– А ты красивый. Особенно когда раздетый. – Девушке очень хотелось с ним завязать какие-то отношения, ну или хотя бы разговор, для начала. Вонрах видел её интерес, и понимал её намёк.

– Может и так. Дело спорное. Каждому нравиться разное. – Он не имел ничего против общения, но вот таких откровенных намёков ему не надо было. Девушка словно облизываясь, и смакуя на вкус свои ощущения, продолжила:

– А твоя девушка всегда рядом с тобой бывает? – Она не сводила своего жаркого взгляда с Вонраха.

– Моя, Салмана, всегда со мной, и даже тогда, когда её нет рядом. – Дальнейшее течение разговора Вонарху не нравилось. Но девушку это заводило, она была в плену желаний.

– Может, стоит бросить её, и найти более подходящую для себя девицу. – Она всем своим видом продемонстрировала, насколько низко она оценивает данные Салманы, и как высоко ценит свои собственные. Вонраха это немного разозлило, он не даст свою любовь на поругание.

– Так ведь нет на земле замены богине. А Салмана именно богиня, богиня во всём. По-твоему я должен отказаться от небес, и сойти на грешную землю, в поисках того, что валяется под ногами богини? – Вонрах полоснул по самому больному, по самолюбию красавицы. – А ты, красавица, слышал я обещалась парню смелому, и наверное ждёшь его выздоровления? – Девушка рассмеялась над словами Вонраха.

– Я никому не обещалась. Посулила умом обделённому, и красотой мужеской кстати тоже. Он возьми и поверь дурак, да и прыгни с обрыва. Теперь хоть есть над кем потешиться, калека в голове, теперь калека и на самом деле стал.

– А коли воспарит? Тогда придётся слово сдержать. – Вонрах подпирал девушку со всех сторон. Она улыбнулась ему в ответ, словно говорила с ребёнком не понятливым:

– И какой такой суд принудит меня. Его и его мать никто не любит, чего бы ему подавать старейшине плату за рассудить нас. Никто не станет слушать калеку, и тем более сына брошенки. Она потеряла интерес к беседе с Вонрахом. Немного раздражённая повернулась и ушла. Вонрах тоже был несколько раздражён, он отбросил топор в сторону и повернулся в сторону дома, желая отдохнуть и подумать.

Повернувшись он увидел, как в дверях дома стоят Нохва и Салмана. Матери было больно слышать такое о сыне, Салмана была рада за то, как её мужчина отстоял её честь, но она печалилась за Годшина. Годшин не мог слышать этих, обидных для любого мужчины слов, но со временем он удариться о их жестокость.

Его кости медленно, но верно срастались. Он с каждым днём становился на шаг ближе к выздоровлению. Пока до этого было ещё далеко, и он был беспомощнее ребёнка, но это всё пока. Вонрах сел на скамейку и упёрся взглядом вдаль. Рядом с ним сели огорчённые женщины.

– Ну и как быть? Как сказать ему об этом? – Салмана одна озвучила вопрос, волновавший всех.

– А никак, – Вонрах ещё был в плену своих мыслей – Он и сам уже понимает, с каким жестокосердием ему пришлось столкнуться. Он пока должен хотеть по скорее выздороветь, а уж потом пусть узнаёт правду. Да и со временем, его легче будет подготовить к правде. – Вонрах говорил и продолжал о чём-то думать, словно это была не единственная причина печалиться. У него всегда были поводы поразмышлять, он постоянно готовил какие-то планы, и мало кого в них посвящал.

Женщины были согласны с его доводами, но от этого им легче не становилось. Решили на этом и остановиться. Окончательно распрощавшись с настроением, все трое пошли в дом. А дома лежал, похожий на мумию Годшин. Он мог уже шевелить пальцами, и это был прогресс. Нохва принялась его поить молоком, Вонрах и Салмана сели за стол, и принялись есть хлеб с молоком.

– Послушай Годшин, а чем ты думаешь заняться, когда окончательно встанешь на ноги? – Вонрах вновь выглядел как обычно. Он спрашивал как-то, между прочим. Годшин перестал пить. Он приготовился отвечать, но как было видно по нему, ответов у него было много, теперь он должен был выбрать правильный.

– Наверное, я стану жить так, чтобы все они, все в этой проклятой деревне позавидовали, как я это могу. А главное я стану сильным как ты. И пусть милая соседушка локти кусала каждый день. – Он выздоравливал не только физически, но и морально. Осколки прошлой наивности отпадали от него, словно листья опадают с деревьев по осени. Он помнил насмешки деревенской молодёжи, и той, ради которой он совершил свой подводящий черту всему, прыжок. Теперь он мог о многом судить, и многое его делало мудрее, кто из них остался с ним. Только мать. Только она одна разделила с ним его боль, его горе, его печаль. Только мать останется рядом со своим ребёнком, какой бы его судьба не была. Значит и радости жизни заслуживает только одна она, и она их получит в полной мере.

– Только мать заслуживает сыновью любовь, и я не собираюсь заглядываться на ту, которая никогда меня не замечала. Я больше не такой наивный и глупый как раньше.

– А вот это слова не мальчика, а мужа. – Вонрах обрадовался этим словам так, словно они освободили его от некого бремени. Нохва с облегчением перевела дух, но промолчала, не найдя как похвалить сына. Так начались совсем иные, наполненные совсем другим смыслом дни.

Теперь Годшин стремился выздороветь не для того, чтобы обнять некогда милую его сердцу девушку. А для того, чтобы она сошла с ума, завидуя той, что станет его женой. Его тело исцелялось теперь намного скорее. Уже к первым холодам он смог сесть со всеми за стол. Это было как откровение. Он был еще слаб, но дальнейшая перспектива радовала и манила его.

Не было счастья, на несчастье помогло.

Морозы ударили по занесённой снегом деревне со всей яростью присущей только им. Они вымораживали всю влагу из воздуха, делая его абсолютно сухим. Годшин в сопровождении Вонраха стал частым гостем госпожи зимы. В такие морозные и солнечные дни, здоровье человека становиться удивительно сильным, избавляясь от вездесущей хвори. В такие дни дышалось особенно легко, и от того радостно становилось на душе. Молодой парень становился слишком тяжёлым, даже для двоих женщин. Теперь его прогулками занимался только Вонрах. Они выходили подышать каждое утро, если оно не омрачалось пургой. Даже в слабую метелицу, молодые парни находили место для радости от общения с зимой.

Годшин очень неуверенно владел своим телом, но всё-таки уже владел. Многое, пережитое, уже начинало забываться, и о многом он начинал мечтать. Он мечтал о том, как сможет сам выходить из дома, и идти на охоту. О том, как он станет опорой и надеждой, для матери и не только. Целый мир теперь улыбался ему, и манил вслед за собой, в неизвестную, и не всегда лёгкую, но от того не перестающей быть интересной жизнь. Он поднимал кружку воды каждый день, пока хватало его не многих сил. Потом он ходил по дому, пока ноги не начинали подкашиваться под ним.

Изо дня в день, а порой и в бессонные ночи, парень готовился к своей новой жизни. Было трудно, и постоянно больно. Но зато, он постепенно становился сильнее. Боль не спеша отступала, и возвращалась всё реже.

Новый год, праздник для семьи, радость, дарящая надежды. Откуда взялось вино, и удивительные угощения, никто не задавал вопросов. Вонрах только однажды позволил себе отлучиться, ради такого дня. В этот день Годшин сам встал, и привёл себя в порядок после сна. Он весь день старался помогать по дому, а когда уставал, старался не мешать. Но именно этот день стал тем самым днём, когда он всё делал сам, без чьей-то помощи. В новогоднюю ночь исполняются самые заветные мечты. Годшин устал неимоверно, но спать не пошёл. Он был со всеми за столом, он ел, пил и веселился. Вонрах забавлял своих домочадцев весёлыми историями, которые были похожи на удивительные сказки. Было весело и прекрасно. Новый год приходил именно так, как и должен был приходить.

Праздник пропитанный смехом, и пронизанный радостью, надеждами на доброе и обещаниями всё изменить только к лучшему. Спать легли поздно, или рано – это как посмотреть. Долго сидели во дворе, и рассматривали звёзды. Россыпи бриллиантов в небе были такими яркими, что казалось не такими уж и далёкими они были. Они тоже праздновали праздник, им тоже надоел старый год, и они радовались новому вместе с людьми, взирающими на них.