– Я не хочу бесплотным духом вечность носиться над лесом.

– Ты не понял… – кот осмотрелся по сторонам и понизил голос до шепота. – Карага воскресит тебя. Это настоящее чудо! Карага разгадала тайну смерти, у нее есть зелье. Уснешь и проснешься. Помнишь, как в детстве… Ложиться спать не хочешь. Играть бы с ребятами в лесу или на лошадях ездить всю ночь в высокой траве под луной, но мать зовет домой, ужинать и спать, а тебе не хочется… прям до слез. Утром солнышко, через окошко, коснется лица теплым лучом, и новый день начался. Так и сейчас, уснешь и проснешься, и всего делов. Ну, как, согласен?

– Я не хочу умирать. Ты обманываешь меня. Никто оттуда не возвращался. Зубы гнилые… Буду есть белую редьку, она для зубов полезная, а ноги кривые… Ноги у мужика – это неглавное.

– Главное – не главное! Дать бы тебе! – кот выпустил когти и замахнулся лапой. – Соглашайся, скотина, а то убью!

– Да на что я согласиться должен! Я не понимаю!

– Караге служить. После воскресения выполнишь пару ее поручений и все. Будете потом жить долго и счастливо.

– Хорошо. Согласен.

– Фух… – кот тяжело выдохнул и сел рядом с Коростой. – Какой ты неприятный в общении человек. Ты вот что… Не уходи никуда, я сейчас, – Нагл встал и подошел к печи, взял кочергу и выгреб из огня пылающий уголек, подхватил и, перебрасывая из лапы в лапу, донес до стола. – Бедные мои лапки, – кот уронил уголек в серебряный кубок с черным травяным отваром. – Отпей три глотка, – кот поднес кубок к губам Коросты и напоил.

Заскрипев зубами, Короста выгнулся до хруста в хребте и замер.

– Половина дела сделана… – кот поставил кубок на стол и сел на лавку.

Тьма вокруг светового купола стала гуще. Послышалось шуршание лап и стук когтей по деревянному полу. Из тьмы на свет выполз большой, как лесной волк, мохнатый паук и уставился на кота красными глазами.

– Ты вовремя, Мизгирь, – сказал Нагл. – Он еще теплый, как ты любишь.

Быстро перебирая лапами, Мизгирь подполз к Коросте. Вытягивая нити паутины из своего брюха, Мизгирь ловко покрыл тело Коросты плотным серым коконом. Закончив, Мизгирь проткнул паутину острыми ядовитыми клыками, погрузил их в шею Коросты, и с шумом вытягивал соки из мертвого тела.

– Эй, – крикнул Нагл, – не увлекайся там! Тело должно стать мягким, но при этом не превратиться в холодец.

Мизгирь недовольно защелкал жвалами, но отполз.

– Карагу по пути не встречал? – спросил Нагл.

Мизгирь согнул передние лапы и склонился в знак согласия.

– Где же ты ее встретил? – спросил Нагл. – Один день пути? – Мизгирь не шелохнулся. – Один день и еще пол дня? – Мизгирь склонился ниже. – Значит один день и еще половина дня… Если душа Коросты вылетела из тела, она не успеет за это время вселиться в другое. Как думаешь, Мизгирь? – паук склонился почти до земли.

Нагл слез с лавки, подошел к телу Коросты, лег на пол и приложил ухо к кокону: “Здесь он, родимый, не успел вылететь, а теперь паутина ему не дает. Ишь шебуршится… Не нравится душе в разлагающемся мясе. А ты, Мизгирь, если хочешь, полезай на печь, обогрейся”.

Паук влез на приступку, раздвинул лапами пучки трав, сохших под потолком на веревке, и улегся на печи. В полумраке поблескивали его красные глаза.

Нагл на задних лапах подошел к переметной суме, оставленной Коростой у двери, попробовал взвалить на плечо, но не смог поднять. Упираясь задними лапами и злобно шипя, Нагл протащил суму по полу, к столу, в круг света. Он быстро развязал кожаные шнурки, стягивавшие горловину сумы, и заглянул внутрь.

– Горшочек с чем-то… – Нагл вытащил из сумы стоявший сверху маленький глиняный горшочек, закрытый глиняной крышкой. Он встряхнул его и приложил к нему ухо, но ничего подозрительного не услышал, приоткрыл крышку и принюхался. – Тянет мертвечиной… Так и есть, – Нагл открыл крышку и поставил горшочек на стол, – язык и желчный пузырь висельника. Молодец, Короста, хозяйственный.

Нагл достал из сумы большие ржавые клещи, молоток, зубило, плоский точильный камень, моток веревки, грязную льняную рубаху, берестяную шкатулку, наполненную цветными камешками, половину черствого пшеничного каравая, коровью нижнюю челюсть.

– Всякая дрянь… – проворчал Нагл и сунул лапу в сумку, на дне нащупал что-то тяжелое, завернутое в тряпицу.

Взявшись за края сумы, он перевернул ее и вытряхнул содержимое на пол. Стукнувшись об пол, с глухим звуком из раскрывшейся тряпицы выкатился круглый золотой самородок размером с мужской кулак.

– Ах ты ж…, Короста, – прошипел Нагл. – О Разрыв-траве вспомнил, а о самородке забыл! Зачем тебе, кривоногому, золото…

Толкая передними лапами, Нагл закатил самородок под печку.

– Смотри, не проболтайся! – Нагл погрозил когтем сидящему на печи Мизгирю.

Паук закрыл свои красные глаза мохнатыми лапами.

У самоходной повозки стояли двое, похожие друг на друга как близнецы. Одинаковые черные рубашки, подпоясанные кожаными ремнями, на которых висели охотничьи кинжалы в ножнах, и черные штаны, заправленные в сапоги. Короткие стрижки, бритые лица. Отличались они выражением глаз, у одного, начальственное уверенно-требовательное, у другого, подчиненно-озабоченное.

– Водителю перерезали горло, труп лежит на земле рядом с повозкой.

– А второй?

– На сидении водителя. Застрелился из своего ружья. Выволок водителя, сел на его сидение и застрелился.

– Кто водилу уработал?

– Есть свидетель. Пацаненок из лагеря. Следил за дорогой, когда все произошло. Видел, как повозка с потушенным фонарем проехала мимо, на дорогу выскочил чернокожий мальчик, что-то бросил в лобовое стекло, и повозка остановилась.

– Мальчик? Почему мальчик? Мальчик видел, как еще один мальчик остановил повозку и уработал двух здоровенных мужиков. Ты сам-то в это веришь?

– Это не самое странное. Пацаненок утверждает, что у чернокожего был хвост. Как у обезьяны. Предлагаю пройти к повозке, на месте все увидите.

– Обезьяны у нас не водятся… Выяснили, что они перевозили?

– Неизвестно, что именно. Какую-то вещь из башни Кащея.

– Что еще рассказал свидетель?

– Когда… – человек пожевал губами, подбирая подходящее слово, – неизвестный что-то бросил в лобовое стекло, повозка остановилась. Спустя какое-то время, сопровождающий вышел из кабины, но повел себя странно. Вместо того, чтобы оказать сопротивление нападавшему, он открыл железный ящик, достал мешок с грузом и положил в кабину. Неизвестный спокойно, ничего не опасаясь, подошел к водителю, открыл дверь и перерезал ему горло. Но и это не заставило сопровождающего оказать сопротивление. Он стоял у кабины и о чем-то думал. Затем он обошел кабину, вытащил тело водителя и застрелился. Неизвестный взял мешок и растворился во тьме.

– Следы на дороге остались?

– Да, следы колес, отпечатки сапог сопровождающего и два звериных следа.

– Звериные следы… Какой-то зверь подбегал к повозке? Или вы хотите сказать, что это обезьяньи следы?

– Я не знаю, как выглядят отпечатки обезьяньих лап, но могу определенно сказать, что животное двигалось на задних лапах. Следы, скорее, напоминают кошачьи, только кошка была крупной. Сохранились два отпечатка возле камней. Остальные затерты веником или веточкой.

– Или хвостом… Возле камней, значит.

– Да. То, чем неизвестный уничтожал свои следы, скользнуло по камням и два следа остались. Кошка, я думаю, не способна на такие фокусы, а обезьяна – вполне. Конечно, если пацаненку из лагеря все это не померещилось.

На земле рядом с повозкой на спине лежал труп водителя. Его остекленевшие глаза были вытаращены в небо, рот открыт, зубы оскалены. Внутреннее пространство кабины заляпали куски мозга, кровь и клочья кожи с волосами. В потолке зияло круглое отверстие, пробитое прошедшей навылет пулей. Тело сопровождающего завалилось на бок, разбитая черепная коробка бесстыдно показывала всем желающим свое содержимое.