он ждал их под самой дверью.

Рассмотреть его лицо было нельзя, только волосы белели в темноте.

– Что тебе нужно? – спросил он ровным голосом.

Ему никто не ответил.

– Я найду лестницу или верёвку, – оценив высоту погреба, решил Хотьжер.

Он ушёл. Велга осталась у края погреба, заглядывая в темноту.

Ночь была тихой, безмятежной, такой тёплой, что вдруг стало невыносимо обидно, что приходилось думать в такую ночь о смерти. Но теперь Велга всегда думала о смерти.

– Что тебе нужно? – повторил Белый.

– Я пришла тебя спасти.

Он не ответил. Светлое пятно внизу – единственное, что получалось разглядеть, – вдруг пропало.

– Войчех? – позвала Велга. – Войчех, не уходи. Я не обманываю.

– Я не ухожу. – Голос его стал звучать тише, откуда-то со стороны.

В отличие от Велги Войчех мог её видеть. Но не желал.

– За всех помолился? – спросил он язвительно Хотьжера, когда вылез из подпола.

Тот не ответил.

– О чём ты? – спросила Велга, но они оба промолчали.

– Ну, – хмыкнул Белый, обращаясь по-прежнему к Хотьжеру и делая вид, будто не замечал Велги, – ты хотя бы поумнел. Может, не умрёшь так быстро. Только держись подальше от рыжей. Не повторяй моих ошибок.

Рядом с усадьбой князя была своя пристань. Там стояли лодки и даже ладья. Хотьжер со знанием выбрал для Белого добротную лодку, вдвоём они подтащили её к воде. Велга наблюдала за ними издалека, постоянно оглядываясь то на дорогу, то на дворец. Но было тихо. Даже собаки не лаяли. Ночь выдалась такой тёмной, непроглядной, точно сам Создатель помогал им скрыться от чужих глаз.

После они втроём встали на берегу возле лодки. Хотьжер неловко потоптался на месте.

– Нам нужно поговорить. – Велге было неловко просить оставить их вдвоём.

Белый хмыкнул. Хотьжер кивнул, отошёл.

Велга, не зная куда деться, обняла себя руками, села на борт лодки.

Войчех опустился рядом.

Река требовательно забилась о борт, зазывая в путь. И Велга вдруг с тоской вспомнила, каково это – плыть по реке в неизведанное, не зная пути, не надеясь вернуться. Это так же сильно пугало, как и манило.

Она могла бы теперь сесть в лодку вместе с Войчехом. Она могла бы попытаться забыть всю прошлую жизнь.

– Как думаешь, если это правда, если этот твой сад настоящий, мы встретимся там?

– Что?

– Мы встретимся в этом твоём саду после смерти?