Хорошо для ума, но плохо для гормонов.

Рекс, к счастью, был достаточно умен, чтобы не упоминать о прошлой ночи. Он знает, что я умру от смущения, а он потеряет своего любимого мастера печенья. Как бы мне не хотелось забыть прошлую ночь, я не могу. Принимая ванну, я только и делаю, что спрашиваю себя: «Почему?»

Почему мне так понравилась наша игра в парня и девушку?

Почему, даже чувствуя себя сейчас неловко, я не возражала бы, если бы он ворвался сюда и попросил меня разделить с ним ванну?

Почему? Почему? Почему?

Последние несколько месяцев были тяжелыми для меня и моего сердца, но Рекс был рядом со мной на каждом шагу. Он не ограничивается званием лучшего друга, и иногда мне хочется, чтобы он стал парнем.

Я чертовски сильно его люблю.

Если бы только все было по-другому.

Если бы только он верил в любовь.

Я понимаю, что он не хочет разбивать мне сердце. Я видела, как ему тяжело с женщинами – тяжело, когда они умоляли его дать им нечто большее, чем просто быстрый секс, тяжело обрывать их, тяжело ставить себя на место. Как бы мне не нравилось, что он отвергает их, я бы хотела, чтобы он не отвергал меня так же.

Выйдя из ванны, я бросаю полотенце и переодеваюсь в пижаму. Вернувшись в спальню, я беру телефон и прыгаю в свою удобную кровать. Как только я смотрю на экран, тошнота заполняет мой желудок сильнее, чем это проклятое похмелье.

Марджи: Привет! Мой день рождения на следующей неделе. У нас будет ужин в «El Pacinos»! Тако и маргарита зовут нас. Пожалуйста, приходи!

Столько эмоций нахлынуло на меня, когда я смотрела на ее сообщение – зависть, вина и грусть. Слеза скатывается по щеке, пока я раздумываю, стоит ли отвечать. В некоторые дни я отвечаю. В некоторые дни – нет.

Я: У меня планы. Извини.

Пару секунд спустя мой телефон вибрирует.

Марджи: Ну же, Каролина. Поговори со мной. Ты сказала, что я ничего не сделала, чтобы вывести тебя из себя, но ты только и делаешь, что отшиваешь меня. Ты ушла из общежития, даже не попрощавшись!

Она права. Рекс и его сосед по комнате, Джош, пошли ко мне в общежитие и собрали мои вещи, в я больше не возвращалась.

Я: Я была занята работой, а до кампуса так далеко ехать.

Марджи: Я могу приехать к тебе. Девичник в эти выходные?

Я: Не в эти выходные. Я перезвоню тебе.

Марджи: Как скажешь. Я просто перестану выходить на связь.

Я вздыхаю, жалея, что у меня не хватило смелости сказать больше.

Я не разговаривала с Марджи с тех пор, как бросила учебу. Когда я исчезла из общежития, она звонила и писала каждый день. Я никогда не отвечаю на ее звонки, но пишу ей, сообщая, что занята или у меня много дел. Я отшиваю ее каждый раз, когда она просит пообщаться.

Подключив телефон к зарядному устройству, я укладываюсь в постель. Возможно, после шестнадцати часов сна моя голова будет чувствовать себя лучше.

***

— Доброе утро, дорогая! Как прошла твоя поездка? — спрашивает Ширли, ее голос бодрый и громкий, когда я вхожу в закусочную рано утром.

Ширли – владелица закусочной, в которой я работаю, и работала здесь официанткой много лет, пока ее мать не передала ей это заведение. Это темнокожая женщина лет шестидесяти, добрая душа, полная мудрости. В старших классах я часто часами занималась здесь, поедая кусочки ее знаменитого пирога. Она никогда не жаловалась на то, что я занимаю столик, и не отказывалась положить передо мной бесплатный кусок – вишневый, мой любимый. Она регулярно посещает церковь моего отца и часто жертвует все сладкое.

— Думаю, мне нужен отдых от этого отпуска, — ворчу я, хватая фартук и повязывая его вокруг талии.

Она смеется.

— О, семейные свадьбы. Они всегда такие веселые.

— И одновременно депрессивные, — добавляю я, нахмурившись.

Когда я переехала обратно в Блу Бич, отец предложил мне работу в церкви, но я отказалась. Работать на него – плохая идея. Я бы слушала его лекции сорок часов в неделю, и он следил бы за каждым моим шагом. В свободное от работы время я все еще работаю в церкви волонтером, но я могу выбирать даты. Обычно это происходит, когда мой отец занят или находится в общественном месте.

Закусочная «У Ширли» была основным местом в нашем городе на протяжении десятилетий. Она оформлена в стиле 50-х годов: классические красные кабинки, черно-белый клетчатый пол и яркие стены бирюзового цвета. Самая популярная часть закусочной – серебряный прилавок в передней части со стеклянной витриной, заполненной кусочками пирога с любым вкусом, который только можно себе представить. Ширли готовит их сама каждый вечер, а я иногда остаюсь помочь. Это самое малое, что я могу для нее сделать, поскольку она дала мне работу и жертвует так много пирогов на благотворительные ужины, которые я устраиваю.

— Твой парень в твоей кабинке, — поет Кэнди, другая официантка, проскакивая на кухню.

Рекс и его семья всегда были завсегдатаями закусочной, но он бывает здесь почти половину моих смен и каждый раз сидит в одной и той же кабинке в моей секции. В эти дни он просыпается раньше обычного, приносит в кафе свой ноутбук и ест. Он также оставляет мне сумасшедшие чаевые, которые я пытаюсь запихнуть обратно в его руку, карманы, рубашку – везде, где есть щель, но он не позволяет. Он знает, насколько я нуждаюсь в деньгах. Он также знает, что я не возьму у него денег, так что это его способ помочь мне.

— Он не мой парень, — отвечаю я.

Кэнди закатывает глаза, а Ширли смеется на заднем плане.

— Он определенно твой парень.

— Милая, рано или поздно этот парень станет твоим мужем, — восторгается Ширли. — Вам двоим нужно немного повзрослеть. — На ее морщинистом лице появляется ухмылка. — Подожди и увидишь.

— Ширли, я начинаю думать, что ты сумасшедшая, — замечаю я, качая головой.

— Не сумасшедшая, дорогая, просто мудрая. — Она сжимает мое плечо.

Я засовываю блокнот в фартук, затягиваю волосы в хвост и тру уставшие глаза.

— Доброе утро, Лина, детка, — приветствует Рекс, как только я попадаю в поле его зрения. На нем черная бейсбольная кепка, закрывающая его лоб, и свободная серая толстовка. — Я немного обижен, что ты сказала им, что я не твой парень.

К счастью, поскольку закусочная открылась всего час назад, почти все кабинки пустые, и никто не слышит этот разговор о парне. Рекс раскинулся в своей кабинке, его закрытый ноутбук лежит на другом конце стола. Пожилая пара – бабушка и дедушка Кэнди – расположились в кабинке в ее секции, а несколько полицейских погружены в беседу у стойки.

— Что? — спрашиваю я, когда дохожу до него. — Как ты это услышал?

— Мне нравится эта кабинка не только потому, что она находится в твоей секции, но я также могу слышать все разговоры на кухне. Вы, дамы, чертовски громкие, когда сплетничаете обо мне. — Он приподнял бровь. — Похоже, это ваша любимая тема там. Подожди, пока они узнают, что я получил роль твоего парня на выходных, и мы до сих пор не расстались.

— О Боже, смирись, — ворчу я.

Я не знаю, как сказать родителям, что мы расстались. Мы должны были подумать об этом возвращаясь домой, когда затеяли этот дурацкий фарс. Несмотря ни на что, когда я скажу родителям, что мы расстались, они обвинят во всем Рекса. Даже если я скажу, что это было мое решение, их не переубедить. Все эти годы они считали Рекса плохим влиянием, а меня – невинной маленькой принцессой – за исключением того, что я бросила колледж. После этого мой статус невинности упал на несколько ступеней.

Он вытягивает ноги и улыбается.

— Я уже говорил, как мне нравится твоя форма?

— Да, — говорю я со стоном. — Каждый раз, когда я обслуживаю тебя.

Наша униформа соответствует тематике 50-х годов – красно-белое платье в полоску, белый фартук и белые туфли. Мы все носим их, за исключением Ширли, которая отошла от униформы и носит футболку с логотипом закусочной. На прошлой неделе мы в шутку создали петицию о смене униформы, и она сказала, что подумает над этим.