– Это я от… счастья, – соврал впервые в жизни и содрогнулся от понимания, что этот раз – не последний.

И я не только о лжи сейчас подумал.

Слезы рвали глотку, разбитое ревностью сердце скребло ребра острыми краями своих осколков, и в каждом я видел наглую ухмыляющуюся рожу… свою…

– Прости меня, Мариш… – прогонял воплотившийся перед внутренним взором кошмар, – я люблю тебя… слышишь… очень люблю… мы справимся, – пугал ее и боялся сам, что… нет, мы не справимся.

Я не справлюсь.

А ей не надо знать. Она ни в чем не виновата. Потому что он – это тоже я.

Но как убедить в этом себя?

– Виталь… – жалобно протянула я, кутаясь в его халат и поджимая пальцы на ногах. – Что происходит, а?

Он сегодня словно смерть свою увидел… от пыток.

– Все хорошо, Мариш, – повернулся, отрываясь от молчаливого созерцания двора с балкона, повернулся и протянул мне руку.

Я с порожка сразу встала на его босые ноги, обняла крепко, обхватив крепкий торс, а он запутал пятерню в моих волосах, пропустил их между пальцев и губами ткнулся мне в лоб.

– О чем ты думаешь?

Уже два часа, глотая дым второй пачки сигарет и молча.

– О нас, – ответил тихо и за волосы голову мою потянул. Я откинула ее, встретила взгляд в глаза. Он помолчал, потом спросил: – Почему ты учишься на факультете бизнеса, а не в художественном институте? Или не на факультете истории?

У меня брови полезли на лоб – никак не ждала подобных вопросов, не в этой атмосфере, когда чувствовала себя в чем-то виноватой, искала причины, но не находила, а когда спрашивала его, то получала прилив нежности и слов о любви, которую и так ощущала. Странное противоречивое чувство – без вины виноватая. Виталя смотрел то как-то отчаянно и дико, то завораживал таким теплом, что я как масло под лампой таяла от этого его взгляда.

Он любит меня. Так любит, как я даже не мечтала. Я и представить не могла мощь его чувств.

Но что-то произошло.

И первой мыслью было, что вернулся Егор. Его давно не было, и мы оба уже привыкли быть вдвоем. Но даже если Виталя почувствовал своего двойника снова…

Нет, это не то. Виталю что-то сильно тревожило. Он то бледнел и выглядел растерянным, то его лицо шло красными пятнами, а скулы напрягались и ходили ходуном. Что-то раздирало моего парня на части, и это не вопрос, почему я учусь на факультете бизнеса.

– Просто образование должно быть серьезным, а потом можно заниматься тем, чем хочется… – замолчала, наблюдая, как изменяется выражение лица Витали.

– Чьи это слова? – нахмурился задумчиво.

– Мамы с папой, – теперь, когда меня держал в руках без минуты муж, состоявшийся профессионал и мужчина, который меня трахает, это прозвучало нелепо.

– А ты сама? – чуть склонил голову набок, серьезно всматриваясь в мое лицо. – Тебе нравится?

Я подумала о том, что мне больше нравится работать, чем учиться. Тем более моя зарплата оказалась совсем не те тридцать тысяч, что были заявлены на собеседовании, а со всеми премиями и надбавками выходило до сорока пяти. И Виталя как будто и не задумывался над тем, что у меня есть эти деньги. Они копились на зарплатной карте, потому что у меня была еще одна – которую он мне дал.

Но да, по большому счету, это действительно хорошее образование, но…

В ответ на вопрос Витали я пожала плечами. Он снова прижал мою голову к своему плечу и вздохнул.

– Знаешь, Марин, о чем я думаю… – ответ ему был не нужен, я просто ждала, что он скажет дальше. – У меня опасная работа, много врагов… Я боюсь за тебя.

– А мне с тобой ничего не страшно, – заверила его, и это было правдой.

Я знала, что где-то на свободе гуляет Олег Тарасов, но этот неприятный пижон не казался мне таким уж опасным и неуловимым. Виталя его точно найдет.

– У нас до кино еще есть время, чем хочешь заняться? – неожиданно сменил тему.

– Сексом, – потерлась бедрами о его. Сексом мы занимались много и часто. Мне это нравилось. – Я что-то уже жалею, что так опрометчиво распорядилась тем вибратором, – призналась, о чем думала последнее время, и уткнулась жениху в грудь лбом, пряча зардевшееся лицо.

– Да я тебя совсем испортил! – глухо и хрипло рассмеялся Виталя. – И что бы ты с ним делала, моя шалунья? – поднял за подбородок мое лицо.

– Шалила бы, пока ты гоняешься за преступниками, и посылала тебе видео, – хихикнула.

Его глаза загорелись:

– Обещаешь? – лукаво улыбался.

О-о, я знала этот обворожительный оскал с ямочками-скобочками на щеках! У Витали, кажется, даже настроение исправилось… а между ног напряглось.

Я тоже заулыбалась, потому что сразу будто светло стало от того, как загорелись его глаза. Тряхнула с готовностью головой, но под его пристальным хищным взглядом – словно он спрашивал, как далеко я могу зайти, – у меня щеки просто воспламенились. Я закрыла лицо руками и охнула. А Виталя на это засмеялся тихо, подхватил меня на руки, заставив закинуть ноги ему на талию, и унес на диван. Усадил на него, коснулся кончиком носа моего и весело приказал:

– Сиди тут, я сейчас приду!

***

Смешная такая. Любимая. Моя.

Черт его знает, почему, но сейчас я улыбался, как придурок. Загонялся последние два часа, едва доку не сдался на опыты – сто раз доставал телефон вызвать его медбратков и сто раз откладывал это, сканируя свои ощущения вдоль и поперек.

Теперь все, что случилось в машине, казалось каким-то нереальным кошмаром, самым настоящим бредом. Ну ведь это же я трахнул в машине свою невесту? Я же все чувствовал. Раньше ведь, когда Егор трахал ту же Верхову, я этого не ощущал. Все понимал, но ничего не чувствовал.

Может быть, это такой период интеграции личности Егора в мою? И все это пройдет со временем? У него даже голос теперь мой.

Убеждал себя… неубедительно. Потому что оставалось много такого, что мешало верить самому себе. Но когда открыл холодильник и достал ведерко с клубникой, шампанское и скоренько настрогал сыра, копченый окорок и насыпал в плошку пару горстей ореховой смеси, решил, что достаточно дал себе слабины, пора просто быть собой.

Как в этом много смысла для меня…

Покидав все на поднос, докинул пиалку с медом и шоколадную пасту и вернулся в комнату.

– В общем, план такой, – ухмыльнулся предвкушающе, поставив на пол поднос, – сейчас мы включим порнушку и будем есть, пить и грязно трахаться… Наверное, до утра.

– А кино? – захлопала глазенками Маришка, но протеста в них я не увидел.

А вот любопытство и азарт – да! Моя девочка!

– Будет тебе кино, – усмехнулся я, – и член в шоколаде, и писька в мёде…

***

– Зачем?! Нет! Виталя! Нет! – мотала Маришка головой, испуганно пятясь от нашей новой «БМВ» седьмой модели.

Я поставил ее на учет, воспользовавшись блатом, чтобы не терять полдня, по пути домой купил дымчатые чехлы, вонючку и кучу всего, что обычно катал в машине: пару пледов и подушку, блок сигарет и пачку презервативов – эти взял по привычке и чертыхнулся, потому что Маришка поставила укол, чтобы не заморачиваться противозачаточными пилюлями и этими вот резинками. Детей мы решили отложить на пару лет – ей надо учиться, а мне разобраться с гостем в моей голове. Десяток шоколадок, рулон тряпок, автохимия и еще воз и маленькая тележка всего, что нужно, если вдруг придется сорваться в дальнюю поездку.

Мне было приятно покупать все это и думать о своей девочке, предугадывать, что может ей понадобиться. Мне нравилось делать ей приятные сюрпризы каждый день: какую-нибудь мелочь вроде пирожного или пачки особенных карандашей – я и понятия раньше не имел, что бывают акварельные, которые можно размочить, как краски, или неоновые, а стержнями с металликом полвечера однажды сам раскрашивал купленную для Маришки толстенную раскраску-антистресс по мотивам миров Лавкрафта.

Но я не лукавил, когда говорил ей на балконе, что боюсь за нее. Она у меня слишком молодая, слишком уязвимая, слишком беззащитная и слишком зависимая от меня. Домашняя любимая девочка мамы и папы, хоть и вполне самостоятельная уже – с содроганием вспоминал ее работу в сауне, – но все равно доверчивая. Я забрал ее от родителей, увел за руку, сделал своей невестой. И, черт возьми, этот статус ей шел больше, чем жена. Как-то нежнее и больше подходило к ее натуре: мягкая – хоть и с острыми зубками и коготками; добрая – хотя умела злиться и шипеть, как кошечка; отзывчивая и уступчивая. Вообще не приспособленная к окружающему миру. Может быть, я преувеличивал, но так я чувствовал. И очень хотел уберечь ее от всех мерзопакостей, что могли обрушиться на наши головы.