Деда Коля как заржет во весь голос, сколько мочи есть, да за живот держится, вот-вот наземь упадет. Да сквозь смех спрашивает:

– Ты после сеновала пыль из-под рубахи стряхнул?

– Нет, – проговариваю.

– А когда дрова колол, вспотел? – разоблачает мою животину деда.

– Вспотел, – не задумываясь, проговариваю, но параллельно идет в мыслях: «Вот прицепился! Что ему от меня надо, я же все делаю, как он просит». И на душе просто кошки скребут. Так и хочется ему ответить: «Сам ты Козел!». Да обидеться и уйти от них, пусть сами сено на сеновал метают. А деда словно не замечает, что со мной происходит, и ведет меня дальше:

– Когда ты вспотел на дровах, то пыль и мусор с сена забрались под рубаху и врезались в твое тело?

Я вспоминаю и проговариваю:

– Нет, пыль не въедалась в мое тело, и зуда не было. Да я и не заметил, что я весь в пыли и мусоре сена. Если бы сейчас не сказал, то я бы и не обратил внимание, что я в пыли.

Чувствую, что меня что-то отпускает. А деда продолжает задирать меня:

– Вот странно! Разве такое бывает? Пот и пыль есть, а зуда нет?

У меня словно какое-то озарение происходит, и я спрашиваю деда:

– И в самом деле, как так на сеновале просто нестерпимо было, весь исчесался в поту, а на дровах вспотел в этой же пыли, и зуда нет? А сейчас заострили на этом внимание, и снова зуд пошел.

На что деда проговаривает:

– Сынок, ты сейчас выпусти всю злость на дровах, раз пошел зуд в теле, а потом продолжим разговор дальше.

Я так и делаю. Зуд мне помогает вытащить всю злость, которая в этот момент поднялась. Выговариваю и колю дрова. А как меня отпустило полностью и на душе стало тепло, говорю:

– Деда, я выпустил из себя всю злость.

Дедуля снова спрашивает меня:

– Когда дрова колол и выпускал из себя зло, то пыль с сена в тело въедалась, вызывая зуд?

Вспоминаю и отвечаю на автомате:

– Зуд наоборот прекращался, когда я выговаривал злость. А потом про него и вовсе забыл. И даже не заметил, что я в пыли.

– Очень странно, сынок. От чего же зуд перестал тебя беспокоить, что ты даже про него забыл? – поддевает меня деда дальше.

Я задумываюсь над словами дедули и проговариваю, что идет:

– Животина использовала пыль от сена на то, чтобы я не стал делать дело, а начал злиться, раздражаться и рушить дело, чтобы сбежать с сеновала. А Козел во мне упирался и мучил меня, не давая улизнуть с сеновала.

– Именно так, сынок, – расширяет мою мысль деда. – Когда ты укладывал сено, у тебя пошли разные посторонние мысли. Ты перестал сливаться с делом. Дело перестало тебя вести.

Я вспоминаю, и на самом деле, укладывая сено, я думал, как мы после обеда станем разбирать то, как имена Света перевели в ругательные. И меня отпускает где-то в глубине. А деда продолжает развивать свою мысль дальше:

– Тут пришли к тебе на помощь пыль и мусор от сена. Ты вспотел, и пыль с мусором налипли на твое тело. От пыли тебе стало тяжело дышать, но ты не остановился, а продолжал думать о постороннем. Ты по-прежнему витал в облаках вместо того, чтобы погружаться в делание дела и с ним сливаться.

Вспоминаю этот момент и вижу, что да, я действительно продолжал мечтать о разборе ругательных слов.

– Когда мусор под рубахой стал тебя кусать, – продолжает разворачивать свою мысль деда. – То это стало тебя раздражать. Ты свои мысли оставил, но схватился за тяжесть на душе. Не остановился, своим упорством стал созывать к себе всю свору животины. А эта животина вызвала в тебе гнев. Ты стал ворчать, психовать, жалеть себя, а сено перестал укладывать так, как необходимо, чтобы оно сохранило свою свежесть в течение всей зимы. Ты стал делать дело тяп-ляп, и меня с бабой Аней тормозить. Хотя обычно, делая дело и сливаясь с ним, ты всегда укладываешь сено быстрее, чем мы метаем его на сеновал.

Вспоминаю, как мы метали сено в другие разы, да подтверждаю:

– Да. И еще при этом подгонял вас шутками.

А у самого полились из глаз слезы. На душе стало тепло от этих чувств. Деда ловит этот момент силы и спрашивает:

– Что с тобой произошло, когда я стал тебя останавливать укладывать сено на сеновале и попросил тебя слезть с него?

– Во мне вся животина встала на дыбы, и я стал возмущаться, упираться, ворчать, сопротивляться и огрызаться, – отвечаю не задумываясь.

– Что я сказал тебе в этот момент? – ведет меня дальше деда.

– Назвал меня Козлом, – держу ответ дальше.

– И что после этого с тобой произошло? – настаивает на своем дедуля.

Задумываюсь и проговариваю:

– Сначала меня приотпустило, но потом стало хуже прежнего. Поднялся сильный гнев, словно кто-то наступил на мою душу и хочет ее полностью растоптать.

– Как ты видишь, от чего так получилось, что когда я тебя назвал Козлом, тебя немного отпустило, а потом поднялся гнев? – дальше разворачивает свою мыль деда.

Меня этот вопрос ставит в тупик, и проговариваю:

– Не вижу. Словно пелена перед глазами застилает то, что есть на самом деле.

– А что это за пелена перед глазами? – цепляется за мои слова деда.

– Неуют, какое-то свербение внутри меня, словно меня разоблачают в чем-то, – прислушиваясь к себе, отвечаю.

– А кому в тебе неуютно? – не дает мне выкрутится деда.

Я смотрю в глубину самого себя и вижу, что во мне что-то шевелится и съеживается, прижимаясь друг к дружке, да говорю, что идет:

– Животина.

– Именно так, сынок, – поддерживает меня деда. – На сеновале в тебе произошла бойня титанов, а я обозначил только одного титана по его деянию. И он ушел, а остальные остались. Они-то и вызвали в тебе обиду и оскорбление за то, что их не обозначили, не заметили. А когда ты всю эту свору на дровах выговорил, то у тебя эти чувства обиды и оскорблености ушли. Я так увидел?

Немного мешкаю и проговариваю:

– Да. Так. Меня на дровах полностью отпустило.

– Вот, сынок, ты сам прочувствовал, от чего имена по деяниям вывели в ругательные. Сами животные и их обозначения как имена – это Свет. А их обозначили оскорбительными. Только из-за одного, что всех не назвали своим именем. А они как обычно вылазят из нас скопом. – ставит точку в сказанном деда. – Чтобы мы уважали друг друга и вежливо подходили к нашему взаимодействию. Чтобы эти чувства оскорблености не вызывать друг в друге. Якобы этим мы проявляем бережность друг к другу вместо того, чтобы всю свору животины обозначить и освободить душу от оков. Вот так имена по их деяниям стали руательными. Вот от чего взрослые не давали вам играть в обзывалки по вашим деяниям и говорили, что обзывать друг друга нельзя. Нельзя вызывать друг в друге оскорбительные чувства.

После этих слов деда меня отпустило полностью. Я снимаю свою рубаху и портки, деда меня обливает с головы до пят согретой солнцем теплой водой из бочки. Одеваюсь, мы берем топоры и колуны, да идем в дом обедать.

Часть 3. Куда в семье уходит любовь

Куда уходят дееспособность и самостоятельность

После вкусного обеда деда заводит разговор:

– Сынок, ты в этот раз пришел к нам с проблемой, что твои друзья разводятся. И попросил у нас помощи, чтобы разобраться, отчего они расходятся. Так?

Меня такой поворот разговора настораживает, словно деда Коля ставит точку нашему разбору и хочет от меня избавиться, но все же проговариваю:

– Так.

– И как ты видишь, отчего они расходятся после всего того разбора, который мы с тобой сделали? Да не смотря на то, что они сами по себе хорошие люди, – заводит свою мысль в исследование дедуля.

– У них куда-то ушла любовь друг к другу.

– Вот интересно, куда делась любовь друг к другу у твоих друзей? – задирает меня деда Коля.

Меня этот вопрос заводит в тупик, и я проговариваю:

– Не знаю.

Словно мы до этого ничего не разбирали. И деда начинает свой разворот мысли:

– Самое первое, сынок, это то, что когда мы встречаемся как девчонка с парнем, то нам открываются перспективы развития друг в друге. Это нас притягивает друг к другу, и мы вместе обговариваем образ, как мы видим совместную жизнь. Каждый рассказывает и показывает свои возможности да могу. Рассказывают друг другу о том, о чем они мечтают. Показывают друг другу, каким образом они могут помочь эти мечты осуществить. А создав семью, ничего для того, чтобы осуществить сказанное ими, не делают или поначалу делают, а потом перестают. От этого интерес друг к другу исчезает. Огонь в их глазах тухнет. И желание что-то делать друг для друга уходит. Так создается раскол между супругами, и каждый начинает жить сам по себе.