На душе стало гадко, мерзко, и Велга почувствовала тошноту.

Ей стоило ещё выпить.

– Ваше величество! – Станчик раскинул руки в стороны для объятий, но даже прикоснуться к королеве не посмел. – Вы уже познакомились с моим дорогим другом?

Белый хотел есть. Краем глаза он видел, как дворяне пировали за длинным столом, и мечтал если не о кабаньем окороке, то хотя бы о солянке. Но его подозвала к себе королева. И приходилось стоять возле неё и отвечать на пустые вопросы, придумывая на них лживые ответы.

Венцеслава повела бровью, с лёгкой улыбкой поглядев на Белого:

– Это твой друг, Станчик?

– Конечно, это мой дорогой друг. Я пригласил его на свадьбу твоего братца, будет мне помогать.

Болтовня шута, его писклявый голос и морды, которые он строил, явно потешали королеву, а вовсе не раздражали, как Белого.

– Как же тебе поможет наш… ты так и не сказал, как тебя зовут, рыцарь…

– Идульф. – Имя всплыло в памяти словно само по себе. Лойтурское имя, более подходящее для человека с такой внешностью, как у Белого. Куда более подходящее, чем Войчех. Кажется, он слышал это имя от кого-то на днях, поэтому оно и пришло так быстро на ум.

Простое лойтурское имя. Не плохое и не хорошее. Но улыбка почему-то стёрлась с лица королевы.

Её мрачный, молчаливый спутник – слишком старый для того, чтобы оказаться стражником, и слишком воинственный для советника – пригляделся к Белому с нескрываемым любопытством.

– Так что же, Идульф. – Королева быстро взяла себя в руки и снова натянула улыбку.

От этой дворянской вежливости подташнивало. Белый уже достаточно насмотрелся на это благостное, точно у юродивого, выражение лица. Велга Буривой тоже натягивала похожую маску чистоты и святости.

– Ты певец или танцор? – продолжила королева. – Как будешь помогать нашему дорогому Станчику? Мой любимый брат Матеуш, говорят, пригласил много музыкантов, поэтов и скоморохов на свою свадьбу. Празднования пройдут по всему городу, но для торжества в замке он, наверное, выбрал самых искусных.

Белый стрельнул глазами в сторону шута. Вот уж удружил дурак.

– Я… – Белый и без того не отличался красноречием, а тут и вовсе в горле запершило. – Я… сказитель.

– Сказитель?! – В голосе Венцеславы слышалось сомнение. – Впрочем, голос у тебя чарующий, с такой мужественной хрипотцой.

Будь королева моложе, так Белый бы подумал, что она с ним заигрывает. Впрочем, это, наверное, была старая, усвоенная ещё в девичестве привычка льстить всем подряд. Встречались такие женщины, что для каждого находили особое меткое слово, любого могли очаровать – что старика, что ребёнка. И это, пожалуй, было полезное для королевы качество.

– О, не терпится услышать. – Станчик захлопал в ладоши. – Расскажи, расскажи королеве, о чём будет твоя сказка.

– О чудище, – без запинки ответил Белый. – И яблоневом саде.

Выражение восторга на лице шута скисло, он пренебрежительно скривился. Королева постаралась проявить хоть каплю уважения к своему недавнему спасителю:

– И что это за чудище? То, что было сегодня во дворе?

Белый поморщился. От его одежды теперь несло смрадом. Не то чтобы наряд был слишком дорогой, но единственный. И уверенности в том, что получится его отстирать, не осталось.

– Не настолько провонявшее рыбой, – хмыкнул Белый.

– И правда, – королева обвела его взглядом с головы до ног, – не стоит выступать в испорченном наряде. Гжегож, будь добр, помоги Идульфу подобрать новую одежду.

Седовласый короткостриженый мужчина со злыми глазами, всё это время стоявший за спиной королевы, тут же вышел вперёд.

– С удовольствием, – произнёс он так мрачно, что сразу стало ясно, что вряд ли он много понимал в нарядах. – Пойдём, провожу… на примерку… Идульф.

Неумело пытаясь подражать остальным, Белый поклонился королеве. Наверное, по правилам нужно было ещё что-то сказать, но он даже забыл поблагодарить. Наёмные убийцы редко попадают в высшее общество, а если и пересекаются с дворянами, то только ради того, чтобы забрать их жизни, а не вести беседы да расшаркиваться.

Станчик, поджав губы, вдруг осенил Белого священным знамением, отчего ему резко стало не по себе. С чего бы вдруг шуту за него беспокоиться?

Ждать Гжегож явно не любил. Он сразу направился к небольшой дверке справа от королевского трона. Белый напоследок ещё раз обвёл зал взглядом, пытаясь выцепить всех, кто был важен.

Велга сидела за столом рядом с женихом. Вадзим развлекал гостей игрой на гуслях. Инглайв…

Задержавшись у приоткрытой двери, Белый забегал глазами по залу. Где этот грёбаный скренорец?

– Идульф! Ты идёшь?! – рявкнул Гжегож. – Идульф!

Белый прищурился, едва сдерживая раздражение. С такими, как Гжегож, у него обычно разговор был короткий. Но если он сейчас сломает нос приближённому королевы, вряд ли его ещё раз подпустят к ней так близко.

В узком проходе за дверью было совсем темно, только вдалеке, у самой лестницы – не такой широкой, как та, по которой они поднимались в залы от главного входа, а совсем узкой, винтовой – слабо горел свет.

Гжегож спустился на пару ступенек и остановился, оглядываясь на Белого. Тёмные глаза сверкали решительно, точно он готовился к драке. Обычно предчувствие Белого не обманывало.

– Иду, – буркнул он, догоняя.

Их шаги звонко разносились по лестнице, а звуки веселья из пиршественного зала постепенно затихали и скоро обратились в тихий гул где-то над головой. Они спускались всё ниже и ниже.

Лестницей явно часто пользовались, на пролётах висели пламенники, и, даже не обладая таким же чувствительным зрением, как у Белого, можно было легко разглядеть ступени. Но всё же на каждом переходе несколько шагов приходилось пройти в полной темноте.

Гжегож напряжённо молчал. Белый всё ждал, когда начнут бить. Куда его вели? В подземелья, в темницу? На узкой лестнице, где толком и не развернёшься, вряд ли стоило ждать удара.

Минул очередной пролёт, пламенник остался за спиной. Несколько ступеней вниз, поворот, ещё поворот, и снова непроглядная тьма.

Как вдруг пол ушёл из-под ног, Белый упал.

– Курва!

Прямо на копчик. Это было особо погано. Он не помедлил только благодаря привычке, увернулся, и кулак Гжегожа пришёлся в плечо.

– Куда, ублюдок?!

Его схватили за ворот, потянули. Затрещали швы. Стёганке пришёл конец. Совсем.

Белый ударил в живот. Гжегож согнулся, повалился, вцепился в него, как клещ. Они покатились по ступеням, ругаясь, колотя друг друга наотмашь, не глядя, яростно, беспощадно.

Раздался чей-то вскрик. Зазвенела посуда, полетела по ступеням.

А прямо на Гжегожа и Белого пролилось что-то горячее, пахучее.

– Вы что творите, сволочи?! – закричала женщина.

Белый и Гжегож расцепились, отшатнулись к противоположным стенам. Лицо обожгло. Пахло мясом, капустой. С волос стекала жирная похлёбка… кажется, это была солянка.

Тяжело дыша, скалясь, как два подравшихся кота, оба мужчины почти одновременно утёрли лица рукавами. Служанка – молодая баба в перепачканном пролитой солянкой переднике – вдруг ахнула.

– Ох, Гжегож… – Она неловко поклонилась. – Прости, господин, не признала.

– Ты тоже, – прохрипел Гжегож, – не обижайся. Не хотели… помешать.

– Угу, – пискнула служанка, снова поклонилась и, оглядываясь на них с опаской, принялась собирать по ступеням посуду. – Ну я пойду? – спросила она, гремя мисками.

– Иди, – сказал Гжегож.

– Помело принесу… и тряпку с водой.

– Иди, – повторил Гжегож, не сводя глаз с Белого.

Оборачиваясь, служанка начала спускаться обратно, вниз, по залитым ступеням. Есть расхотелось. Теперь от Белого воняло не только тухлой рыбой, но ещё и солянкой.

Шаги служанки затихли на лестнице, и Гжегож присел на пол, упираясь локтями в колени. Он был немолод, но всё ещё силён и достаточно ловок. Значит, привык драться. И, видимо, убивать. Не советник. Кто тогда?