– Да, из всех дзенских притч эта, пожалуй, самая сложная, – согласилась Джоан. – Тут нужно задаться вопросом: где тот котенок сейчас?

– Это наводит на мысль о начале «Бхагавадгиты»[12], – с отрывистым кивком подхватил мистер Ли. – Помнится, там Арджуна говорит так:

– Именно, – подтвердила Джоан. – И ответ Кришны, самое глубокое суждение о деянии и смерти во всех добуддистских религиях, вы тоже, конечно же, помните.

Рядом с их столиком в ожидании заказа остановился официант, кубинец в берете и хаки.

– Попробуйте жареные вонтоны, – посоветовал мистер Ли. – И курочку с овощным рагу, и, разумеется, яичный рулет. Яичный рулет сегодня есть? – спросил он у официанта.

– Си, сеньор Ли, – подтвердил официант, ковырнув в зубах зубочисткой.

Мистер Ли сделал заказ для обоих, и официант удалился.

– А знаете, – сообщила Джоан, – тесно общаясь с телепатами, спустя какое-то время начинаешь чувствовать интенсивное прощупывание мыслей… и лично я всегда точно знаю, копается ли Рэй в моей голове. Вы – телепат и в данную минуту скрупулезно исследуете мои мысли.

– Как мне хотелось бы, чтобы вы оказались правы, мисс Хияши, – с улыбкой возразил мистер Ли.

– Скрывать мне, конечно, нечего, – продолжила Джоан, – но вот вопрос: почему вас так интересует содержимое моей головы? О том, что я командирована сюда Госдепартаментом Соединенных Штатов, вы знаете, никакого секрета в этом нет. Опасаетесь, не шпионка ли я? Не прибыла ли на Кубу изучать военные объекты или еще что-нибудь в том же роде? Не слишком приятное начало знакомства, – помрачнев, подытожила она. – Вы со мной нечестны.

– Вы, мисс Хияши, – особа весьма привлекательная, – ничуть не утратив самообладания, отвечал мистер Ли. – Мне просто любопытны… могу я говорить прямо? Ваши взгляды на секс.

– Лжете, – негромко отрезала Джоан.

Угодливая улыбка мистера Ли разом угасла, взгляд сделался холодным, колючим.

– Суп из ласточкиных гнезд, сеньор, – объявил вернувшийся официант, водрузив на середину стола исходящую паром супницу. – Чай, – прибавил он, ставя рядом чайник и пару крохотных белых чашек без ручек. – Вам, сеньорита, палочки?

– Нет, – рассеянно отказалась Джоан.

Тут в зале страдальчески вскрикнули.

Джоан с мистером Ли дружно вскочили на ноги. Мистер Ли отодвинул занавесь. Официант, тоже оглянувшись на крик, от души рассмеялся.

Пожилой джентльмен, кубинец, сидевший за столиком в противоположном углу заведения, крепко сжимал ручки ящика сочувствия.

– И здесь тоже? – удивилась Джоан.

– Нигде от них нет спасения! Поужинать спокойно не дадут, – пожаловался мистер Ли.

– Локо[15], – давясь смехом, прибавил официант.

– Уж это точно, – согласилась Джоан. – Итак, мистер Ли, несмотря на происшедшее между нами, работу я постараюсь продолжить в обычном порядке. Понятия не имею, зачем местные власти решили подослать ко мне телепата – возможно, из свойственной коммунистам параноидной подозрительности к иностранцам, однако дело есть дело и бросать его на полпути я не намерена. Итак, вернемся к нашему расчлененному котенку?

– За едой?! – негромко ахнул мистер Ли.

– Вы о нем сами вспомнили, – отрезала Джоан и продолжила наставления, словно не замечая несчастной мины на лице телепата, без аппетита прихлебывающего суп из ласточкиных гнезд.

Тем временем Рэй Меритан, сидя за арфой в лос-анджелесской студии телеканала ККХФ, дожидался сигнала к началу выступления.

«Начну, пожалуй, с „Как сегодня Луна высока“», – решил он и от души зевнул, не сводя взгляда с окна аппаратной.

– Посвящу-ка я сегодняшний вечер Густаву Малеру, – сказал Глен Гольдстрим, джазовый обозреватель, полировавший очки без оправы носовым платком тонкого полотна рядом, у аспидной доски.

– Это еще кто такой? – удивился Рэй.

– Великий композитор конца девятнадцатого столетия. Крайне романтичный. Писал длинные, причудливые симфонии и песни в народном стиле. Однако мне сейчас вспоминается ритмический рисунок из «Пьяного весной», пятой части «Песни о земле»[16]. Неужели не слышал?

– Не-а, – раздраженно промычал Меритан.

– А зря. Как раз в серо-зеленом духе.

Однако Рэю Меритану в тот вечер было совсем не до серо-зеленого духа: голова до сих пор раскалывалась после удара брошенным в Уилбера Мерсера камнем. Правда, заметив летящий камень, Меритан отпустил ручки ящика сочувствия, но не так быстро, как следовало. Угодивший Мерсеру прямо в висок увесистый обломок известняка рассек кожу до крови.

– Сегодня вечером мне довелось столкнуться с тремя мерсеритами, и все они выглядели – просто жуть, – заметил Глен. – Что там такое случилось с Мерсером за день?

– Мне-то откуда знать?

– Ну, мало ли… держишься ты нынче в точности как они. Голова болит, верно? Рэй, я же знаю тебя как облупленного! Ты ведь пройти спокойно не можешь мимо чего-нибудь нового, необычного… и вообще, какая мне разница, мерсерит ты или не мерсерит? Я просто подумал: может, тебе пилюля болеутоляющего не помешает?

– Ага, конечно! Это же всю идею на корню подорвет, – зло буркнул в ответ Рэй Меритан. – Болеутоляющее! Мистер Мерсер, не желаете ли укольчик морфия, чтобы наверх идти стало легче? Все боли, мучения – как рукой снимет!

С этим он провел пальцами по струнам, взял пару аккордов, спуская пар.

– Вы в эфире, – объявил режиссер передачи из аппаратной.

Из динамиков магнитофонной деки, установленной в аппаратной, грянули позывные их передачи, мелодия «Это слишком»[17], и на камере номер два, нацеленной в сторону Гольдстрима, загорелась красная лампочка.

– Добрый вечер, леди и джентльмены! – скрестив руки на груди, заговорил Гольдстрим. – Что есть джаз?

«Вот и я говорю: что есть джаз? Что есть жизнь?» – подумал Меритан, потирая раскалывающийся от боли лоб.

Как-то он выдержит следующую неделю? Уилбер Мерсер на пороге гибели. С каждым днем ему приходится все горше и горше, и…

– И после недолгого перерыва для важного сообщения, – вещал тем временем Гольдстрим, – мы продолжим рассказ о занятных личностях – о серо-зеленом движении, а также о творческой жизни единственного и неповторимого Рэя Меритана!

На телеэкране, развернутом к Меритану, замелькали кадры рекламного ролика.

– Ладно. Давай пилюлю, – шепнул Меритан Гольдстриму.

Гольдстрим тут же протянул ему на раскрытой ладони плоскую желтую таблетку с насечкой поперек.

– Паракодеин, – пояснил он. – Строжайше запрещен законом, однако действенен. Является вызывающим привыкание наркотиком… странно, что у тебя – у тебя-то! – хоть пары пилюль при себе не нашлось.

– Раньше нашлось бы, – проворчал Рэй, запивая проглоченную пилюлю водой из разового картонного стаканчика.

– Ну да, а теперь ты с головой ушел в мерсеризм.

– Теперь я…

Осекшись, Меритан поднял взгляд на Гольдстрима. Конечно, в профессиональном качестве, по работе, оба они знали друг друга не первый год, однако…

– Я вовсе не мерсерит, Глен, – отрезал он, смерив Гольдстрима раздраженным взглядом. – Забудь об этом и думать. А голова у меня в тот самый вечер, когда какой-то безмозглый садист, которому по справедливости и следовало бы тащиться наверх по этому склону, угодил Мерсеру в висок острым камнем, разболелась чисто случайно, усек?