Семья Дарвина достойна особого рассказа. Ее считают самой заслуженной научной династией Англии всех времен. Достаточно сказать, что члены рода 200 лет подряд, с 1761 по 1962 г., входили в состав Королевского общества (аналога нашей Академии наук). Замечательный биолог Николай Кольцов, изучавший родословную Дарвина, писал, что в этой семье было «необычайное обилие выдающихся личностей, не менее семи "творцов" жизни высокого ранга и между ними двух, к которым может быть приложена квалификация мировых гениев»{55}. В России с ней может состязаться знаменитый род графов Толстых, также породивший множество замечательных представителей, прославившихся не только на литературном поприще{56}; в Германии это музыкантская династия Бахов. Такие выдающиеся фамилии издавна привлекали внимание генетиков, стремящихся понять, как исключительные интеллектуальные и творческие способности передаются по наследству и может ли с течением времени это изобилие талантов иссякнуть, породив поколения посредственностей.

Не будучи родовитым аристократом, Дарвин прослеживал свою генеалогию до первой половины XVII в., когда жил его прямой предок Уильям Дарвин, вышедший из среды мелких землевладельцев (йоменов, по сути, крестьян). Полная родословная семьи, которую восстановили позднейшие исследователи, оказалась чрезвычайно сложной: побочные ветви и неравные браки добавили к числу пращуров Дарвина ряд неожиданных персонажей; так, по словам Кольцова, среди его предков

Среди очень далеких предков Ч. Дарвина Кольцов находит Карла Великого и целый ряд норманнских герцогов, включая покорителя Англии Вильгельма Завоевателя. Но о том, какие черты характера он унаследовал (и унаследовал ли) от этих воинственных личностей, можно только гадать.

В течение XVII–XVIII столетий мужские представители семьи Дарвинов либо занимались военным делом, либо (что чаще) становились законоведами или врачами. Их трудами и усердием семья богатела, у ее членов возникали новые интеллектуальные интересы. Прадед Дарвина, адвокат Роберт Дарвин, увлекался археологией и оставил небольшой след в истории палеонтологии, отыскав в 1719 г. первый в Англии скелет ископаемой рептилии ихтиозавра. Он же развлекался на досуге сочинением стишков, которые способны выбесить не одну современную феминистку:

Впрочем, сочинялось это в такие патриархальные времена, когда о «женском вопросе» никто и слыхом не слыхивал.

Сын Роберта Эразм (1731–1802) сделался не только самым известным практикующим врачом в Англии своего времени (настолько известным, что английский король безуспешно соблазнял его стать своим лейб-медиком), но и, пожалуй, наиболее примечательной личностью, которую дала эта семья, если не считать его внука – героя моей книги.

Кем только не был Эразм Дарвин – врачом, натуралистом, философом, поэтом, борцом за женское образование, изобретателем всяких чудесных механических штуковин, вроде самобеглой повозки на паровом ходу и какой-то говорящей головы, для которой он составил особый фонетический алфавит. (Большинство этих прожектов, как легко догадаться, остались только на бумаге.) Его энергии хватало на все. В круг ближайшего общения этого человека входили виднейшие ученые, инженеры и промышленники того времени, включая творца паровой машины Джеймса Уатта. Таким образом, Эразм Дарвин стоял у колыбели индустриальной революции, изменившей цивилизованный мир. Не побоюсь сказать, что по широте интересов и интеллектуальному кругозору он превосходил даже своего великого потомка. Но самую громкую известность Эразм Дарвин приобрел как поэт, специализировавшийся на сочинении длинных дидактических поэм, выполнявших в конце XVIII в. ту же функцию, что в наши дни научно-популярные книги. В своих поэмах, которые сегодня сможет «переварить» лишь очень настойчивый любитель литературы, тяжеловесным и выспренным стилем Эразм Дарвин рассказывал о новейших достижениях современной ему науки, а также собственных философских взглядах. Например, в поэме «Храм природы»{58} (и в двухтомном трактате «Зоономия», сразу после выхода внесенном католической церковью в «Индекс запрещенных книг») он изложил свои довольно туманные идеи о возникновении жизни на Земле, об эволюции организмов и даже о борьбе за существование в мире животных и растений. Это побудило некоторых исследователей считать его прямым предшественником своего знаменитого внука. Внук, впрочем, хотя и с большим почтением относился к памяти деда, лишь мельком упомянул о нем в предисловии к «Происхождению видов» – то ли из семейной скромности, то ли потому, что не усмотрел в сочинениях дедушки чего-либо стоящего внимания серьезного ученого.

Сын Эразма Роберт, пойдя по стопам отца, стал медиком, но публичной известности не приобрел. Тем не менее его нельзя не упомянуть, потому что сам Ч. Дарвин признавался, что отец оказал огромное влияние на формирование его ума и характера. От него он унаследовал традиции вольнодумства и свободного интеллектуального поиска, заложенные в семье Эразмом Дарвином. Именно Роберт настоял, чтобы его сын Чарльз обязательно получил образование и приобрел какую-нибудь профессию, а не проводил свои дни в беззаботной праздности.

Чарльз Дарвин, который еще в школьные годы интересовался естествознанием – коллекционированием растений и насекомых, химическими опытами, – не мог ослушаться воли отца. Однако его первая попытка получить высшее образование бесславно провалилась. Он поступил на медицинский факультет Эдинбургского университета, бывший тогда лучшим в стране, но пробыл там только два учебных года. Довольно быстро выяснилось, что для успешной карьеры медика у него недостаточно крепкие нервы. Чарльз не мог присутствовать на хирургических операциях – в то время они проводились безо всякого наркоза и потому сопровождались дикими криками пациентов, которых резали по живому. Итак, врачом ему не бывать.

Отец был крайне раздосадован и настоял на том, чтобы незадачливый сын пошел по другому пути. Чарльз послушно отправился в Кембриджский университет приобретать профессию священника. Не то чтобы он был исключительно набожен, но духовная карьера ему подходила больше, чем медицинская. Она не требовала стальных нервов и давала достаточно досуга для любимых занятий. Многие английские священники в то время успешно занимались ботаникой, энтомологией, метеорологией, к чему их паства относилась с полным пониманием. Англиканский священник был частью государственной церкви, уважаемого общественного института, но никто не ждал от него пылкой веры и аскетических подвигов.

В Кембридже Дарвин проучился более трех лет, с января 1828 по май 1831 г., но и эти штудии расценивал в старости как попусту растраченное время. Из одной научно-популярной книги в другую кочует рассказ о студенте Дарвине как о беззаботном шалопае из среды «золотой молодежи», которого охота, верховая езда и прочие невинные радости интересуют куда больше, чем прохождение университетского курса наук. Этот биографический миф создал сам Дарвин, рассказывая в мемуарах о веселых студенческих деньках. Вот, например, как он описывает свою жизнь в 1830 г.: «[Я] продолжал коллекционировать насекомых, охотиться и вести совершенно праздную жизнь». А вспоминая 1831 г., будучи уже стариком, пишет: «…в те времена я счел бы себя сумасшедшим, если бы пропустил первые дни охоты на куропаток ради геологии или какой-нибудь другой науки»{59}.