У Мо Цина перехватило дыхание, и он перестал отталкивать меня.

– Лу Чжаояо, встретить тебя в этой жизни – самое большое счастье для меня.

Надо же, даже перед лицом смерти мы все еще считали себя самыми счастливыми на свете.

В страшной агонии мое сознание разлетелось на множество осколков, но я по-прежнему ощущала тепло его руки. И это тепло никогда не исчезнет, никогда…

На что похожа смерть? Перед смертью люди строят множество догадок, но, когда момент настает, все чувства и переживания исчезают и этот вопрос теряет смысл.

Для меня и Мо Цина печать Повелителя демонов была подобна смерти. Я больше не чувствовала ни существования печати, ни существования Мо Цина, ни даже своего собственного существования. Я решила умереть, чтобы быть с Мо Цином, а умерев, оказалась в пустоте. Не знаю, чувствовал ли он мое присутствие. Тем не менее я не пожалела, что бросилась вместе с ним в этот столб света. Даже если мое присутствие согрело его лишь в самый последний миг, это стоило того.

Сколько времени продлилось небытие, мне было неизвестно, но внезапно до меня донеслись обрывки каких-то звуков. Они напоминали сутры. Иногда звуки раздавались близко, иногда далеко, иногда затихали, а потом слышались громче. Не знаю, сколько раз я их услышала, но постепенно начала чувствовать собственное сердцебиение… пока наконец под монотонное чтение сутр не открыла глаза.

Все ощущения постепенно возвращались ко мне, и вскоре я поняла, что лежу в чьих-то объятиях. Я слышала лишь медленное биение чьего-то сердца рядом. Это был Мо Цин.

Все вокруг озарял ослепительно-белый свет. В объятиях Мо Цина я парила внутри печати. Даже не представляю, сколько лет он уже держит меня вот так. Хотя это не так уж и важно.

Мо Цин спал, он все еще был погружен в небытие. Что ж, видимо, я проснулась слишком рано, раз в этом мире он еще не пробудился. Зарывшись в его объятия и найдя позу поудобнее, я крепко прижалась к нему и с закрытыми глазами продолжила слушать сутры, паря в волнах белого света.

Однажды звуки сутр стали особенно громкими. Сердцебиение Мо Цина все усиливалось, пока не разбудило меня. После долгого бездействия моему мозгу потребовалось много времени, чтобы понять, что означал стук его сердца. Я подняла голову и увидела, как подрагивают его пушистые ресницы, покрытые инеем. Когда он распахнул глаза, черные, как ночное небо, в его зрачках появилось мое отражение. Я открыла рот, но из-за долгого молчания умудрилась забыть, как это – говорить.

Глядя на меня, Мо Цин слегка сжал руки:

– Я заберу тебя… отсюда.

Его голос был очень хриплым. Как только он затих, нас словно окружило бесцветное стекло и тут же начало трескаться. Когда оно разлетелось вдребезги, грохот оглушил меня. В то же время пение сутр становилось все отчетливее. Послышался резкий и ясный звук, а затем белый мир рухнул.

Едва воздух вокруг начал сдавливать мое тело, Мо Цин укрыл меня в своих объятиях. Не отпуская меня, он внезапно вскочил и пробился сквозь последний тонкий слой света. В одно мгновение тепло солнца и прохладный ветерок окутали меня.

Позади раздался оглушительный грохот. Я повернула голову и увидела рядом с обрушившейся пещерой половину школы Десяти тысяч убиенных, а с ними Сыма Жуна, Гу Ханьгуана, Чжиянь и даже последователей школ небожителей: учеников палаты Тысячи забот и терема Созерцания дождя. Все смотрели на меня и Мо Цина.

– Вышли…

– Они вышли! – донесся удивленный и дикий рев Шици откуда-то снизу.

Только подняв голову к палящему солнцу, я осознала всю реальность этого невозможного момента. Чжу Цзи говорил, если я хочу вернуть Мо Цина в его прежнее состояние, на это уйдет не меньше нескольких сотен лет, – и вот мы выбрались, а все эти люди по-прежнему живы…

Встретившись глазами с Мо Цином, я от души рассмеялась, а его взгляд стал еще нежнее. Я подпрыгнула в его объятиях, закинула обе руки ему на плечи и обняла за шею. Мы наконец-то выбрались! Хотя парить внутри печати с Мо Цином было не так уж страшно, мне все же больше по нраву счастливая жизнь, где можно повалить его и залезть сверху, когда захочу.

Вскоре после того, как мы покинули печать Повелителя демонов и нас окружила шумная толпа, Мо Цин и я вернулись в школу Десяти тысяч убиенных, а там Гу Ханьгуан полностью нас обследовал. Здоровье Мо Цина не вызвало особого беспокойства, потому что злая ци в его теле полностью преобразовалась и рассеялась среди гор и рек, зато мое состояние оказалось хуже.

Мы с Мо Цином разные: он внутренний демон, а во мне не было злой ци, хоть я и рождена стать демоницей. По этой причине печать лишала меня духовной силы и вредила моему телу. Мне пришлось потихоньку заново учиться говорить и ходить, но ведь главное, что я осталась жива, хотя Мо Цина это терзало.

Гу Ханьгуан прописал мне лекарство и наказал восстанавливать силы, не покидая своих покоев. Так что я просто велела Мо Цину не отходить от меня ни на шаг. Я просила его кормить меня, приказывала принести воды, поцеловать, обнять, а когда практиковалась в ходьбе – поддержать. Иногда мне хотелось пошалить и пройтись немного дальше, и он послушно нес меня на спине.

Мо Цин был счастлив помогать мне во всем, а я понимала: не будь в моих приказах столько высокомерия и своеволия – он никогда не примирился бы со своей совестью. Любые мои прихоти он принимал со снисхождением. Если бы я сказала, что хочу спать в облаках, то завернул бы меня в лисий мех и поднял бы в небо.

Гу Ханьгуан даже как-то упрекнул его:

– Ты балуешь ее, как ребенка.

Он сказал это прямо при мне, поэтому я свирепо посмотрела в ответ. Мо Цин же, осторожно подув на горячее снадобье, сказал:

– И что с того?

Ощутив его поддержку, я посмотрела на Гу Ханьгуана и промурлыкала:

– Слышал? Мне повезло: у меня есть кто-то, кто меня балует.

А чтобы показать нежную привязанность между нами, я послушно отпила горькое лекарство, когда Мо Цин поднес его к моим губам.

– Будь умницей, выпей до дна.

Услышав его мягкую просьбу, я охотно допила все до капли, и он быстро убрал чашу.

Прямо перед тем, как выйти за дверь, Мо Цин обернулся к Гу Ханьгуану:

– Вот видишь, я балую ее, и это приносит пользу. Не то что раньше.

Э… Мне показалось или его слова таили в себе скрытое значение? Он что, намекал, что в прошлом сладить со мной было тяжелее?

Гу Ханьгуан холодно усмехнулся:

– Ну да, раньше она желала подняться на вершину мира и повсюду сеять неприятности. Сейчас с ней намного легче, ты прав.

– Тц-тц-тц, коротышка, ты почему такой дерзкий? Думаешь, так Шэнь Цяньцзинь снова влюбится в тебя?

– Будто оно мне надо, – закатил глаза Гу Ханьгуан. – Дай сюда руку, проверю пульс.

Мо Цин потакал мне во всем, кроме одного: Шици и Чжиянь он не подпускал ко мне надолго.

С тех пор как мы с Мо Цином вошли в печать, миновало уже десять лет. За эти годы в Цзянху многое произошло. Место главы школы Десяти тысяч убиенных поначалу пустовало, пока Чжиянь не воспользовалась своим положением личной ученицы Мо Цина и с помощью Линь Цзыюя и Сыма Жуна не стала новой главой, провозгласив себя защитницей закона. Спустя десять лет культивации Чжиянь наконец превратилась из хнычущей маленькой девочки в умную и решительную женщину. Что ж, будущее сложно предсказать, а волю Небес понять нам не дано. Однако, если так подумать, Чжиянь можно считать моей воспитанницей, так что я гордилась ею.

А еще в последние годы они с Шици часто проводили время вместе и очень сблизились. Когда они навещали меня, свирепость стиралась с лица властительницы Восточной горы, а нынешняя великая защитница закона становилась такой же, как прежде. Болтая с ними, я, дважды бывшая глава школы, не могла удержаться и сплетничала часами напролет. Вот только в глазах Мо Цина мои подруги ничем не отличались от опухоли, особенно если мешали мне отдыхать, поэтому им было позволено приходить лишь на один большой час. Хотя даже за такое короткое время мы успевали вдоволь нашушукаться.