Я шевелю пальцем ноги передатчик и нервно оглядываюсь. Где там этот спецназ? Пора бы ему уже и проявиться.

— Погоди, — пытаюсь я зацепиться хоть за что-нибудь, чтобы потянуть время. — Погоди, Хан. В чём проблема? Давай всё…

«Обсудим», хочу сказать я, но он меня перебивает.

— Проблема? Ты сказал, «проблема»? Я правильно услышал?

Я молчу.

— Ты думаешь, у тебя проблема? — наслаждаясь своим могуществом и тем, что я сейчас нахожусь в его власти, хрипит он. — У тебя них*я не проблема. Ты тупой, если не понимаешь. У тебя не проблема, у тебя конец жизни, Рома. Полный песец.

— Погоди, Хан…

— Погоди? Ты мне предлагаешь погодить? Чего мне ждать, сука? Ты думал, какой-то дебил сможет тебя защитить? Топор? Гром? Да мне хоть Ельцин, в натуре. Меня поиметь никто не сможет. А ты решил меня поиметь. Ну ты самоубийца, я тебе скажу. То что моё — то моё. Что я сказал, надо исполнять. Иначе конец жизни, братишка. Конец — всему делу венец.

Он поворачивается к своим людям и командует:

— Тащите!

— Хан, ты не так всё понял. Топор пришёл ко мне домой, и я уже не мог его…

— Да заткнись ты, не надо блеять сейчас, ясно? Тащите сюда её!

Я поворачиваюсь, пытаясь рассмотреть в темноте, что именно они хотят притащить. Да твою же… Бляха-муха! Они подтаскивают оленёнка Бэмби, Алёну.

— То, что моё, то моё, — хрипит Хан. — Сейчас я покажу ей, как мы с тебя с живого шкуру сдерём, а потом пущу её по кругу и буду драть, пока она не сдохнет. То что моё, то моё! И ты мой, Рома, ты червь, ты перегной, слизь. А где это видано, чтобы слизь тявкала на человека? Нигде.

У Алёны связаны руки и ноги. Её бросают на землю и она лежит скрюченная, не подавая никаких признаков жизни. Похоже, в сердце она уже умерла…

Марина, бляха! Уже пора! Давай, появляйся, как Жанна д’Арк в сияющих доспехах. Я опять шевелю маячок в носке и кручу головой.

— Кого ты там всё высматриваешь? — ухмыляется Хан. — Ты ждёшь кого-то или что?

Давай, Марина! Не тяни, времени мало! Марина, бляха-муха!

— Не её, случайно? — смеётся Хан и делает знак рукой.

И в тот же миг к нам подтаскивают ещё одну девушку. Долбаный ты Хан! Чтоб ты сдох, сука! Два здоровенных мордоворота подтаскивают к нам Марину. И в этот момент, уже второй раз за ночь, земля снова уходит из-под моих ног…

Вообще, самое плохое в ловле на живца, это быть живцом, когда рыбак нихера не ловит, а лежит неподвижно на травке. Именно этим сейчас и занимается Марина.

— Сюрприз, бляха, — щерится Хан. — Ну как, Ромик, впечатлил я тебя, а? Хорошо подготовился? То-то же. Учись, устраивать мероприятия. Впрочем, учиться тебе незачем. Какой смысл тратить бесценные минуты на обучение, если они у тебя последние, правда же?

Ноги у меня делаются ватными и мне хочется присесть. Или даже прилечь рядом с Мариной и Алёной. Но нет, такой радости я ему не доставлю. Дрожать, как осиновый лист, не стану. Надо попробовать его заболтать. Да, как можно дольше тянуть время. Никакой СОБР, судя по всему уже не появится, но вдруг возникнет другая возможность, хотя бы даже минимальная. И я ею воспользуюсь. Обязательно воспользуюсь, пусть только появится…

— И что, — пожимаю я плечами. — Это всё из-за того, что я стал играть за Топора, а не за тебя? Знаешь почему, кстати?

— Да мне похеру почему. Хотя, скажи.

— Почему за Топора?

— Ну!

— Он не такой токсичный, как ты.

— Чё?

— Ну, у него характер нормальный. С ним договориться можно. А ты дикий. Нет, возможно, это тебе помогает добиваться каких-то тактических целей, но в плане стратегии ты конкретно уступаешь. Говно твоя стратегия.

Он аж рот открывает. Никто не рыдает, не просит пощады, не падает на колени. Как-то всё не так идёт. Удовольствия вообще нет. Зачем было тащить их сюда, запугивать, если эффекта вообще ноль?

— И союзников у тебя меньше, а, как следствие — и перспектив.

— Да какие у него теперь перспективы, у Топора твоего? — ржёт Хан. — Два метра земли и всё.

— Ну, не скажи, — это если вы его достали, а может и не достали, я его убитым не видел. Но даже если и грохнули его, всегда будет тот, кто успешней тебя и к кому новый Рома с радостью переметнётся. Потому что ты давишь, жить не даёшь, а надо как? Живи сам и другим давай. Базовое правило. А пока ты его не выполняешь вокруг тебя только Змеи и будут крутиться. А он чмо конченное, сегодня же все видели. Человеческий отброс.

— А ты чего разговорился-то? — усмехается Хан и достаёт из кармана свою «бабочку». — Хочешь сказать, что ты не человеческий отброс, да? Ты, наверное, свиной отброс? Или обезьяний?

Щёлк-щёлк. Щёлк-щёлк…

— Хочу сказать, что если планируешь в этой жизни успехов добиться, советник тебе нужен. Умный советник, а не Змей.

— Слышь, ты, умный, бля. Щегол, в натуре. Ты что ли мне советовать хочешь? Наверное научишь меня, как крупье в казино устроиться?

— Не, расскажу, как по несколько сотен зелёных за вечер поднимать.

— Ладно, походу, когда кружкой тебе двинул, стряхнул там пружинку какую-то. Долбанулся ты, Рома, хотя, в карты везенье схватил. Так, пацаны, девок разбирайте. А этого сюда-на.

Вмиг начинается суета.

— Ментовку без меня не трогайте! — командует Хан. — Подготовьте и ждите. А этого под руки возьмите, чтоб не дёргался. Голову держи. Голову, я сказал! Ну-ка, дай палку. Ты щипцы взял? Вытягивай ему язык. Давай, Ромка, доп**елся ты. Да разжимай ты пасть, пока зубы не выбили!

Он подступает ближе и, поигрывая ножичком, примеряется к моим органам речи. Ну, тут уж чего делать-то? Размах, конечно, никакой, но хоть так. Пока эти мясники заняты моей головой и руками, на ноги никто не обращает внимания. Поэтому, когда Хан приближается на подходящее, как мне кажется, расстояние, я со всей дури херачу ему между ног. И очень надеюсь, что травма будет иметь необратимые последствия.

Он резко и очень глубоко вдыхает и… и не выдыхает. Не орёт, не сгибается, не скручивается, как эмбрион. Просто дыхание задерживает, да глаза его становятся огромными. И ещё слёзы из них текут.

Поэтому никто и не замечает сначала, что предводитель временно потерял трудоспособность, и ему сейчас точно будет не до Марины и не до Алёны.

Пользуясь тем, что Хан оказывается обездвиженным, а его головорезы ни сном, ни духом, я повторяю удар. И теперь он уже не молчит. Он орёт, да так, что в окрестных сёлах жители вспоминают давно забытые легенды об оборотнях.

Никто ничего не понимает, начинается хаос, пользуясь которым, я пытаюсь освободить руки. И тут наконец-то случается чудо. Правдо не милицейско-спецназовское, а криминальное. На поляну врывается несколько тачек. Из них выскакивают молодые люди спортивного вида и бегут к нам. Некоторые из них стреляют из автоматов.

С каждой минутой воздух становится всё прозрачнее и светлее. Тьма отступает проявляя всё отчётливее подлинную картину происходящего. Где должен быть командир, спрашивал когда-то киношный Чапай. А вот где — на горячем коне, в гуще событий, с калашом в руках и малиновом пиджаке на плечах.

Как Наполеон на вставшем на дыбы коне, Топор стоит внутри тачки, по пояс высунувшись из люка в крыше, и поливает верхушки деревьев автоматными очередями. Сеет ужас и панику.

Хан катается по траве, а те, кто секунду назад пытались вырвать мой язык, разбегаются, хватая оружие и пытаясь отстреливаться от внезапно напавшего неприятеля.

И в этот момент, когда картина и без того становится совершенно апокалиптической, раздаётся нарастающий грохот. Низкий, пробирающий до глубины души звук. Предрассветную мглу прочерчивает луч и над поляной зависает большой вертолёт. Инопланетяне, бляха муха.

Он начинает снижаться и бойцы, мгновенно, поняв что к чему бегут к машинам и начинают экстренную эвакуацию. Хан кое как поднимается на ноги и по невероятному стечению обстоятельств рядом с ним никого не оказывается. Так что я хватаю лопату, воткнутую в кучу земли и бью его по затылку.