— Тут ты должен проявить большое искусство и изобретательность. Иначе недолго попасть в лапы жандармам. А если попадешь, у тебя должен быть один

ответ на все вопросы жандармов: «Не знаю». Ни о кружке, ни обо мне или о других товарищах, которых ты уже знаешь, ты не должен говорить на допросах. Сказать о товарищах — это значит выдать их палачам. Это называется предательством, а предателя все презирают.

Наставления Спиридона я крепко запомнил.

Прокламации мне поручено было разбросать в Знаменском предместье. Спиридон наказал, чтобы я хорошо изучил предместье и оставлял прокламации там, где собирается много рабочих.

Переданную мне пачку я разбросал ночью по подворотням хибарок. Я тщательно изучал предместье, его улицы, места, где проходят рабочие на работу и с работы, где больше шныряет полиция, куда она не заглядывает. Я приучал себя наблюдать., стараясь в то же время ничем не выдавать себя, не выделяться среди людей. Так началась моя подпольная работа.

С инженером Поляковым я не поладил и ушел от него. Решил перейти на новый водочный завод, построенный в Знаменском предместье. Поступил туда электромонтером. Профессия эта была тогда в Иркутске весьма редкой. Меня приняли на водочный завод охотно. Работал я на установке заводской электростанции.

Рабочий день был двенадцатичасовой. Работали на заводе по преимуществу женщины: разливщицы, закупорщицы, мойщицы посуды и уборщицы.

Всего на этом казенном заводе было занято от трехсот до четырехсот человек. Работали в одну смену. Разливщицы зарабатывали двенадцать рублей в месяц, мойщицы — девять рублей. Система штрафов существовала и здесь. Выдача жалованья всегда сопровождалась протестами мужчин и слезами женщин и девушек. Неожиданные штрафы уменьшали и без того скудные заработки.

Я рассказывал Спиридону о житье рабочих нашего завода.

— А ты присматривайся и изучай заводскую жизнь внимательно, это может нам понадобиться, — говорил Спиридон.

Стал я присматриваться и изучать. Вступал в разговоры. Беседовал с мойщицами и с разливщицами. Однако одни от меня отмахивались, другие насмехались:

— Ишь, какой заступник нашелся! Ты, может, работу нам дашь, где жалованья больше да штрафов нет?

Меня очень волновали мои неудачи. Я думал: «Видимо, не способен я вести революционную работу». Это меня печалило.,

Неожиданно я получил поддержку из кочегарки, от старшего кочегара Бруя Михайлы; ему было лет за пятьдесят. Некоторые из нас знали, что он поселенец, сосланный в Сибирь. О причинах его ссылки только догадывались. Он сам об этом не рассказывал. Бруй был молчалив. Грудь и руки его были татуированы. Говорили, что он долго служил во флоте.

Бруй заметил, что я пытаюсь вести агитацию в цехах, и внимательно наблюдал, что из этого выйдет. Заметил он и то, что я огорчен неудачами.

Однажды Бруй заговорил со мной, посмеиваясь:

— Что, сынок, невесел? Аль не ладится с девчонками?

Я вопросительно посмотрел на него, но ничего не ответил.

— А ты не огорчайся. Сразу ничего не дается.

Меня удивил этот разговор: «Откуда он знает о моих попытках?..»

— Ты продолжай разговоры-то, не стесняйся, — говорил мне Бруй, — капля камень долбит. Но знай, что одними разговорами дела не двинешь. Ты говоришь им, что надо бороться. Этого мало: надо научить, как бороться… А почва для борьбы есть.

— Вот забастовку бы… — неуверенно проговорил я.

Бруй внимательно посмотрел на меня.

— Забастовку? Это, браток, дело серьезное… Большой подготовки требует. Поспешишь — все дело испортишь. Охоту к борьбе тогда отобьешь, а этого ни в коем случае допускать нельзя. Такое дело хорошо обдумать надо, прежде чем к нему приступить. Прежде всего надо выяснить, какую цель ставишь. Разобраться в обстановке на предприятии: чем рабочие недовольны, как ведет себя администрация. Из этого надо исходить: какие меры принять, какие требования предъявить, составить эти требования и дать рабочим, чтобы они ознакомились с ними. А если администрация не согласится удовлетворить требования, тогда поддержать их забастовкой.

В тот вечер я долго сидел у Спиридона. Рассказал ему о моих попытках поднять на борьбу рабочих и работниц, о моих неудачах. Рассказал о разговоре с Бруем. Спиридон слушал меня внимательно, затем встал и начал ходить по комнате.

— Не поддаются, говоришь? Поддадутся! — проговорил он уверенно. — Иного выхода для рабочих нет, как только борьба. А Бруй дело тебе подсказал. Его совет — составить требования и распространить их среди рабочих — правилен. Ты завтра вечерком ко мне зайди: я подумаю и скажу тебе, как дальше поступать.

На следующий вечер мы со Спиридоном просматривали составленные Бруем и мной требования.

Спиридон некоторые из них вычеркнул.

— Много выставлять пока не надо. Надо выдвинуть только наиболее важные требования. Это первая стачка рабочих вашего завода, и ее надо выиграть во что бы то ни стало. Это даст рабочим уверенность в своих силах. Наша задача — доказать значение стачки и силу солидарности.

Требования были переписаны в нескольких экземплярах и пущены по цехам. В цехах поднялись бурные споры. По окончании работ рабочие и работницы собирались группами и спорили: «Уступит администрация или не уступит?»

— Нажмем, тогда и уступит… Подать надо! — кричали более смелые.

Бруй организовал кочегаров. Они разъясняли рабочим, что если нажать как следует, то администрация обязательно уступит. Кочегары хорошо знали, на кого можно опереться, кого привлечь к работе.

Энергичным агитатором оказалась девушка из моечного цеха — Оля Бархатова. Она была очень смела и остра на язык. Хорошо работала, и за это администрация ценила ее и терпела, несмотря на непокорность и занозистость.

Для подготовки стачки составили тройку; в нее вошли Бруй, Бархатова и я. Бархатовой поручили подготовить к стачке женские цехи: разливочный и моечный. Остальные цехи мы с Бруем взяли на себя. Он предупредил меня, что будет мне помогать, но сам должен оставаться в тени.

— Мне, браток, не положено шуметь. Положение мое не позволяет.

Однажды, после работы, женщины моечного цеха остались на заводе и устроили собрание. Бархатова зачитала требования. Мы с Бруем стояли у дверей. Когда Бархатова кончила чтение, женщины сидели молча и переглядывались. Бруй не вытерпел и выступил с речью.

Он коротко рассказал, как рабочие в России и за границей с помощью забастовок добиваются улучшения своего материального положения. Объяснил, что требования, которые зачитала Бархатова, вполне осуществимы; администрация легко может их удовлетворить.

Я тоже выступил, открыто призывая женщин прекратить работу, если администрация откажется удовлетворить наши требования. «Угроз администрации нам бояться не следует, — говорил я, — увольнять никого не решатся: набирать новых рабочих и обучать их делу не так-то легко, — это может остановить производство».

Работницы согласились и все проголосовали за подачу требований. В случае, если администрация не согласится, решили прекратить работу.

В тот же вечер мы с Бархатовой вручили директору завода наши требования. Он прочел их и небрежно бросил на стол.

— Прекратите работу — других найму, — ответил он и повернулся к нам спиной.

— Если вы не согласны, мы работу прекратим всем заводом, — предупредил я.

Когда мы рассказали работницам и рабочим, как отнесся директор к нашим требованиям, некоторые женщины заколебались:

— А если и в самом деле он других наймет, что нам тогда делать?

— Не наймет! — уверенно заявила Бархатова. — Новых людей приучать надо. Готовых-то ведь нет. Сколько спирту поразольют, сколько посуды перебьют!.. Не пойдет на это администрация. Бастуем!

Директор хотя и сделал вид, что не беспокоится, однако всполошился. Собрал мастеров и дал им какие-то инструкции. На следующий день мастера объявили по цехам, что возбуждено ходатайство о выдаче к рождеству наградных.

— Постараться надо, — уговаривали мастера.