Ее слова меня губят.

Я провожу рукой по подолу ее штанов, отодвигая ее трусики в сторону, чтобы найти ее мокрую киску. Она задыхается, когда я обвожу ее налившейся клитор, мой большой палец скользит по подстриженным волоскам вдоль ее холмика. Я вдавливаю кончик пальца в ее теплую дырочку, и она запрокидывает голову, дыхание становится прерывистым и рваным. Ее киска жадно трется о мои пальцы, когда мой большой палец касается ее чувствительного клитора. Она притягивает меня ближе, извиваясь в моей руке, жаждая большего, извиваясь у стены, когда я покусываю ее шею и глубоко проникаю двумя пальцами внутрь нее. Я стону, наслаждаясь ощущением, как она обвивает мои пальцы, покрывая меня. Ее теплота резко контрастировала с холодной ночью.

— Так ты прикасаешься к себе? — спрашиваю я, представляя ее в своей постели, вне поля моего зрения ночью, знающей, что я наблюдаю за ней, защищаю ее.

Ее спина выгибается, прижимаясь к моей груди.

Эта проклятая одежда мешает мне.

Я слишком хорошо знаю, что мой член, набухший и твердый в штанах, толкается, чтобы добраться до нее. Не первая моя эрекция. Это произошло в первую ночь, когда я наблюдал за ней со своего наблюдательного пункта через улицу. Но моя первая с ней. Сначала у меня возникает соблазн окунуться в ее сочную пизду или заставить ее лицо опуститься, чтобы взять его в рот. Было время, когда я думал, что сломался, когда читал о таких вещах и никогда не испытывал ничего подобного. Теперь я знаю правду. Я ждал.

Для нее.

Для нас.

В ловушке, как есть, это неудобно, но я ни за что не остановлюсь на том, что делаю. Я хочу посмотреть, как она развалится. Мне нужно. Ее тихие стоны и извивающееся тело заставляют меня продолжать.

Я безжалостно играю с ее клитором, безжалостно наблюдая, как агония и удовольствие соперничают за контроль над ее чертами лица. Она хочет этого. Она хочет большего.

— О, да, да, — вопит она, ее высокий голос пронзает меня. — Вот так.

— Да чтоб меня, — рычу я, чувствуя, как она сжимает меня, ее бедра напрягаются. Ее тело дрожит, когда я прижимаюсь к ее влажным стенкам, проводя пальцем по месту, из-за которого ее глаза закатываются, когда я смотрю на ее лицо.

Я чувствую это. Ее запах. Я почти чувствую вкус мускуса, когда он просачивается вокруг моих хлюпающих пальцев. Мысль о том, чтобы засунуть их мне в рот, почти заставила меня вытащить их.

Я жажду поцеловать ее, сорвать с нее одежду и пожирать ее. Я хочу попробовать ее на вкус, каждый ее великолепный дюйм. Я хочу покусать ее молочную плоть, коснуться ее губ своими. Я хочу, чтобы не возникало вопросов, кому она принадлежит. Реальность пытается проникнуть в мой разум, пока я отбрасываю ее. Сейчас не время для ненависти к себе.

Сфокусируйся. Черт возьми.

Рэй извивается, когда ее стоны переходят в неистовое мяуканье, ее киска мокрая от моих пальцев, а моя другая рука скользит вверх по ее рубашке, дразня затвердевший сосок через ее тонкий лифчик. Я знаю, что она близко. Я чувствую его запах, ощущаю его, когда двигаю пальцами внутри нее быстрее, безжалостно описывая круги, которые мой большой палец очерчивает ее набухший клитор. Я представляю его красным и опухшим, пульсирующим от потребности во мне. Мысль о том, чтобы растянуть ее своим непристойным членом, заставляет меня стиснуть зубы, чтобы сдержать сперму, грозящую брызнуть в любой момент. От шока от того, что я прикасаюсь к ней, в сладком беспрепятственном аромате ее одежды, вокруг меня мой зверь пытается выбраться. С каждым движением моего пальца вползает это осознание, дикость. Мой член болит, дергается, желая ее внимания.

— Я… я… — она задыхается между судорожными вдохами. Мои глаза прилипают к ее губам, когда она стонет в ночи, ее дыхание сгущается, когда она корчится рядом со мной.

— Ты что? — спрашиваю я, чувствую это, впитывая все, что она мне дает. — Не сдерживайся. Я хочу все это. Это мое.

— О боже, — стонет она. Я чувствую, как мой член дергается от звука ее стонов, головка мокрая от моего собственного предэякулята. Я не осмеливаюсь остановиться или попробовать что-то еще. Я не хочу портить момент, хотя знаю, что ее прикосновение убьет меня. Это будет кончено. Скорее всего уже так.

Она откидывает голову назад, ее рот разинут, и она стонет в ночи. Я жажду поцеловать ее, когда она разобьется. Оргазм пронзает ее, когда она впитывает мои пальцы. Единственное, что удерживает девушку на месте, — это мое тело, моя рука, помогающая ей освободиться, поддерживающая ее, когда ее ноги дрожат, а колени подгибаются.

Я замедляю движения, пытаясь соответствовать волнам, когда они отступают. Я смотрю сквозь тени, наслаждаясь розовым оттенком ее щек, когда она задыхается, чтобы отдышаться.

— Я… это было… — Рэй поправляет одежду, застенчиво прикусывая нижнюю губу.

Я подношу пальцы к лицу и вдыхаю, втягивая ее запах, мой рот наполняется слюной, прежде чем я высасываю каждый дочиста, ее возбуждение подобно амброзии во рту. Затем, когда ее стоны все еще проносятся в моей голове, когда я провожу взглядом по ней, впитывая все это, запоминая все это, я делаю единственное, что имеет смысл.

Я поворачиваюсь и растворяюсь в тени. Я не могу остаться. Я не могу иметь ее. Это был единственный вкус свободы, жизни, который я получаю. Единственный вкус, на который я могу надеяться.

— Подожди… Пожалуйста, — кричит она мне вдогонку, и ее голос врезается в каждый нерв, пока тот затихает. Я не могу задерживаться. Если я задержусь, я захочу остаться. И я не мог этого сделать. Не с ней.

Я даже не зову Бенке, зная, что он будет неохотно следить за мной.

— Не уходи. Пожалуйста, вернись.

Замешательство, окрашенное затяжным возбуждением, поражает меня, когда ее голос следует за мной в ночи.

Я не знаю, как долго она зовет меня вдогонку, но каждый раз мне кажется, что это разрывает мое сердце все больше. Когда я, наконец, отхожу достаточно далеко, чтобы не чувствовать ее запаха, я прислоняюсь к дереву, зная, что не могу пройти весь обратный путь, не убедившись, что она благополучно доберется до дома.

Я не могу решить, лучше ли заставить ее кончить, иметь этот момент только один раз, чем ничего, или я просто обрек себя на то, чтобы тосковать по ней вечность.

Рая

Я прижимаюсь к закрывшейся за мной двери и откидываюсь назад, не удосужившись включить свет, глубоко вздохнув.

Это действительно произошло? Разве я позволила этому… зверю… сделать со мной такое? Да и мне очень понравилось…

Стоя здесь, в темноте собственного дома, это кажется нереальным. Как мечта. Или кошмар. Но если это кошмар, почему я до сих пор вся пульсирую? Почему мне хочется бежать наверх и получать удовольствие, думая о нем? Его размере, его силе. То, как он вмешался, чтобы защитить меня. Почему я разочарована тем, что как только все закончилось, он исчез в тени, когда я звала его остановиться. Он преследовал меня. Я должна была бы испугаться этого осознания, но это не так. Я чувствую тепло, безопасность и любовь.

Любима. Кем-то, кто может разорвать людей на части без задней мысли. Это убило бы меня сегодня вечером.

Я ненавижу насилие. Я не буду смотреть бокс или бои в клетке. Тем не менее, как-то…

Когда он это делает, мне это нравится.

Но почему он ушел? Он может стоять и смотреть на меня в темноте?

Со вздохом я отталкиваюсь от двери и щелкаю выключателем.

И моя рука тянется ко рту.

Цветы из вазы, которую моя мама держит у двери, разбросаны и растоптаны на полу. Зеркало в холле имеет паутинную круглую трещину в центре. Все тихо, но мое сердце колотится.

— Мама? Папа? — я кричу в пустое пространство, слезы горят в моих глазах. Что здесь произошло, пока меня не было? Нас ограбили?

Моя мама выходит в холл из гостиной, и я отступаю. Я никогда не видела в ее глазах такой ярости, такой дикости. Она держит бейсбольную биту, как оружие, когда поворачивается ко мне, а затем почти падает, когда напряжение рассеивается.