– Чёртовы Слёзы! – гаркнул Вира из-за баррикады. – Ксюша, назад – они железо прожгут!

Смерть от кислоты – хуже и не придумаешь! Вот как Серебряне хотели отплатить бандиты. Они поняли, что любой брошенный в Городское Чудовище камень, ударит молния – значит можно швырнуть бутыль с кислотой: бутыль разобьёт, но Чёртовы Слёзы не остановит. На этот раз Перуница отработала против себя!

Ксюша еле заползла обратно за баррикаду и прижала к груди обожжённую руку. Бандиты заорали Серебряне вслед победным матом. Половину тела жгло, Ксюшу колотило от страха, комбинезон весь дымился и прикипел к ранам, даже на визоре шлема расплывались тёмные пятна. Саша впопыхах окатила Ксюшу водой из ведра и датчики в шлеме погасли. Вода ли вырубила электронику, или кислота повредила батарею на поясе, но Перуница издохла.

Вира зажёг факела, кутыши подпалили фитили бутылок с горючей смесью. В ответ на кислоту, из-за баррикады полетел новогептил. Синие пламенные фонтаны расцвели по всему двору, затрещало, заколыхалось ядовитое пламя. Загоны не дрогнули: зажигательная смесь для них была не в новинку, и замотали лица тряпьём, чтобы не надышаться отравой. Но вот только первая бутылка разбилась на краю котловины, как вздыбилось и с гулом дикого кабана разнеслось по елям и соснам синее пламя – смесь, разлитая Ульяной и Сашей зажглась.

Весь двор охватило огненное кольцо. Огонь взобрался наверх по смолистым соснам и обвихрил искрами ели. Ядовитый ветер туго пахнул по бригадам, и горла загонщиков обожгло. Бандиты, кто прятались под деревьями – загорелись. Кутыши знать не знали, какой огненный ад разольётся по лесу всего из пары метко зашвырнутых на край котловины бутылок. Ревущее пламя сожрало тридцатиметровые сосны, всё вокруг заволок едкий дым. Никто не пытался проскочить сквозь стену огня на подмогу загонам, кто уже спустился во двор для новой атаки, а окруженцы теперь и не знали, куда им деваться.

Борис стрелял из самопала, Вира пускал в бандитов арбалетные стрелы, Ксюша, стиснув зубы от боли, перетасовывала на поясе аккумуляторы и пыталась включить Перуницу.

– Давай же! Давай! – всхлипывала она. Индкаторы блёкло мигнули, короткая вспышка треснула над головой – да и только. Но отрезанные во дворе, перепуганные бандиты увидели зарево над баррикадой, и, чуть только пожар подугас – бросились наутёк. Они бежали, со страхом понося Серебряну. Загонщики, кто встретились им на пути – испугались, и уже никакая машина, и не приказы нахрапов не могли удержать их в лесу. Бандиты драпали больше не от редких выстрелов с баррикады и отравленного ядом пожара, а от своих главарей – скорее в тень, к Вышкам!

Лес опустел, пламя долго трещало, пусть распалось на очаги и медленно тухло. Среди кутышей никто не погиб, никто не был ранен, хотя весь двор перед их укреплениями был усеян телами. Саша и Павлик перевязывали Ксюше ожоги. Борис и Вира держали заросли под прицелом. Тимофей обошёл гараж и проверил, не спрятались ли там живые бандиты?

Никого нет. Пока Серебряна здесь, пока молнии защищают район – они не вернутся! Против нового Городского Чудовища у бандитов не отыскалось ни средства, ни хитрости, ни сил победить. Городское Чудовище будто мстило за Чура: такое же – в шлеме, и комбинезоне, только светлое и электрическое.

Но бандиты Чура убили – и хорошо помнили это, особенно крышаки. Из неудобной проблемы Серебряна превратилась во врага Центральных.

Ксюша плакала, прижимая обожжённую руку к себе. Шлем с уродливыми подпалинами валялся у неё под ногами. Саша гладила её по плечу и тоже тихо тряслась. Павлик молча тискал в руках бинты из аптечки. Вира пересчитал своих – все живы, хотя и не верилось. Он отпер гараж – блеснул чисто вымытый бампер и радиаторная решётка легковушки. Ни одна пуля её не оцарапала, ни одна стрела не задела. Ласточка выглянула на свет, и в круглых, умиленных всему миру фарах отразился восход над затянутым дымкой городом.

*************

– Кажется, ничего не забыли, – захлопнул Вира багажник и обернулся к своим. Ульяна обнимала сыновей и плакала, особенно сердечно не хотела отпускать Павлика, но с Борисом младшенький – хоть в огонь, хоть в воду. И горько Ульяне, и знала она, что за городом её сыновьям может быть будет лучше, особенно с посвистом и в стороне от бандитов.

Два дня прошло, как прогнали загонщиков – никто больше не нападал, не искал их Котёл. Вроде бы налёты схлынули, и решено было ехать. Машину вывели из провонялой смертью котловины, медленно провели её сквозь горелый лес и густо заросшие улицы, пока не выбрались на дорогу – эта дорога, как знали ловчие, сохранилась лучше других и уводила далеко за город. Много кутешей уходило по её раскрошенному асфальту искать счастья на западе, но никто назад не возвращался, и никто из подвальных не знал, как сложились судьбы у беглецов: добрался ли хоть кто-нибудь из них до гор Пояса?

Малышка-Лёля держала Бориса за руку и тоже ревела, как мать. Через всхлипы, она упрашивала рослого брата обещать вернуться за ней – и Борис обещал. Павлик морщился и глаза закатывал на все эти женские слёзы, но без них, казалось, и прощания не было.

Вира как ни в чём не бывало говорил с Тимофеем об ориентирах за городом: каких держаться, где свернуть, как проехать. Оба ловчих припомнили о западном лесе всё, что могли, но в этот раз Вира поедет гораздо дальше их прошлых походов. На десять раз Виря и Тимофей всё обсудили, всё повторили и выучили наизусть. Наконец, Вира крепко обнял Тимоху и похлопал его по спине.

– Ну чё, дылда, себя береги; остальные-то окочурятся, если с тобой что… – неловко пробурчал старший брат. – Ну, хорош! Назад дуй, если чего в пути отвалится. Мы-то здесь всегда будем – в подвале.

Ксюша не отходила от Саши. Она притащила столько еды в дорогу, что Саша попросила передать всё Ульяне: в машине почти не было места. Руку и бок Ксюши под комбинезоном перетянули бинты, к телу влажно прилипли салфетки. При виде ожогов, Кощей в Башне и бровью не повёл, но лицо помрачнело. Кажется, он переживал не из-за самой Ксюши, и не из-за сломанного комбинезона, который, он, кстати, быстро и легко починил, да так, что кислоту ткань больше не пропускала; Кощей переживал из-за будущих шрамов на теле Ксении. На перевязке она ещё умудрилась поддеть его, что у кутышей у всех до единого – шрамы, и тёмная чадь въелась к ним в кожу с детства. Гавран вскинул крылья и каркнул, Узник больно кольнул глазами Зверёныша, и доложил, что Перуницу он перенастроит и больше бандиты Ксюшу Чёртовыми Слезами не закидают.

В день прощания Ксюше хватало и своих слёз.

– Ты едешь? – шепнула Саша, обжимая свою Серебряну.

– Нет, Саш, не поеду. И ты уговаривать меня не будешь, ага?

Саша всхлипнула и помотала головой у неё на плече.

– Прости меня, Ксюшка!

– Тебе-то за что извиняться, дурында? – горько закусила Ксюша губу. – Живи, как хотела: люби своего Вирку, будь счастлива, что ли – это ж самое главное… наверно, чтоб счастливо, чтоб всё вокруг хорошо! Ну, не реви, Саш! В такую дорогу поехала, а раскисла, как маленькая: чё ты хуже Лёльки? Сейчас заплачешь мне тут весь комбинезон, и опять всё зальёшь. Не реви!.. Не реви, Сашка, а то я сама зареву!

– Хорошо, я не реву, Ксюша, всё, – хлюпнула Саша. – Ты только помни меня, пожалуйста! Смотри на нашу красную звёздочку и меня вспоминай, нас с Вирой, и с остальными. Где красная звёздочка – там и мы с лошадками: мы их найдём, Ксюшенька, точно найдём – знаю! Я лошадей очень увидеть хочу, у меня душа лошадиная: она к тебе, если что, вместо меня прискачет, как в сказке – веришь?..

– Угу, – кивнула Ксюша, крепко сжимая губы. По щекам её тоже покатились слёзы.

– Ксюш, не плачь!.. В наш дом лучше сходи, я тебе там подарок оставила – посмотри, пригодится!

– Какой-такой подарок?

– Вот сама сходи, и узнаешь, балда.

Ксюша с трудом, будто отрывая крепко пришитое, отпустила от себя Сашу, и указала ей на легковушку.

– Всё, иди. Будь счастлива, Сашка! Езжай…

Та закивала, попятилась. Вира открыл Саше дверь, и усадил в салон.