Все это очень хорошо, но как быть с проявлениями агрессии в повседневной жизни людских сообществ, причем не только на индивидуальном, но и на групповом уровне, вплоть до государственного? Прикажете и их считать «так называемым злом»? У Лоренца и на это есть ответ. Хотя агрессия играла важную роль в становлении нашего вида, не будем забывать, что сейчас человечество живет в обстоятельствах, крайне далеких от тех, что были в его первобытном детстве. Натура человеческая формировалась в небольших группах охотников-собирателей эпохи плейстоцена, когда люди сталкивались с совсем другими вызовами, чем мы сегодня. Агрессия была для них одним из средств выживания, борьбы не только с враждебной средой, но и с себе подобными – соседним кланом или племенем. Она способствовала развитию предприимчивости, лидерских качеств, самосознания личности{461}.

Цивилизация резко изменила наш образ жизни, но мозг и заложенные в нем инстинкты и эмоции остались, по существу, теми же – плейстоценовыми, допотопными. По мнению Лоренца, по крайней мере. В многомиллионных городах-«человейниках» с их скученностью и обилием не всегда желательных контактов эволюционно запрограммированные формы поведения дают сбой, если их не сдерживает никакая «социальная надстройка». Исходно здоровый инстинкт агрессии извращается, ведет к социальным патологиям; агрессия часто становится бесцельной, спонтанной, садистски жестокой. Позитив сменяется негативом, созидание – разрушением. Как выражается Лоренц, в условиях современной цивилизации инстинкт агрессии «сошел с рельсов». Иногда его удается сублимировать, например перевести в форму бескровных спортивных баталий – в футболе, боксе или восточных единоборствах. Но даже тогда окончательно загнать джинна в бутылку не получается, в любой момент он может вырваться на свободу – вспомним хотя бы совсем не спортивные побоища между группировками футбольных фанатов. Социальная иерархия в современных развитых обществах держится на «узаконенной» агрессии и принуждении, и анархистские проекты полного ее искоренения попахивают утопией. Не людское это изобретение, а эволюционное, и взять да и уничтожить его никак не получится{462}. В конце концов, что такое современное государство, как не иерархический порядок социальных ролей, привилегий, обязанностей и ответственности? Возможно, в далеком будущем люди смогут достичь состояния полного благодушия и безусловного равенства всех со всеми, но тогда их придется, видимо, классифицировать как представителей совсем другого вида – скажем, Homo sapientissimus (человек разумнейший). Или же, по Герберту Уэллсу, от будущего ничего хорошего ждать не приходится, потому что человек, полностью лишенный агрессивного инстинкта, выродится в слабоумного элоя. Нравится вам такая перспектива?

Кому-то из читателей взгляды Лоренца и других эволюционных психологов непременно покажутся оправданием и даже воспеванием агрессивного поведения. Найдутся и те, кто скажет, покачав головой: а что вы хотите от этих дарвинистов? Известно же, что теория Дарвина аморальна, лишает человека его божественного достоинства, низводя до состояния дикого зверя, которого можно укротить только насилием. Именно так воспринимали дарвинизм многие из его первых критиков – благочестивых жителей старой доброй Англии. С другой стороны, социал-дарвинисты конца XIX в. приняли агрессию за данность, призывая смириться с тем фактом, что человеческое общество обречено на вечную борьбу, в которой победа дается сильнейшим. Таков, по их убеждению, неумолимый естественный закон.

Постараюсь показать, что обе эти полярные точки зрения неверны. Вообще, спор о том, каков человек по своей природе, зол он или добр, ангел он или скотина, имеет очень долгую историю. До Дарвина в нем обычно участвовали богословы, философы и моралисты, но не биологи. Одна из двух крайних позиций утверждала, что люди от рождения злобны и эгоистичны и их может укротить только общество с его моральными запретами, жестокими законами и сильной властью. Уберите их, и немедленно начнется нескончаемая «борьба всех против всех», потому что человек почти неспособен совладать со своими разрушительными инстинктами.

А вот философ Жан-Жак Руссо, творивший в прекраснодушном XVIII в., доказывал, что люди по натуре добрые, благожелательные существа и они сохраняли эти качества, покуда находились в блаженном первобытном состоянии. Жестокими их сделала цивилизация – мать всех пороков.

Для биолога-эволюциониста этот поставленный ребром вопрос – еще одно воплощение ложной дилеммы «или – или». Люди, безусловно, несут в себе агрессивный потенциал, и мы уже знаем почему. Но было бы грубой ошибкой изображать самих себя исключительно как порочных и грубых скотов (слово «брутальность» происходит от лат. brutus – скотина), способных к хорошему поведению только под угрозой палки. Конрад Лоренц, Владимир Эфроимсон, Франс де Вааль, которых я цитирую в этой главе, предполагают, что милосердие, сострадание, эмпатия – врожденные человеческие черты. Они имеют генетическую основу и формируют наш поведенческий репертуар, хотя соответствующие гены отвечают, по всей видимости, за биологические параметры (например, за уровень определенных гормонов в организме), а не конкретные черты характера. Этому не противоречит наличие в обществе определенного процента убийц и садистов – мало ли какие генетические аномалии могут случиться. Даже глубочайшие биологические инстинкты могут иногда давать сбой – известны же женщины, начисто лишенные всяких материнских чувств к собственному потомству. В конце концов, едва ли Homo sapiens как вид вообще смог бы выжить, если бы людьми управляли исключительно агрессивные побуждения. Их ограничивают и уравновешивают различные формы альтруистического поведения, тоже возникшие путем естественного отбора.

Не кто иной, как Чарльз Роберт Дарвин, которого так часто выставляли творцом аморальной теории, четко высказал эту мысль в своем труде о происхождении человека. Он считал, что человек просто не смог бы состояться как общественное существо, не будь у его предков ряда качеств, прямо противоположных агрессии и конкуренции:

В этом Дарвин усматривал «естественное основание морали», доказывая, что она изначально сформировалась эволюционным путем и только потом была записана в священных книгах и декретах, вроде библейских «Десяти заповедей», и легла в основу традиций и законодательства разных народов.

Совершенно то же самое говорят нам и современные науки – этология, генетика человека, эволюционная антропология. Некоторые генетики утверждают, что

Каким способом протекает эта эволюция? Особых генов, делающих человека альтруистом или святым, видимо, не существует. Но существуют наследуемые черты характера и личные склонности, определяемые в том числе индивидуальными особенностями в работе различных гормонов или в степени реактивности нервной системы. Вероятно, естественный отбор «работал» именно с этими признаками, которые, реализуясь в конкретных социальных условиях, и воплощаются в то, что мы считаем моральным (или аморальным) поведением. Однако можно и добродушнейшего от природы человека сделать хладнокровным убийцей, воспитав в духе религиозного фанатизма или шовинизма, сызмальства убедив, что убивать инаковерующих или инородцев не только не преступно, но очень даже почетно.