— Вы знаете, а я тоже дворянка, — негромко сказала она, — но мама у меня была простолюдинка. Папа как-то ребенка ей сделал, меня, то есть, но не признал. Давно это было. Мне, когда выросла, пришлось идти по стопам мамы.
Ого, это уже было что-то интересное. И самое подозрительное, что Подшивалов ему ни о чем таком не говорил. Он или дурак, или до сих пор ему не верит, или… это его низкий уровень?
Собрал все бумаги на столе, официальные или неофициальные по следствию, убрал их. Пересел на соседний стул, показывая, что он с ней беседует неформально, как дворянин с дворянкой.
— Что вы говорите! — постарался имитировать он подлинный интерес. Даже фамильярничать немного. Это было возможно в этот век, как старший с младшим, как опытный по дворянской жизни с новичком.
— Да, — горничная тут же купилась на этот интерес полицейского. Не потому, что Долгорукий был талантливый актер, просто одинокой девушке, слегка ушибленной жизнью, очень было нужно твердое надежное мужское плечо. Женский рефлекс, понимаете? Продолжила: — а в прошлом году, уже совсем при смерти, он меня все же признал. Правда, без имущества. Поместье он отдал только двоим сыновьям, нажитых в официальном баке. И я теперь баронесса Ашенберг. Но без малейшей копейки.
— Да? — удивился князь, скорее, той половинкой, которая была из XXI века, полюбопытствовал: — и как гости в гостиной относятся к тому, что за ними ухаживает целая баронесса?
— Ой, что вы, я тут никому не сказала! — испугалась новоявленная баронесса, — и вы не говорите, пожалуйста, никому. Хозяин меня в миг выгонит. И куда я без денег, без работы, без мужа?
Экая она наивная! Так хозяин и не знает, что творится у него в гостином хозяйстве. Наверняка ведь сболтнула близкой подружке. Та своей. И пошла мазута!
Князь хмыкнул, спросил прямо о другом, очень интимном:
— И что же, у вас нет никакого жениха, который вас не облагодетельствует и не возьмет на собственный кошт. Давайте кайтесь, не верю, что у такой красивой благородной девушки не было мужчины.
— Есть, — порозовела девушка, — я позавчера весь вечер была у него. Он в гостинице останавливался. Сделал мне ужин при свечах.
— Так и выставите его в качестве законного свидетеля, и все пройдет! — удивился Константин Николаевич легкости способа оправдания гостиничной, который почему-то ей не приходит в голову.
— Он не хочет афишировать наши связи, говорит, что его отношения с простой девушкой значительно ухудшат его карьеру. Ведь он гвардейский офицер! — пояснила, потупившись, она.
Как-то тут не сходится. Конечно, гвардия, конечно, карьера. Но ведь она целая баронесса! Может, с еще одой отношения крутит, некрасивой, в летах, но богатой? А похоть услаждает с красивой бесприданницей? Если так, гвардеец, то это нечестно. Я буду вынужден вызвать вас на дуэль! Спросил ласково девушку:
— И где слова такие вы такие находите — афишировать, связи, отношения, карьера. Простонародье так не говорят, не находите?
Настя смешалась, робко произнесла:
— Мама вначале, пока барон давал деньги, отправила меня в частную гимназию. Я год только не доучилась. Пришлось уйти, как денег не стало.
Константин Николаевич хохотнул, не выдержав. Потом посерьезнел. Его опять рвали на части противоположные тенденции двух личностей в одном теле.
«На всякий случай не лазь туда, это принципиально не твое дело», — уговаривала его княжеская личность XIX века.
«Помоги, хоть немного, — наставляла другая личность, простонародная, зато демократическая XXI века, — она ведь еще наивная девушка, а жизнь очень жесткая, особенно в XIX веке».
Цыкнув на обе части, узнал, когда жених будет в Москве. Оказывается сегодня вечером. Так это же так просто. Поручик гвардии ездил в. свое поместье на краткое время и теперь возвращается на службу. Константин Николаевич ранее думал, что придется переписываться, ехать куда-то в столицу. А тут оказывается, надо прийти в гостиницу! Делов-то на короткий час!
Насте он, разумеется, ничего говорить не стал. Не бабье это дело — вмешиваться в мужские затеи. Пусть пока по нотариусам побегает. И самому походить, проконтролировать. А то он узнал, что все документы по юридическому признанию девушки дворянкой уже готовы. Почти. И это почти тянется уже целый год. Еще мама начинала, не торопясь, не спеша. Умерла. Настал черед Насти бегать с такими же темпами. Так и хотелось сказать, теперь и до твоей смерти.
Кстати, или Настенька такая простушка, или он опять что-то неправильно понял. Барон не хочет женится на девушке из простонародья. А ведь Настя теперь почти баронесса Ашенберг. Женись! Или жаба замучила на бедненькой?
Спросил у горничной, сославшись на незнание юридических тонкостей в этой узкой сфере.
— Ой, господи! — спохватилась Настя, — а ведь правда!
Все же, похоже, простушка. Видал он и не раз таких в XXI веке. Все умственные возможности уходят в красоту, для мозга ничего не остается. Когда молчит молодец, а рот откроет — дура-дурой. А ведь ей не только жить надо, но и рожать и воспитывать своих детей!
Дал ей пинок (моральный), двадцать рублей ассигнациями в оплату оформления юридических документов. Работа нотариусов испокон веков была платной и дорогой. Та еще благодатная кормушка для плохих юристов.
Строго предупредил, что просто так помогать простолюдинке хомутать барона никак не будет. Если к уже к сегодняшнему вечеру не окажутся хотя бы какие-то официальные документы, юридически доказывающих ее дворянство, дальше она может стараться в одиночестве.
Настя, конечно же, не захотела проводить этот неприятный процесс одна. Ведь рядом есть господин полицейский! В то же время, представив объем трудной и надоедливой работы, попыталась разжалобить князя девичьими слезами и жалобными причитаниями. Когда не смогла, нехотя пошла, сердито бурча. Сегодня она была свободна, в гостинице была только по указанию полиции. В самый раз оформлять казенные бумаги. Но не охота одной!
Князь уперся, сославшись на неотложные следственные дела. Сказал, что только на часок подойдет к нотариусу. А остальное пусть проводит сама. Ноги есть, длинные, красивые, побегает, не развалится.
С тем и ушла.
А Константин Николаевич, пока не пришел жених (любовник, если говорить прямо), подбирал доказательства под свою концепцию и, наоборот, в корне подрывал те факты, которые складывались в пользу иных концепций.
Судя по уверениям Подшивалова (точнее, Е. Ф. Канкрина), главный виновник и злодей, укравший бумаги и деньги — горничная Настя. И материальное доказательство — пятно на одежде от сливовой наливки. Натуральное доказательство на все сто процентов. Грабитель взял важные для него бумаги и деньги, но, видимо, торопясь и сильно робея, между делом опрокинул на столе стоявшую там бутылку с наливкой. Эта же наливка, по мнению Подшивалова-Канкрина, оказалась на рукаве у незадачливого похитителя. Значит, все уже доказано, и горничную можно арестовать и отправить на каторгу в Сибирь. Надо лишь завершить следственное дело.
Между прочем, тут у общественных обвинителей не было тесного единства. Арестовать Настю собирался только Подшивалов. Канкрин, главным образом, требовал лишь вернуть свои сугубо ценные бумаги. И, при наличии последних, предлагал просто выпороть девицу и отпустить, ограничившись грозной нотацией.
Князь Долгорукий, зная, какие сейчас условия жизни и работы, стоял на стороне Канкрина. Другое дело, надо будет еще доказать участие горничной в грабеже! Сейчас это еще не доказательство. По крайней мере, в XXI веке никто и не подумает идти с этим в суд. Засмеют и пнут обратно, на доследование.
Уровень следственной экспертизы XIX века был еще очень низок. Ни химия, а, тем более, электроника еще не позволяли помогать следователю в его тяжелом, но праведном труде.
Тогда Константин Николаевич просто понюхал. Благо нос был молодой и чуткий. И только покачал головой. Вот что значит, когда следственная гипотеза не базируются на следственной экспертизе, а материальные доказательства подгоняются под якобы логические гипотезы!
