Был конец мая, погода стояла теплая, кругом все цвело. Вещей у нас никаких не было, только узелок с хлебом.
Шли мы не спеша. Вокруг зеленели поля. Женщины в цветных платьях пололи озимые. Мы зашли на первую же мельницу. Рабочие пили чай на открытом воздухе, угостили и нас. Разговорились. От них мы узнали, что работают они в две смены, по двенадцати часов в сутки: «От шести до шести так и отбухиваем. А насчет платы — в долгу, как в шелку!»
Хотя по внешнему виду мы походили на безработных и так себя и рекомендовали, рабочие все же поняли, что от нас можно кое-что узнать. Разговоры о политике заводили издалека:
— Стражники вот у нас появились — ингуши. С чего бы это?
— Неспокойно, — отвечали мы равнодушно. — Бастуют рабочие…
— Бастуют? С чего бы бастовать-то?
— С чего? Заработка нехватает, работа тяжелая… Двенадцать-то часов не всякий вытянет. Вот и бастуют. Ну, для страху стражников и ставят.
— Тяжело, что и говорить… От шести до шести ломим, аж спина трещит, а заработков-то, верно, нехватка: то ли самому «проесть, то ли семье послать…
— У вас как тут? — спрашивали мы. — Думаете что-нибудь предпринять?
— Что же думать-то: дело ясное, на пятнадцать рублей не проживешь. Посмотрим, как на других мельницах… А мы что же, хоть сейчас, не отстанем…
— Ну, всего вам хорошего, хлопцы. Нам двигаться пора… А двенадцать-то часов работы многовато. Если, того… двинете — сбавят Ну, прощайте!
— Счастливо вам. Петуховскую мельницу обогните, не заходите туда. А если завернете на мельницу Песочникова, там Федора спросите — парень добрый.
Так по проселкам, по полевым межам пробирались мы с Виктором. Побывали на многих мельницах. Заводили разговоры о революции, о забастовках, о тяжести жизни. Иногда натыкались на управляющих мельницами. Эти косились на нас, а мы по-простецки спрашивали у них: «Нельзя ли подработать?» Чаще всего нам отвечали: «Проваливайте, нечего тут шарить!»
На одной мельнице мы остановились на ночь. Долго беседовали с рабочими, слушали их жалобы, отвечали на вопросы.
— Далеко бредете?
— До первой работенки. Как наткнемся, так и остановимся.
— Кусается она, работенка-то. Ищешь — не найдешь, а найдешь — бросить хочется.
— Не прибыльно, что ли?
— Как не прибыльно! Спину понатужишь и мозоли натрешь, вот и прибыль.
— Добиваться надо — будет легче. Под лежачий камень вода не течет…
Было тепло. В иссиня-черном небе помаргивали звезды. Мельница глухо гудела тяжелыми вальцами. Из высокой трубы вместе с дымом вылетали искры. В темноте маячили огоньки самокруток. За мельницей играла гармошка, слышалась песня, раздавался девичий смех. Часть рабочих уже спала на земле под открытым небом. Улеглись спать и мы.
Глубокой ночью, сквозь сон, я почувствовал, что кто-то слегка постегивает меня по спине. Я открыл глаза: стражники-ингуши. Закрыл глаза и повернулся на другой бок. Слышу:
— Вставай!
Мы поднялись.
— Что вам надо? — спросил Виктор.
— Ничаво ни нада. Зачем спать? Пойдем к начальнику. Прямо! — один из ингушей махнул нагайкой по направлению железной дороги.
Мы, не торопясь, зашагали по пыльному проселку. Ингуши ехали по бокам. До железной дороги было километра полтора. Подошли к сторожевой будке, Вокруг нее на привязях стояли кони. Рассветало. Перед будкой сидели стражники и пили чай.
— A-а, где забрали? На мельнице?
Ингуш мотнул головой, шлепнул нагайкой по голенищу.
— На мельнице спал.
— Чего по мельницам шляетесь? — спросил русский коренастый унтер.
— А где же нам, по вашим казармам, что ли, шляться? Работы, чай, не дадите, — смело вступил в пререкания Виктор. Я отмалчивался.
— Знаем мы вас, работничков! Павло, прими их да пошарь, нет ли чего.
Павло нас тщательно обшарил и заглянул в узелок.
— Что там? — спросил унтер.
— Сподники да хлеб… — Он отпихнул узелок ногой. — Забирай!
Я взял узелок. Ждем, что будет дальше.
— Павло, — сказал унтер, — отведи их на станцию. Там сдашь жандарму.
Поднялось солнце. Под конвоем двух стражников и Павло мы тащились вдоль насыпи. Шли долго. Во рту пересохло, губы потрескались, налитые свинщхм ноги еле передвигались. Отдыхать не давали. К полудню мы добрели до станции. Нас заперли в арестантской комнате. Через некоторое время дверь открылась, и жандарм пропустил к нам торговку, которая поставила на стол молоко и хлеб.
— Поснидайте, хлопцы.
— От добрая душа! — воскликнул Виктор. — Сколько это, бабуня, стоит?
Сторговались, поели хлеба, запили молоком. Когда покончили с едой, жандарм выпроводил торговку и сел за стол.
— Ну, давайте ваши документы, — сказал он, — и говорите, зачем вы были на мельнице.
— Ясно, зачем: не хлеб молоть завозили, — ответил я.
— Знаю, что не хлеб, потому и спрашиваю.
— Работу ищем.
Жандарм постучал в стенку. Вошел другой жандарм.
— Что, поймал?
— Стражники привели. Таскают кого попало. Ты, Василий Иванович, довези их до Курска, а там пусти на все четыре стороны. А если еще появятся в нашем районе — упрячем.
Через полчаса подошел поезд. Подхватив узелок, мы в сопровождении жандарма вошли в вагон и удобно разместились в служебном купе. Жандарм сейчас же забрался на верхнюю полку и лег спать, а мы устроились внизу.
В Курске мы сошли с поезда. Денег осталось всего два рубля. Ехать надо было через Воронеж. Решили опять двигаться пешком, а где удастся — на товарных поездах.
Однажды мы залезли в пустой товарный вагон, закрыли дверь и улеглись спать. Проснулись ночью. Поезд замедлял ход. Открыли дверь. Вдали сверкало много огней.
— Кажется, Воронеж, — сказал я.
— Похоже, как будто мы не вперед, а назад едем, — заметил Виктор.
— Это тебе со сна кажется…
Наконец подъехали к станции. Вагоны тихо прокатились мимо перрона.
— Саратов! Вот те фунт! — воскликнул Виктор.
В Саратове мы прочно сели на мель. Деньги кончались. Явки не было. Стали раздумывать, как нам добраться до Самары. Решили продать мое пальто. Пошли на барахолку. Там нас встретил высокий блондин с русой шевелюрой и огромным носом, должно быть пропившийся барин.
— Эй вы, иностранцы, сколько за хламиду?
— Не хламида, а пальто. Пятнадцать рублей.
— А трешку не хочешь?
— Не берешь — не вяжись!
— Пятерку получай — и катись с толчка!
— Десятку, — уступил я.
Мы еще походили по базару, но никто не хотел покупать мое пальто. Продали мы его все-таки тому же «барину» за шесть рублей.
Я шел с толчка и ругался. Жалко было пальто, почти даром отдали.
— Не удивляйся, Петр, ведь это Саратов. Тут, брат, под липку разделывают, — говорил Виктор.
Пошли на пристань. Решили ехать на пароходе. Хотя медленнее, зато дешевле.
— Сколько стоит билет до Самары?
Кассир посмотрел на нас через очки и как бы нехотя ответил:
— Четыре восемьдесят.
Нехватит наших денег. Пошли к капитану, может, уступит.
Я поднялся на мостик парохода.
— Здравствуйте, господин капитан!
Капитан посмотрел на меня и ничего не ответил.
— Мы к вам с просьбой, — продолжал я. — Мы безработные, денег у нас семь рублей. Нужно доехать до Самары. Сделайте скидку.
— Нельзя!
— Мы поможем работать в пути.
— Работать? А что вы умеете?
— Я — электромонтер, а товарищ — слесарь.
— Электромонтер? Электрическое освещение поправить можешь?
— Могу.
— А мы всю ночь шли без огня. Монтера не найду никак. А ну, посмотри и скажи. Можешь исправить — обоих даром довезу и обед дам.
Я осмотрел динамомашину и проводку. Провозившись часа полтора, я нашел и исправил повреждение.
— Вот молодцы! — воскликнул капитан. — Вот хорошо! Кок, накорми ребят! Боцман, отходим!
Поплыли. Медленно уходили назад низкие берега С приволжских лугов тянуло прохладой. Волга мерно катила свои воды в далекий Каспий. Пароходные колеса глухо ударяли по воде. Гудки эхом разносились по окрестным берегам.
