– Повозка в порядке? – спросил Фридрих. – Не хватало застрять посреди дороги рядом с этим гадюшником. Вот кстати, что они к нашим бабам пристают? Зудит у этих бородатых между ног, что ли?
– Может быть им лобковые вши покоя не дают? – предположил Ганс. – Чешется там все, а они думают, что это любви хочется.
– Вот и любили бы своих ишаков, как этого требуют их древние и красивые обычаи. У них мальчик становится мужчиной, только когда с ишаком переспит и никак иначе.
– Затейливо, – хмыкнул Ганс. – И не боятся подхватить что-нибудь.
– Они смелые и гордые, и ничего не боятся. Так как там с повозкой, на ходу?
– Ты же сейчас едешь, а не пешком идешь, значит на ходу.
– Притормози.
– Зачем, опять живот прихватило?
– Уголька подкинуть нужно. У тебя привычка дурацкая, повозка останавливается, начинаешь топливо в топку кидать. Начальник узнает, уволит тебя за несоответствие. Он это быстро. Понять его можно, разные ценные вещички возим, иногда даже очень ценные.
Ганс послушно свернул на обочину, затормозил и вышел, хлопнув дверью. В недрах котла клокотала вода, пар шумел в медных трубках, но огонь в железной овальной печи почти потух.
– Проклятье, – выругался Ганс и полез в карман за черными от угольной пыли перчатками, натянул их на руки и начал доставать из кузова крупные куски каменного угля. Фридрих вышел из кабины и встал в заученную многолетней практикой позу вооруженного охранника с ружьем на перевес. Ганс складывал уголь на земле пирамидкой около печи, вытащил несколько поленьев и бросил в топку.
– Подождать нужно, – сказал Ганс, – пока дрова разгорятся. Потом еще уголь…
– Как там Рубиновые Звезды сыграли? – спросил Фридрих, цепко осматривая округу. – Я не успел прочесть. Золотой Дворец – сильная команда, прошлогодний кубок взяла.
– Три один в пользу Золотого. Пять серебряных просадил. Надеялся на чудо.
– У Мони Блохи ставки делаешь?
Ганс кивнул в темноте.
– На что надеялся, ставя на Звезды? – спросил Фридрих. – Ну да, на чудо… Я никогда ставки не делал.
– Потому что ты скупердяй, – прошептал Ганс.
– Что говоришь, не расслышал?
– Дрова сырые, долго разгораться будут. Потом уголь еще…
– Колеса проверь. Пока стоим, подкачай, если нужно.
Ганс постучал по колесам ногой и вернулся к печи, как будто его личное присутствие могло ускорить процесс горения.
– Марта знает, что ты игрок? – спросил Фридрих.
– Откуда ей знать, – ответил Ганс. – Я не хвастался. Умею язык за зубами держать.
– Могла бы и сама догадаться, денег, наверняка, не хватает.
– Я сказал, что зарплату урезали. Нам ее родители помогают. А ты как выходные провел? – спросил Ганс, чтобы сменить тему.
– На зайца ездил. Двух добыл. Хорошее подспорье, каждый около восьми фунтов. Мясо в какую цену сейчас? То-то и оно…
– Ловко у тебя это получается, в бегущего зайца с одного выстрела, – с подхалимскими нотками в голосе сказал Ганс. – Я бы вряд ли сумел.
– Все зависит от техники охоты. Стреляю я отлично, это правда, но предпочитаю бить наверняка. Выхожу ночью, после захода солнца, на груди газовый фонарь висит. Пока новый, светит достаточно ярко шагов на пятнадцать, а мне больше не нужно. Заяц зверь ночной, я имею ввиду, кормится ночью. В темноте у него глаза светятся.
– Как это? – Ганс положил в топку кусок угля.
– Дитя города, – презрительно скривился Фридрих. – Животных только в лавке мясника видел?
– Да чего ты, в самом деле?!
– Глаза зайца отражают свет фонаря и светятся. Слабое свечение, но разглядеть можно. С желтым таким отблеском. Когда солнце уже село, но луна еще не взошла, зайцы сидят спокойно, ждут своего часа.
– А чего не убегают? Глупые животные.
– Дело не в том, глупые они или умные. Оценивать зайца с точки зрения интеллекта вообще не стоит. Не убегают, потому что видят свет, а меня, за световой завесой, нет. Слышать могут, а видеть – нет.
– Значит врет поговорка про то, что лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать, – Ганс сунул в печь еще несколько кусков угля. – Коварно ты с ними.
– Мне этот момент в охоте больше всего нравится, когда я его заметил, вскинул ружье и стараюсь подобраться как можно тише и как можно ближе. Щекочет нервишки. Заяц не волк, опасности для меня никакой, но щекотно на сердце. Знаешь почему?
– Нет, – ответил Ганс. Он закрыл дверцу топки на щеколду и подошел к Фридриху.
– Потому что заяц живой. Ни комар или муха какая-нибудь, а живой, с теплой кровью. Чувствует страх и боль, дерется за самку, радуется свежей траве, старается избежать опасности. Хлопок выстрела, и все закончено.
Ганс задумчиво смотрел на носки своих сапог.
– Ты чего загрустил? – спросил Фридрих.
– Нет, не загрустил, задумался. Смерть облекается в свет. Зло прикрывается световой пеленой, чтобы не опознали раньше времени.
– Это я зло? – Фридрих обиженно посмотрел на Ганса.
– Я не о тебе, а так… в общем.
– В общем… в общем… – раздраженно проговорил Фридрих. – Хотел поделиться с тобой зайчатиной, а теперь передумал.
– Да ладно, Фридрих, ну ты чего, не психуй.
– На ходу твой драндулет? Поехали.
Они селя в кабину. Ганс щелкнул тумблером, прислушался к появившемуся жужжанию, мысленно посчитал до двадцати и потянул на себя рычаг. Повозка затарахтела, завибрировала и поехала, постепенно ускоряя свой ход.
– Будем проезжать у холмов, притуши свет фонаря, – сказал Фридрих.
– Могу сейчас выключить. Лунного света достаточно. Глаза быстро привыкнут, и дорогу я не упущу.
– Было бы не плохо. Фонарь нас здорово выдает, – откликнулся Фридрих. – Холмы пройдем на максимальной скорости.
Ганс вкрутил регулятор яркости в крайнее левое положение и газовый фонарь, прикрепленный снаружи к крыше кабины, потух. Ганс навалился грудью на руль, вглядываясь в ночную дорогу.
– Не притормаживай, – сказал Фридрих и высунул ствол ружья наружу, готовый выстрелить в любую секунду.
– Проклятые ямы, – проворчал Ганс, – можно колеса оставить.
– Интересно, кому из начальства пришла эта светлая мысль отправить повозку с ценностями по такому маршруту? Завалят дорогу хламом и навалятся на нас сотней человек. Что я с этой пукалкой сделаю против ста человек?
– Если что, я уйду влево, там холмы поменьше, и поеду по бездорожью, разница невелика.
– Главное скорость не снижай. Мчащаяся повозка, это наше основное оружие.
– Что везем? – спросил Ганс, старательно объезжая ямы.
– Не знаю. Мешок опломбирован, не заглянешь. По весу, что-то легкое, прямоугольной формы. Коробка какая-то. Это мне грузчик сказал, – пожал плечами Фридрих.
– Далеко до точки? Не проехать бы.
– Все время прямо по дороге, никуда не сворачивай. Пять миль от кубла беженцев. Нас встретят.
Лагерь остался позади. Палатки не были видны, лишь отсвет костров и неясный гомон.
– Кажется, пронесло, – сказал Фридрих. – Дуракам везет. Включай свет поярче, не хватало, в самом деле, застрять в яме.
Ганс выкрутил регулятор вправо. Мироздание осветила яркая вспышка. Ночное небо с желтым светильником – луной, рассыпанные щедрой рукой Творца одинокие звезды и собранные в иероглифы созвездий, невысокие холмы, округлые, как девственные груди, змеиная ухабистая дорога, стали резко очерченными, яркими и тут же исчезли во тьме. Ганс резко затормозил. Фридрих приоткрыл рот и недоуменно рассматривал навалившийся мрак.
– Фонарь сдох? – нарушил молчанье Фридрих. – Что это было?
Ганс машинально несколько раз покрутил ручку регулятора влево-вправо, тьма не рассеялась. Фридрих рывком открыл дверь кабины, замер, оглянулся на Ганса, закрыл глаза, потрогал рукой свои веки, открыл глаза и снова выглянул наружу. В кабине Фридрих различал Ганса, сидящего на сидении водителя, руль в его руках, тумблеры и рычаги, лобовое стекло, свои руки и ноги, а тьма снаружи была абсолютной.
– Ты это видишь? – спросил Фридрих.
– Что? – Ганс озабоченно крутил регулятор фонаря.