Рис. 6.1. Физиономии «типичных преступников»{277}, как их изображал немецкий криминалист начала прошлого века Ханс Курелла. По его мнению, в этих лицах несомненно проглядывают «обезьяноподобные» черты

Предположим на минуту, что это верно и человек не властен над собственной волей, что он безропотно подчиняется доставшимся ему по наследству генам{278}. Значит ли это, что общество веки вечные будет страдать от преступности, психических отклонений, патологической агрессии? Или, что еще страшнее, оно неминуемо движется к окончательному вырождению, потому что поддерживает «слабых», позволяя им оставлять потомство, в то время как «наиболее приспособленные» гибнут от пуль на полях сражений и от тропических болезней в заморских колониях?

Куда ж нам плыть?

Евгеника предлагала практический ответ на этот вопрос. Ее основатель – двоюродный брат Дарвина Фрэнсис Голтон (1822–1911){279}, которого считают также родоначальником научной генетики человека. Это был очень креативный ученый, внесший вклад в разные области знания. На заметку любителям детективов: именно Голтону принадлежит честь создания дактилоскопии – метода идентификации личности по уникальным отпечаткам пальцев. Сам термин «евгеника» был предложен им через год после смерти Дарвина, в 1883 г.

Голтон одним из первых подошел с научных позиций к вопросу о наследовании таланта. Он анализировал родословные гениальных и просто выдающихся личностей, чтобы понять, каким образом блестящие способности передаются из поколения в поколение. Глубокое исследование темы привело Голтона к печальному выводу: одаренные люди в среднем мало склонны к размножению, их плодовитость ниже, чем у обычных индивидуумов. С дарвинистской точки зрения это могло означать только одно – с течением времени доля талантливых людей в обществе сокращается, доля посредственностей растет, а это прямой путь к вырождению{280}. Голтон был прекрасным математиком и мог обосновать свой вывод с помощью расчетов. Стремление как-то переломить эту тенденцию и побудило его создать «науку, которая занимается всеми влияниями, улучшающими качества расы»{281} – евгенику.

В основе любых евгенических теорий и рецептов лежала уверенность в том, что существуют подлинно научные, рациональные средства совершенствования человеческого рода (нации, расы). Во-первых, это сознательное и масштабное управление воспроизводством людей, правильный подбор брачных пар, дотошный анализ родословных и анамнезов с целью определить наиболее оптимальные сочетания «производителей». Деторождение ни в коем случае нельзя пускать на самотек, как это делалось тысячелетиями. Браки должны заключаться по расчету, но не из корыстных соображений, а ради благополучия всего общества. Во-вторых, это ограничение размножения «малоценных» членов общества, в идеале прекращение их репродукции любой ценой, вплоть до гормональной кастрации (так называемая негативная евгеника).

Попахивает конным заводом, не правда ли? Но сами евгеники, особенно ранние, не скрывали и даже подчеркивали аналогию между их проектами и селекцией домашних животных и культурных растений. Голтон, как и его кузен Дарвин, был уроженцем Англии – страны, в которой селекция достигла самых замечательных успехов. Оба они с большим интересом относились к методам искусственного отбора. Если человек за сравнительно короткое время смог вывести такое множество сортов и пород с невиданными в дикой природе свойствами, то какого же совершенства он достигнет, если направит приемы селекции на самого себя! Homo sapiens должен не только изучить процесс эволюции своего вида, но и научиться управлять им.

Социал-дарвинисты призывали: пусть естественный отбор спокойно действует в человеческой популяции, не надо ему мешать! Лозунг евгеники выглядел чуть иначе: поможем естественному отбору, ускорим его, дадим ему верное направление! Начнем совершенствовать самих себя! Голтон в своем энтузиазме зашел так далеко, что видел в евгенике ни много ни мало новую религию, «моральный долг» человечества!{282} Применять такой подход нелегко: мешают традиции, стереотипы, строгая консервативность большинства людей в вопросах деторождения. Воздействовать на них можно и «мягкой силой», например через просвещение народа и социальную рекламу{283}, а можно, как это произошло во многих странах, призвать на помощь тяжелую руку закона.

Часто бывает, что какое-то явление или идея появляются в истории гораздо раньше, чем слово для их обозначения. Так, вполне разработанную программу селекции человека можно найти у древнегреческого философа Платона, жившего в V–IV вв. до нашей эры. В своем диалоге «Государство» он во всех деталях изображает идеальное (по его мнению) общество, жители которого разделены на два сословия: благородные граждане – «стражи» (воины, они же правители) и «все остальные», простые работяги – ремесленники, крестьяне, рабы. Личная жизнь «всех остальных» Платона не интересует, но высшему сословию он предписывает очень необычную жизненную программу. «Стражи» должны быть лишены семьи и частной собственности, а их размножение нужно полностью поставить под государственный контроль – естественно, для его же, государства, блага. Платон считает, что мудрый правитель обязан регулировать репродукцию благородных граждан точно так же, как хороший хозяин поступает со своими лошадьми или легавыми собаками. Лучшие мужчины должны сходиться только с лучшими женщинами. Если юноша отличился в битве, ему надо предоставить возможность общаться с максимальным числом женщин, чтобы произвести на свет побольше потомства. Чувства, взаимные симпатии-антипатии в таком обществе в расчет не берутся. Правители вправе идти на обман и подлог, чтобы составлять пары, которые кажутся им оптимальными. Да, это настоящий конный завод, хоть и в красивой философской упаковке. И если вы думаете, что «платоническая любовь» означает нечто высокодуховное и возвышенное, то прочитайте фрагмент полуиронического описания этого «идеального государства» из сочинения русского философа Алексея Лосева:

Эмоциональная связь между полами не допускается, а не то

Платон трижды пытался воплотить свою утопию в отдельно взятом городе-государстве (Сиракузах), но всякий раз неудачно. Одна из попыток окончилась тем, что разгневанный сиракузский тиран продал философа в рабство, откуда его с трудом вызволили друзья.

Но и реальные политики прошлого думали и действовали порой вполне по-евгенически. В 1722 г. российский Сенат по инициативе Петра Первого принял закон, воспрещающий вступление в брак слабоумным, а другой петровский закон трехсотлетней давности носил выразительное название «О свидетельствовании дураков в Сенате». Русские евгеники 1920-х гг. считали, что этот последний можно считать прообразом комиссий по освидетельствованию психического здоровья, получивших в те годы широкое распространение в США. Впрочем, по справедливому замечанию евгеника М. Волоцкого, число «дураков» на Святой Руси от введения этого закона не поубавилось{285}.