– Кто ты такой, ублюдок? – спросил он устало.

– Идульф…

– Иди на хрен, – скривился Гжегож. – Одного взгляда на твою морду хватает, чтобы понять, что никакой ты не Идульф.

– А что не так с моей мордой? – Белый склонил голову набок.

– Паскудная.

– Разве у лойтурцев не бывает паскудных морд? – криво улыбнулся Белый.

Свет пламенника беспокойно плясал, то вздымаясь выше к потолку, то почти затухая. По лестнице гулял сквозняк, задувал под одежду. Сидеть на полу было холодно, но вставать сил не осталось. Да и пока не стоило, вдруг придётся драться.

– Морды у лойтурцев только паскудными и бывают, твоя правда, – кивнул Гжегож. – Но всё же ты вырос в Рдзении, это слышно по говору, да и для лойтурца слишком мелковат.

Белый пожал плечами:

– Ну, допустим, я не Идульф.

– А кто тогда?

– Это имеет значение? Какая разница, как зовут бедного сказителя?

– Ты эту похерень мне хоть не неси, – прошипел Гжегож. – Какой на хрен из тебя сказитель, хрен ты кривоносый? На твою унылую рожу смотреть никто не захочет. Видел эту солянку? – Он ткнул пальцем в сторону ступеней, убегавших вниз. – Она пока на тебя проливалась, успела скиснуть, вот насколько говённое у тебя выражение рожи.

Губы Белого скривились ещё сильнее.

– Какая разница, как меня зовут? – повторил он.

– Разница в том, какого хрена ты, ублюдок, назвался Идульфом и что делаешь в королевском замке?

– Другу помогаю.

– Станчику?

– Ага.

– С чем?

– Он нанял меня выбить долг из какого-то скренорца.

Гжегож подался чуть вперёд. Этот рассказ явно понравился ему больше.

– Какого ещё скренорца?

– Курва. – Белый отвёл глаза в сторону, рассматривая покрасневшие костяшки пальцев. – Имя у него… ну как у всех скренорцев… Индульф… не, это я ляпнул. Инглайв.

– Инглайв из Ниенсканса, – кивнул Гжегож. – Хочешь сказать, он задолжал Станчику?

Кажется, любое неосторожное слово могло принести шуту беды. Но собственная шкура всегда была дороже. Поэтому Белый просто кивнул.

– За что?

– Без понятия. Мне обещали долю.

– Сколько?

– Три тысячи золотом.

Глаза у Гжегожа стали круглыми, даже морщины будто бы от удивления разгладились.

– Три тысячи…

– Золотом, – добавил Белый.

Прежде он не замечал за собой такой страсти к вранью. Но это вдруг оказалось увлекательным занятием. Гжегож, кем бы он ни был, явно обладал немалой властью при дворе. Он находился в ближнем кругу королевы, но действовал совсем не как дворянин. И бил, и ругался он не как дворянин. Белому он вдруг напомнил его самого. Разве что одетого в дорогой наряд и намного старше. Дожить до его возраста у наёмного убийцы надежды не оставалось.

– Вот гадёныш, – прошипел Гжегож задумчиво.

– Инглайв?

– Станчик. Впрочем, оба хороши. Ладно, иди выбивай из этого Инглайва золото. Работай свою работу, скажем так.

Белый удивлённо вскинул брови:

– Правда? Ты просто так меня отпустишь?

– А что такого? – поджал губы Гжегож. – Долг платежом красен, как говорят. Вот пусть Инглайв и заплатит.

Кажется, Белый случайно оказался замешан в дела, которые не понимал. Возможно, дела эти были настолько сложные и запутанные, что понять он их вовсе не смог бы.

Но пусть всё, что касалось шута и скренорца, он выдумал на ходу, ложь его как будто имела какой-то смысл для Гжегожа. Как будто этих двоих и вправду могло что-то связывать.

Редко когда любопытство изводило Белого, но на этот раз язык так и чесался, чтобы расспросить Гжегожа о бывшем женихе Велги. Он едва сдержался. Это вызовет слишком много подозрений. Простым наёмникам, которым платят за выбивание долгов, должно быть плевать на такие дела.

– А кто вообще этот Инглайв? – всё же спросил он с деланым равнодушием. – Не то чтобы мне было дело, кому начистить морду.

– Посланник нового лендрмана в Ниенскансе. Даже не проси выговорить его имя, там ещё заковыристее.

– Похер на его имя, – пожал плечами Белый. – А что нужно этому Инглайву в Твердове?

Этот вопрос явно оказался лишним. Гжегож скосил на Белого тёмные глаза, смотрел пристально, долго. Наконец он хлопнул себя по коленям, поднимаясь.

– Курва, – просипел он. – Грёбаное колено.

– Хм…

– Не, это не ты. Это ещё с Совинского пожара, когда твари из подземелий полезли. Ладно, пошли, найдём тебе новую одежду. – Он принюхался к собственному кафтану и добавил: – И мне тоже.

Медленно, не сгибая правое колено, он продолжил спускаться по ступеням.

– Так как тебя зовут?

– Белый.

– Просто Белый?

– Я сирота. Как на улице прозвали, так и зовусь. Настоящего имени дать некому было.

– Так я и думал, – кивнул короткостриженой головой Гжегож. – Я таких сирот, как ты, сразу узнаю.

На одном из пролётов, ближе к подземельям, как предположил Белый, Гжегож толкнул низкую, узкую дверь. Повезло, что они оба были невысокими. Тому же Инглайву пришлось бы сжаться, чтобы протиснуться внутрь.

Дальше по длинным, узким проходам они шли мимо людных комнат. Но здесь уже были не слуги. В основном молодые мужчины. Они тоже праздновали: пили и веселились. С разных концов доносился весёлый хохот. Но, встречаясь с Гжегожем, каждый старался подобраться, сделать короткий поклон.

– А ты какая-то важная шишка, я погляжу, – хмыкнул Белый.

– Типа того.

– Насколько важная?

– Достаточно. – Гжегож обернулся через плечо, подумал и ответил: – Я глава Тихой стражи. Слышал о нас?

– Тайная королевская служба, – кивнул Белый. – Ищете врагов короны, подслушиваете разговоры в тавернах… Поэтому тут так воняет водкой?

– А то. Члены стражи должны уметь перепить любого врага короны и не опьянеть, пока не выведают все тайны.

Не то чтобы Белому хотелось что-то изменить в жизни. Он никогда и не знал, как жить по-другому, но вдруг представил себя в Тихой страже. Пожалуй, с его внешностью непросто было бы смешаться с толпой. Хотя Гжегож вряд ли забрал бы его жизнь за невыполненную работу. Может, велел бы выпороть или запереть в темнице на пару дней или лишил оплаты. Но всё же это казалось лучше, чем носить жгучие раны на запястье и вечно опасаться, что за тобой явится сама богиня смерти.

Да и попасть в Тихую стражу, пожалуй, было легче, чем к Во́ронам. Гжегож точно не выкрадывал детей и не заставлял их жить на кладбище в одной могиле с живым мертвецом.

И никаких посмертков. Как же Белый устал от проклятых посмертков.

Если бы только из братства Воронов можно было уволиться.

Наконец они остановились у тёмной, маленькой кладовой. Гжегож распахнул дверь, чтобы впустить туда свет, откинул крышку одного из сундуков и принялся там рыться.

– Вот, держи. – Он вытащил свёрнутый рулон шерстяной тёмно-пурпурной ткани.

Белый развернул её и удивлённо вскинул брови:

– Хрена…

– Неплохо, да? – Гжегож выглядел таким довольным, словно сам пошил этот кафтан.

– В жизни такое не носил, – признался Белый, разглядывая металлические пуговицы и искусные швы. – Это… спасибо. – Слово далось неестественно, тяжело.

– Можешь сказать спасибо Болли… Булли? Сука, забыл… а, не важно…

– Что за Болли?

– Да умер один на днях…

– Чудища ваши задрали?

– Ну как сказать. Наш палач, конечно, то ещё чудище. Перестарался. Я просил его особо не мучить бедного Булли-Болли, пока он всё не расскажет.

– Давай ещё тебе порты найдём и сапоги. А то как-то не смотрится дорогой кафтан с твоими обносками.

Такая щедрость была непривычна. И подозрительна. Просто так Белому никогда ничего не давалось.

– Не жалко раздавать добро?

– Я тебя умоляю, мои парни настолько зажрались, что уже ничего не берут. А хлама тут накопилось немало.

Гжегож продолжил рыться в сундуках, пока не нашёл пару кожаных добротных сапог и новые штаны. Белый стянул провонявшую стёганку и прижал новый наряд к груди, не решаясь надеть. Такую одежду испортить было бы ещё обиднее, чем поношенную, прослужившую уже немало времени.