Лёня, оставив шило в туше кабанчика, чтобы не причинять тому дополнительные мучения, потрепал животное по холке и встал, разминая затёкшие ноги.

Опустив голову на землю, Борька умирал, на собственной шкуре почувствовав несправедливость мира. От этого осознания хотелось плакать. Ещё недавно он весело хрюкал, поедая вкусняшки, а сейчас лежит, не в силах подняться. Боль ушла, ей на смену появилась волна усталости, затягивающая куда-то вверх. Хотелось закрыть глаза и отдаться этому чувству. Поросёнок понимал, что уже никогда не проснётся, не пробежится по загону, не будет радостно пускать пузыри в корыте, наполненном вкусной вареной картошкой, смешанной с сытным ароматным комбикормом.

Поросёнок ещё лежал, угасая, когда Лёня, привязав вторую верёвку, с помощью Виктора затаскивал тело на щит.

– Пусть дойдёт, не хочется живого смолить, – сказал он, вытаскивая сигарету из пачки.

Не успел докурить и до половины, как Борька дёрнулся в агонии и затих. Лишь маленькая слезинка выкатилась напоследок из его грустных глаз.

– Не плачь, внучка. – Дедушка погладил вышедшую из дома девочку по голове. – Ему уже не больно.

– Так, дети, – Лёня зажег горелку, – под ногами не путаемся, отойдите подальше.

Подойдя к мёртвому Борьке, он принялся охаживать его огнём. От высокой температуры кожа пошла волдырями, которые тут же лопались, вызывая сильный запах палёной плоти. Все волоски, которым было покрыто животное, моментально сворачивались, сгорая. Туша кабана в том месте, куда попадала огненная струя, скукоживалась, стягивалась, быстро уменьшаясь в размере.

Виктор, схватив нож, принялся чистить поросёнка, снимая кожаные лоскуты.

– Ну-ка, Санька, инструмент в руки и давай присоединяйся, – скомандовал Лёня, ловко управляясь раскалённой горелкой.

Мальчишка вопросительно посмотрел на деда. Тот кивнул, указывая в сторону лежащих рядом тяжёлых ножей, и вскоре Сашка, серьёзно нахмурив брови от собственной важности, неуверенно орудовал острым лезвием.

«фу, – подумала про него девочка. – Теперь ещё больше задаваться будет».

После того как с одной стороны кабан был почищен, Лёня добавил пламени и принялся обжигать тушу, которая постепенно становилась чёрной. За это время Виктор натаскал воды, и вскоре они принялись скоблить ножами и отмывать Борьку до желтизны. Управившись, ловко перевернули тушу и вновь приступили к работе. Когда весь кабан был готов, Лёня снова взял в руки горелку:

– Я всегда два раза осмаливаю, – довольно сказал он, – после меня шкура без единой щетинки. Это не на скотобойне – разок тупыми ножами прошлись и всё, торчат потом эти волосы; не понимаю, как такое есть не противно.

– Да городским всё равно, – улыбнулся Виктор. – Они другого и не пробовали никогда.

– А я вот не могу так: как щетину вижу, прямо тошнит, – хмыкнул Лёнька.

Пока снова чистили и отмывали тушу, мужчины не спеша обсуждали странных, по их меркам, жителей городов. Затем плавно перешли на более насущные темы о том, какая уродится картошка в такую-то засуху, где выделят надел для заготовки сена и сколько сейчас стоит телега берёзовых дров.

– Опять комбикорм подорожал, – вздохнул Виктор, мочалкой стирая черноту. – И так уже невыгодно стало растить свиней. Если бы не внуки, давно бы свинарник разобрал. Хочется, пока живой, чтобы они нормального мяса поели. По этой же причине до сих пор корову держим, чтобы ребятня могла настоящего молока попить.

– Согласен, – кивнул Лёня. – Ездил как-то в город к сестре, купил ради интереса в магазине бутылку. Редкостная гадость, сплошная вода, не знаю, как они такое пьют.

– Так другого-то и не пробовали, бедолаги, – горестно качнул головой Виктор.

– Недавно Семеныч быка-трехлетку позвал бить. – Лёнька вытер пот со лба, взял брусок и принялся подтачивать затупившийся нож. – Прихожу, а там настоящий слон стоит, с полтонны. И смотрит так сурово. Семёныч сам спрятался, из дома командует.

– И как ты не обхезался от страха? – Виктор с улыбкой взглянул на мужчину.

– Ты знаешь, – Лёнька на секунду замер, – был в маленьком шажочке от этого. Потом сбоку зашёл, за ошейник отвел к столбу, привязал. Ну, думаю, если с первого раза не вырублю, вырвется и раздавит как комара. Взял у Семёныча кувалду и со всей дури бычаре в лобешник зарядил. Пока он звёзды ловил, быстро горло перерезал. Коленки потом неделю тряслись. Чтобы освежевать, трос зацепили и машиной тушу на перекладину затягивали.

Подточив ножи, Лёня приступил к разделке Борькиной тушки, отмытой до бело-воскового цвета. Первым делом подставил тазик для сбора крови и стал возиться с головой, ловким движением надрезав её со всех сторон и потом умелым движением сломав шейный позвонок.

– Всё, можно уносить, потом сам разберёшь, – кивнул он Виктору, беря в руки нож. – Холодной водой залей.

– Знаю, – фыркнул тот.

– Настасья, хватит сидеть. – Лёня повернулся к девочке, присевшей на ступеньке летнего домика. – Сходи кружку принеси.

Вскоре он, перепачкавшись почти до локтя, вычерпывал кровь, сливая её в небольшой тазик.

– Отличная кровянка будет, пальчики оближете, – подмигнул стоящим рядом внукам, которые с неподдельным интересом наблюдали за процессом.

Тщательно смыв остатки крови, Лёня принялся аккуратно вспарывать кабанчику живот, стараясь не повредить кишечник.

– А то вонять будет, если случайно пропороть.

После того как тёплые внутренности были аккуратно сброшены в большое пластиковое корыто, Лёня поковырялся в них и вытащил нужные потроха: сердце, почки, печень и лёгкие.

– Смотрите, у свиней органы такие же, как и человеческие. Бабушка вам, малята, такой зельц забабахает в печке, просто объедение.

Быстро вечерело. С поля пришла корова и, удивлённо пялясь на останки бывшего соседа по двору, скрылась в сарае. Следом, прихватив ведро, вошла хозяйка, и вскоре дети пили парное молоко, наблюдая за работающими мужчинами. Дело у тех шло спорно, опытный Лёня почти не использовал топор, предпочитая обходиться ножом.

– О! Мяско понесли! – звонко смеялась Настя, указывая пальчиком на дедушку, тащившего очередной большой ломоть свинины.

Отрезав немного корейки с грудинкой, кусок печени и бросив в небольшой таз почку, Виктор позвал внука:

– Отнеси бабушке, пусть начинает жарить свежину, мы почти закончили.

Вскоре разделанный по кускам Борька переместился в летний домик, где ему предстояло за ночь остынуть, чтобы потом занять место в холодильнике.

Когда всё было закончено, мужчины навели во дворе порядок, унесли обугленный щит к сараю. Затем отправились на веранду, где их поджидала горячая сковородка с угощением.

– Теперь не грех и выпить. – Виктор взял в руки холодную бутылку и налил Лёне полный стакан водки.

– Помянем невинную душу Борьки, покинувшего этот мир, дабы мы с вами продолжали жить, – сказал тот, залпом осушив ёмкость.

Уже начало темнеть, как Лёня попрощался с хозяином и, взяв причитающуюся ему долю, легонько пошатываясь, медленно пошёл в сторону дома. Он не был садистом, и смерть убитых собственными руками животных не доставляла удовольствия. Это была просто работа, которую он умел делать, стараясь причинить животному как можно меньше страданий.

На небе висела Луна, холодным светом освещая дорогу. Звенящую тишину нарушали лишь шумные цикады, да иногда доносился лай деревенских собак, которые о чём-то переговаривались между собой. Довольный сытый Тузик, положив голову на лапы, из конуры рассматривал далёкие звёзды Млечного Пути, мечтая пробежаться по нему. В сарае на сене, легонько мурча, свернулась калачиком кошка, согревая своим телом недавно родившихся пушистиков.

Закончив читать внукам сказку, бабушка сняла очки и пошла в другую комнату – смотреть любимый сериал. За печкой тихонько похрапывал уставший дедушка.

Через два дня в загоне весело похрюкивали два маленьких розовых поросёнка, любопытными пятачками изучая свой новый дом.

Яркий свет встречных фар – последнее, что видел Валера, уводя машину от лобового столкновения. Легковушка, резко вильнув капотом, на огромной скорости соскочила в кювет и замерла, влетев в большую сосну. Пар от пробитого радиатора взметнулся вверх, раскуроченный ударом двигатель последний раз треснул переломанными поршнями и затих. Сверху, потревоженное ударом, на кузов опустилось небольшое облако шишек вперемешку с иголками. Наступила тишина…