Своей сохранностью библиотека была обязана бессменному нашему библиотекарю Павлу Никитичу Фабричному, беспартийному солдату, присужденному к бессрочной каторге за убийство командира батальона. Он терпеливо и любовно собирал библиотеку, установил в ней образцовый порядок, ревниво оберегал книги от расхищения и порчи, что в условиях каторги было нелегким делом.

Кормили заключенных очень скудно. Тюремные щи представляли собой горячую воду с капустой. Суп с гречневой крупой походил на грязноватую жижицу. Самым «лучшим» обедом считался гороховый суп. Когда приносили ушат гороха, все оживлялись.

Казенный обед изредка разнообразился посылками от организаций Рабочего Красного креста. Но такие посылки были редки, потому что средств Красный крест имел мало, а политических заключенных по тюрьмам, каторгам и ссылкам были десятки тысяч.

Немного лучше питались мастеровые. Им давали усиленный паек. Кроме того, за счет заработка они имели возможность покупать кое-что съестное в тюремной шавке. Не нуждаясь, жили те заключенные, которые получали регулярную помощь от родных или друзей.

Плохое качество казенных обедов усугублялось еще и тем, что на кухне хозяйничали уголовные и кухонным старостой был тоже уголовный. Он входил в сделку с поставщиком и получал от него взятки. Кроме того, староста и повара были связаны с вожаками уголовных, которых снабжали за определенную мзду большими кусками самого лучшего мяса, чем еще более урезали наши микроскопические порции. Политические потребовали, чтобы старостой на кухне был поставлен их представитель. После долгой борьбы удалось этого добиться. Старостой назначили матроса Колоколов а. Он сидел в централе уже много лет, и о его силе и смелости знали все.

Колоколов укомплектовал штат кухни своими людьми. Так кухня была завоевана политическими.

С появлением Колоколова обеды начали улучшаться. Больше появилось овощей, улучшилось качество мяса, увеличились порции. При приемке продуктов Колоколов предъявил поставщику кондиционные требования. Поставщик начал упираться. Колоколов отказался принять продукты. Поставщик вынужден был заменить их. Но это сразу же отозвалось на интересах помощника начальника тюрьмы, ведающего снабжением.

Настойчивые требования Колоколова вывели из себя поставщика и помощника начальника — эконома, как он именовался. Они решили отделаться от нежелательного старосты. Однажды мы услыхали крики на дворе. Колоколов отчитывал кого-то своим матросским цветистым жаргоном, а трое надзирателей волокли его за руки и ноги по двору.

— В карцер ведут, гады, — кричал он, — гнилое мясо не хочу принимать!

Мы сейчас же подняли шум и потребовали начальника. Надзиратель бросился к сигнальному звонку.

— Давай сейчас начальника, а то окна побьем! — кричали в камерах.

На шум в четырнадцатую камеру прибежал Тимофеев, староста коллектива.

— Товарищи, что случилось?

— Колоколова выручай, в карцер его волокут!

Староста поспешил в контору. Выяснилось, что эконом требовал от Колоколова принять гнилое мясо. Колоколов отказался. За неподчинение начальству помощник приказал отвести Колоколова в карцер.

Староста коллектива пытался уговорить начальника освободить Колоколова, но начальник отказался: «Я не могу подрывать авторитет моих помощников». Начальник потребовал, чтобы мы избрали другого старосту на кухню, иначе он вынужден будет опять назначить уголовного.

Опросили все. политические камеры, как быть. Все решили драться за Колоколова. Постановили бросить работу в мастерских. Это был самый убедительный аргумент: срывалось исполнение заказов, что грозило неустойкой. Начальник не выдержал и распорядился Колоколова освободить, а поставщику приказал не нарушать установленных кондиций на продукты. Экономом назначили другого помощника.

Этот конфликт привел к тому, что начальство перестало вмешиваться в дела приема продуктов от поставщика, и наше положение на кухне окончательно упрочилось.

Мастерские централа были хорошо оборудованы. Имелись токарные станки, металлообрабатывающие и деревообрабатывающие, строгальные и сверлильные. Мастерские выполняли заказы учреждений Иркутска и железной дороги. В коллективе было более ста человек квалифицированных рабочих, в большинстве металлистов. Солдаты, матросы из крестьян были преимущественно плотники, столяры. Вот эти две группы и работали в мастерских. В сапожной, портняжной работали в основном уголовные, но их профессии не являлись ведущими. Мастерские были под решающим влиянием политических.

Администрации мастерские приносили некоторый доход. Получала доход и казна. Поэтому администрация дорожила мастерскими, стремилась расширить и улучшить их. Вот почему в конфликте из-за кухонного старосты начальство быстро пошло на уступки, как только политические прекратили работу в мастерских.

Художественная мастерская находилась в жилом корпусе, в нашем коридоре. Позднее для нее была отведена особая камера. Мастерская эта служила своего рода клубом, где иногда, по договоренности с надзирателем, устраивались совещания старост камер. Сюда стекались новости с воли и со всех камер, отсюда они распространялись по другим камерам.

В мастерских работали с 7 часов утра до 5 вечера. Работали сдельно, а потому усиленно.

Сидеть в одиночке, куда я попал после неудачной попытки бежать из тюрьмы, мне не хотелось, и я решил добиться перевода в общую камеру.

Староста коллектива имел право посещать политических, находящихся в одиночках. Я попросил дежурного надзирателя сообщить старосте, что хочу его видеть.

Я заявил Тимофееву, что хотел бы перейти в одну из политических камер.

— А каковы ваши намерения? Я имею в виду последний случай с вами.

— Решил заняться самообразованием, а все остальное откладываю на неопределенное время.

— Придется вам пойти в четырнадцатую, долгосрочные — там.

Дня через три меня перевели в четырнадцатую камеру. Я вошел в коллектив и стал активным участником его деятельности.

Моя жизнь значительно изменилась. Я затерялся в общей массе политических каторжан. В этом было преимущество общих камер перед одиночками, где ежеминутно сталкиваешься с надзирателями или более «важным» начальством. В общей камере можно прожить год без непосредственного соприкосновения с ними.

Четырнадцатая камера была угловая и помещалась в северо-восточной части корпуса. Зимой стены этой камеры покрывались слоем льда. Окна также покрывались толстым слоем льда и снега. Каторжане, спавшие возле стен, всегда были простужены.

Большинство каторжан четырнадцатой камеры имело приговоры от двенадцати лет до бессрочной каторги. Почти все — в цепях. Многие были ранее приговорены к смертной казни. Уже одно это характеризовало четырнадцатую как самую активную камеру коллектива.

Партийный состав здесь был пестрый. Преобладали эсеры, получившие каторгу за покушения на убийство или за убийства сановников царского правительства. Большевики составляли небольшую группу: Прованский, Рогов, Петерсон, Петренко, Ордин, Трифонов и я.

Леонид Прованский, сын польского социал-демократа, сосланного за лодзинскую стачку в Сибирь, непримиримо относился к пепеэсовцам — польским правым социалистам. «Панские прихвостни» — так называл он их.

Алексей Рогов был неутомимый агитатор. Его преданность партии была безгранична. Во время дискуссий он с непреклонным упорством наседал на меньшевиков и эсеров, беспощадно разоблачал их.

Я, как только освоился, тотчас же активно включился в споры.

Из меньшевиков самыми заядлыми были Кунин и Чаплинский. Если некоторые меньшевики, особенно так называемые «примиренцы», старались в спорах сглаживать острые углы и стремились к компромиссу, то Кунин с Чаплинским были непреклонны. Они считали себя «ортодоксами».

Кунин, низкорослый, крепкий, с маленькой круглой головой, рано начавшей лысеть, говорил подолгу и без запинки, размахивая короткими руками. Речь его была книжной и скучной. Еще более скучным и надоедливым был Чаплинский. Он весь свой яд направлял против большевиков, называя нас «бланкистами».