Моррус подозвал Олафа.

– Нам нужно на стену! Если тот Эхбер на стене облил поленья, вероятно, там осталась смола.

Они вбежали в дверь центральной башни. Из раны в ноге Морруса сочилась кровь, каждый шаг сопровождался резкой болью, но он запретил себе обращать на это внимание. Подбегая к лестнице чердака башни, они услышали, как уже охрипшим лаем разрывается Никс, запертый в комнате. Поднявшись, они начали обыскивать всё вокруг, на глаза попался ящик со стеклянными кувшинами.

– Масло! – воскликнул Олаф.

Взяв ящики, они побежали на стену, по пути схватили факел. Встав на стену над воротами, где было сильнейшее сосредоточение врага, Олаф, взяв бутылку, сказал:

– Поджигай!

Аккуратно поднеся факел к кувшину, на горлышке вспыхнуло небольшое синее пятно огня.

– Кидай как можно дальше, – сказал Моррус.

Размахнувшись что было силы, Олаф отправил склянку в ряды врага, она разбилась о шлем Эхбера, пламя охватило всех стоявших рядом, загорелось около десяти тел.

– Отлично, давай следующую! – крикнул Моррус.

Пламя сильно деморализовало Эхберов, заживо горело уже около пятидесяти человек. Моррус и Олаф, взяв две склянки, побежали на другую сторону стены, через минуту у правых ворот тоже загорелись живые факелы. Моррус поджёг кувшин, Олаф поднялся для броска, Моррус встал рядом, любуясь вспыхивающим врагом, через секунду боковым зрением он увидел странное движение, мозг мгновенно сообразил – копья!

– Ложись! – закричал Моррус

Он дернулся в сторону Олафа, чтобы сбить его с ног, но копья оказались быстрее. Два копья вонзились в правый бок, и ещё четыре просвистели рядом, одно из которых вскользь ударило Морруса по голове. От вонзившихся в тело копий, Олаф отшатнулся назад к парапету стены, рука с кувшином замерла в воздухе, не опуская её вниз, что казалось титанически тяжёлым действием, Олаф оттолкнулся телом от парапета и из последних сил кинул кувшин в толпу Эхберов, а сам свалился со стены от потери чувств. Моррус сел на пол стены, спрятавшись за парапетом, крепко зажмурив глаза, зубы стиснулись до боли, он простился с другом за несколько секунд, сконцентрировав всю боль в это мгновение, он понимал, что сейчас у него нет времени на шок и сожаление, там осталось ещё восемь кувшинов, которые он должен сбросить на врага.

Моррус кидал кувшины очень осторожно, показываясь лишь в момент броска и всегда из новых мест. Эхберы кричали, сгорая заживо, картина была ужасающей, огонь повлиял не столько истребительно, сколько пугающе, остатки Эхберов дрогнули и убежали прочь. Моррус оставил два последних кувшина на случай, если они вернутся, чтобы снова дать им огня.

Спустившись во двор, Моррус ужаснулся: у обоих ворот стояли лишь варвары, из его отряда в строю не осталось никого, за углом были раненые, но их ранения были настолько ужасны, что были несопоставимы с жизнью. Моррус подумал про Олафа, может он смог уцелеть, и следующей мыслью он подумал про Никса, спускаясь, он не услышал лая.

Моррус вышел за ворота. Стены крепости опоясали трупы Эхберов. У ворот сидел боец, весь в крови, лицо его было изрублено до неузнаваемости, слегка приподняв руку, будто указывая на что-то, он с большим трудом произнёс:

– Он тоже выполнил твой приказ…

Моррус взглянул в ту сторону, куда указал воин, и в тот же миг он почувствовал, как ком подходит к горлу. Он увидел еле плетущегося, хромающего на две лапы Никса, он медленно вертел головой, будто что-то потерял, и Моррус знал что. Он пошёл в его сторону, пока Моррус приближался, пёс остановился и лёг. Он нашёл Олафа и начал лизать ему лицо, едва слышно скуля, как в тот день, когда Олаф нашёл его, но вот только тот его уже не погладит по голове и не почешет за ухом, Олаф был мёртв. Моррус сел рядом, посмотрел на пса, тот был весь изранен, он почувствовал гибель Олафа, выбил дверь и бросился в бойню. Взгляд Морруса расплылся от слёз. Никс положил голову на грудь Олафа и через некоторое время перестал дышать.

Моррус вернулся к воротам, его встретил уже мёртвый изувеченный боец. Войдя внутрь, к нему подошёл Крокс.

– Брант… – с досадой сказал Крокс.

Как и оставшиеся десять варваров, он был полностью в крови, от чего не было понятно, ранен он или нет.

– Жизнь даёт господь бог, а отбирает всякая сволочь. Теперь я буду твоим братом, – сказал Моррус и положил руку на плечо варвара.

К концу дня варвары, похоронив своих соплеменников и воинов Рльеха, попрощались с Моррусом и отправились домой почитать погибших героев и праздновать победу. Моррус же остался ждать подкрепления из Рльеха.

Моррус вглядывался вслед варварам, он понимал, что без них он лежал бы сейчас вместе с остальными воинами в братской могиле. Его охватило сожаление, которое рвало душу, но затем он осознал, что это было не напрасно, земли Рльеха очищены, больше не будет гнёта и кровавой дани постылым Эхберам. Глядя на каменный курган, чувство того, что его воины вошли в вечность как герои-освободители, превышало горечь утраты, он гордился каждым из них и был уверен, что народ отныне сложит о них легенды, и о самом Моррусе тоже. Он взглянул на юг, туда, куда бежали Эхберы, горизонт был чист. Вглядываться в горизонты Моррус будет до конца своих дней, в его жизни не было и дня без войны, война отняла у него всё, ему вспомнились слова командующего Септима, он сказал: «Не бывает лучше того воина, который вернувшись домой, увидел вместо своего дома сгоревшие руины, руины, в которых навсегда исчезли его мать, отец, жена и дети. Такой воин будет мстить всю жизнь, а жить он будет долго, пока не перебьёт всех врагов».

Тогда Моррус не мог понять его слов, он был способен только представить, насколько это ужасно, до тех пор, пока однажды, вернувшись домой, он не нашёл свою деревню выжженной дотла, этот миг разделил его жизнь на до и после, месть – единственное, что двигало им с тех пор, месть, которую не в силах утолить никакое сражение. Взглянув на гору вражеских трупов, которые горели у стен Виллиама, он не познал удовлетворения, дух его не был спокоен, он знал, что зла в этом мире слишком много для того, чтобы обрести покой.

Когда начало темнеть, он увидел на горизонте лошадей.

Возглавлял поход командующий Гринад. Когда Моррус вступил в ряды ополчения и получил первое звание, Гринад уже командовал тремя отрядами по тысяче человек. Моррус участвовал с ним в своём первом сражении, чудом остался жив и после госпиталя попал в отряд командующего Септима.

– Моррус, где отряд? – спросил командующий.

– Все мертвы, – ответил Моррус.

– Арестовать его! – приказал командующий.

На Морруса надели оковы и бросили на пол повозки, упав, он подумал: «уже плевать» и в тот же момент обрушился в сон.

«Вечность существует», – думал Моррус, когда ступени и стены тюремной темницы встретили его сыростью и холодом. Казалось, что шестнадцать лет, ровно половина его жизни, прошли лишь за стенами этой темницы, здесь же не прошло и мгновения, всё осталось неизменным. Казалось, что даже факелы здесь не гаснут и горят вечным огнём. Он знал, что за следующим поворотом его будет ждать стражник, молодой, наивный и глупый, но уже способный выразить ненависть во взгляде к очередному заключённому. Он знал, что его встретят восемь камер, расположенных друг напротив друга, он помнил и о девятой камере, камере, в которой отбывала свой пожизненный срок кромешная тьма, свет единственного факела темницы никогда не освещал её стен. На мгновение сердце Морруса тронуло холодом, шестнадцать лет, сотни боёв, диверсий, спасений и убийств остались за стенами темницы, в этот миг он вновь молодой, наивный и глупый солдат имперской стражи, которому после караула в кошмаре будет сниться ужас камеры номер девять.

Стражник закрыл решётку. «Ну камера как камера», – подумал Моррус, – «ничего ужасного тут нет, даже не сыро в углах», что несказанно его обрадовало. Несмотря на то, что темница находилась под землёй, пол не был холодным. На ощупь он нашёл небольшой пучок соломы у стены, за последние пару лет это была лучшая кровать, на которой ему приходилось спать. Моррус пришёл к выводу, что некогда ужасная камера оказалась самым приятным и безопасным местом на земле.