Зима из завывающей и метельной, стала тихой и солнечной. Мороз не стихал, но при этом он не казался таким лютым. Солнце всё чаще радовало людей своим холодным светом. В один из таких дней Вонрах шагал по зимнему лесу. День был настолько прекрасным, что даже не хотелось охоться. Но он пообещал, что у Нохвы и Салманы, будут шубы из шкур бобра. А значит нужно выполнять своё обещание, тем более, что для этого, оставалось совсем не много.

Он шёл к заводям. Там было много крупных, обладающих редким окрасом зверьков. Он был исполнен радости за выздоравливающего Годшина. Парень уже прекрасно обходился без посторонней помощи. Он был ещё недостаточно здоров, но и не так уж и болен. Было решено, не показываться ему на людях, до тех пор, пока он не станет окончательно здоровым, и сильным. И это предложил сам Годшин. Он очень хотел своим выздоровлением отомстить всем своим бывшим друзьям. Он выполнял все физические упражнения, которые ему предписал Вонрах. Было не легко, парень сильно уставал, но не сдавался.

По ночам, особенно когда они были особенно тёмными и морозными, он уходил от дома так далеко, насколько мог. Такие прогулки отнимали у него слишком много сил, но парень был словно одержим своей затеей. Он давно перестал быть похожим на того, иссушенного болезнью калеку, которого увидели впервые Вонрах и Салмана.

Нохва готова была петь гимны, в честь выздоровления своего сына. Её сын был ещё слаб, но он был практически здоров. Чего ещё она могла желать. Она словно сама ожила, когда он сделал свой первый самостоятельный шаг. Теперь же, когда он делал эти шаги каждый день, она боялась проснуться и понять, что это был просто сон. Но меж тем, её сын с каждым днём превращался в крепкого и очень красивого парня.

Вонрах так и не рассказал ей, какие травы он давал Годшину, что бы тот вот так быстро выздоравливал. Парень прибавлял в весе и силе, словно это было какое-то колдовство. С каждым днём он становился другим, но в душе он продолжал оставаться таким же любящим сыном, и добрым человеком. Вонрах стал учить его некоторым воинским премудростям, не многим, но достаточным для простого селянина. Парень ухватился за них, словно от этого зависела его собственная жизнь.

Каждый день он изнурял себя всё новыми упражнениями, каждый день становился всё более коротким. Раньше он много отдыхал, и от того, дни казалось были бесконечными. Теперь они заканчивались так и не начавшись. По вечерам Годшин пробирался в сарай, и там работал тяжело, но интересно. После долгого лежания в постели, любая работа так радовала окрепшего парня, что он готов был петь во время работы. Процесс выздоровления Годшина оставался в строжайшей тайне. Все в доме так прониклись этой идеей, что желали того, даже больше самого Годшина.

По вечерам они сидели за столом и мечтали о том времени, когда он выйдет из дома на своих ногах, и все в деревне ахнут от удивления. Он сможет жить так, как пожелает, а если кто будет против, то и плевать на них. А остальным он морды набьёт, теперь он это сможет сделать. Вот так и протекали дни в этом презираемом всеми, ну или почти всеми, доме.

Вонрах вернулся домой в лучах заката. Красное солнце катилось за горизонт, обещая завтра морозный день. Люди спешили доделать свои дела, и вернуться в свои дома. Вонрах шёл спокойно и наслаждался морозным воздухом. Он остановился только один раз, напротив дома старейшины, там он долго прислушивался к своим ощущениям, и не найдя ничего в них подозрительного, пошёл дальше. За ужином он рассказал о своих наблюдениях:

– На дальней запруде, место есть странное. Снега почти нет, трава пожелтела, но и не думает клониться к земле. Я такого никогда не видел, какое-то странное место.

– Это место моя бабушка называла божьей пятой. Она никому не говорила где оно находиться, только то, что трава там в зиму имеет особенную силу исцеления. – Нохва с интересом вспоминала слова своей бабули, даже её мать не смогла найти место практически волшебных трав. Бабушка умерла внезапно, и не успела поведать своей дочери, ревностно охраняемую тайну. Теперь есть возможность вернуть утерянное знание.

– Где именно это место, расскажи. Я пойду туда и запасусь травами на год. – Женщина готова была идти туда даже ночью. Вонрах собрался с мыслями прежде чем ответить:

– Думаю это не очень хорошая затея. Путь туда не близкий, да ещё зимой. Давай я сам пойду и понарываю всего, или скошу там всё, а ты тут уже разберёшься.

– Нет, я сама должна пойти. И рвать следует не каждую травинку. – Женщина была непреклонна. Остаток вечера был потрачен на объяснение пути к «божией пяте».

С первыми лучами солнца Нохва покинула свой дом, словно боялась опоздать. Весь день она провела в лесу, ей не было холодно, она словно чувствовала присутствие своих мамы с бабушкой. Иногда она и сними разговаривала. Сперва в мыслях, потом вслух. Иногда ей казалось, что она слышит их голоса в дуновении ветра. Сколько воспоминаний пробудила эта дорога в прошлое. Сколько как оказалось слов, не было сказано раньше. Теперь она выговаривала эти слова, и ей становилось легче на душе.

Она вспоминала лес, по которому гуляла в детстве. Узнавала места, и благодарила судьбу за столь щедрый дар. Выйдя наконец на то самое место, Нохва поклонилась, не траве, и не месту самому. Она поклонилась бабушке и маме, которые смогли вывести её сюда. Бережно прикасаясь к каждой травинке, она стала срывать именно те, которые как говаривала когда-то её мама, смотрят именно на тебя. Слёзы не спрашивая разрешения, струились по щекам благодарной женщины.

Обратный путь не был таким приятным. Нохва словно прощалась с родными ей людьми. Она вышла на дорогу далеко от деревни. Вдалеке были видны столбы дыма, тянущиеся к холодному небу. Женщина шла домой и чему-то улыбаясь, сама не замечая того.

Вдруг её внимание привлекло тёмное пятно на снегу, в стороне от дороги. Нохва пригляделась, пятно было уж очень похоже на лежавшего на снегу человека. Она бросила драгоценные травы и побежала к требующему помощи человеку. Подбежав, она увидела девушку, сжимавшую окоченевшими руками тряпичный свёрток. Девушка спала зимним сном, такой сон дарит только одно, кажущееся облегчение и не минуемую смерть.

Нохва стала растирать девушке щёки, стараясь вывести её из морозного оцепенения. Всё было тщетно. Потом её словно ударило молнией, свёрток. Женщина стала разворачивать тряпки, увидев его содержимое, Нохва от неожиданности закричала в отчаянии. Внутри был ребёнок. Ему было не больше годика, он спал тем страшным сном, от которого Нохва только, что пыталась пробудить его мать. Нохва вырвала ребёнка из бессмысленных тряпок, сняла свою шубу, бережно уложила его в неё и тщательно завернула дитя. Она бросилась бегом домой, обливаясь горькими слезами, не чувствуя под собой земли. Ребёнок был ещё жив, но его душа висела на волоске между жизнью и небытием. Нет ничего ценнее, чем жизнь ребёнка, и чем он меньше, тем ценнее его жизнь. Женщина неслась по деревне, рыдая только от одной мысли, что она может не успеть. Соседи смотрели на обезумившую от горя Нохву, и не могли понять причину такого состояния. А Нохва не видела никого, и ничего перед собой.

Вонрах только вернулся из бани. Он сидел в одних штанах, и словно играл на пианино пальцами ног. Дверь дома с треском распахнулись и в дом ввалилась обессиленная Нохва. Она протянула свёрток из шубы Салмане. Девушка схватила шубу и стала разворачивать, положив её на стол. Вонрах вскочил как ошпаренный, увидев реакцию совей девушки, руки которой тряслись от нервного напряжения.

Салмана растерялась, она уставилась на спящего ребёнка, широко распахнутыми от ужаса глазами. Вонрах схватил ребёнка и прижал его к своей груди. Ручки и ножки дитя почти не гнулись от мороза. Но тот жар, что ударил по проникшей в детское тело зиме, даровал тепло в первую очередь малышу.

Задыхающаяся Нохва, поставила на стол деревянное корыто, и собралась бежать за водой. Вонрах только взглянул на стол, и корыто наполнилось горячей водой. Он уложил в неё согревающегося ребёнка, не желая снимать с него одёжки.