Повозка закашляла, человек чертыхнулся, остановил ее, достал из-за сидения деревянный башмак и сунул под колесо. Он вынул из кармана рубашки мятую пачку сигарет, закурил, жмурясь на солнце, и полез в кузов за углем, повозка готова была заглохнуть. Близился День Черного Солнцеворота. Редкий праздник, выпадающий раз в сотни лет. Из тихой Долины вверх карабкались груженые повозки, чем именно, человек не видел, кузова были закрыты тентами.
– Чего встал, раззява! – высунувшись из окна закричал пожилой водитель. – Здесь стоять нельзя! Уголь подкидывать внизу нужно было!
– Не ругайся, отец, – спокойно ответил человек, – объехать можно.
– Можно… можно… – проворчал пожилой.
– Что везешь? К празднику готовятся?
– К нему готовятся, к нему… А что везу, не знаю. Загрузка-выгрузка, – меня не касается. Кто таким как ты за руль садиться разрешает? – пожилой водитель вырулил и поехал дальше.
Человек докурил, бросил бычок вниз в тихую Долину, сел в повозку, щелкнул тумблерами, потянул рычаги, но она не тронулась с места. Вдавил рукоять, расположенную под рулевым колесом, вышел и открыл капот. Задумчиво постоял, разглядывая медные трубки, прямоугольник конденсатора, шестерни, ремни и металлические бочонки, поднял руки и вышел навстречу повозке, поднимавшейся на башню Кащея.
– Чего тебе? – глядя хмуро спросил усатый водитель неопределенного возраста. – Некогда мне твою колымагу чинить.
– Чинить не нужно, – ответил человек. – Мне бы наверх подняться.
– Ну, садись, раз уж так… – усатый убрал с пассажирского места на пол сшитую из мешковины сумку, звякнуло стекло, наверное, в банке был его обед. – Отчего же не помочь, если можно помочь…
– Давай подержу, – человек поднял сумку и положил себе на колени. – Наверное, целый день катаешься?
– Какой там… – усатый махнул рукой. – С полуночи, не хочешь… Пожрать некогда. Того и гляди свалюсь с верхотуры и придавлю кого-нибудь из знатных, то-то будет смеху…
– К празднику готовятся?
– Ну, а к чему? Шутка ли, День Черного Солнцеворота! Раз в четыре сотни лет бывает. Как думаешь, жизнь поменяется после этого дня?
Человек пожал плечами: “Жизнь меняется постоянно, но не всегда так, как нам хочется”.
– Чего нам простым людям надо… цены пониже, зарплаты повыше, а не наоборот. Старший в ремесленное пошел, на каменщика учиться. Повел я его на рынок за ботинками новыми, а цены за месяц два раза скаканули. А почему?
Человек пожал плечами.
– А уголь? По сравнению с прошлым годом – в три раза! У меня зарплаты ни на что не хватает.
– У меня тоже, – сказал человек.
– Так ты хоть взятки брать можешь, а мне не даст никто. Берешь взятки?
Человек скривил лицо, как бы говоря, может быть «да», а может быть «нет».
– Да берешь, берешь! Я бы тоже брал… Уму не постижимо, вожу золото, а на жизнь не хватает.
– Какое золото?
– Обыкновенное, желтое. Полный кузов. С полуночи вожу. Обидно.
– Все эти повозки перевозят золото? – человек оглянулся назад, разглядывая через окошко закрытый тентом кузов.
– Ну, да, натуральное золото. В Тихой долине монеты чеканят и слитки льют, а мы, видишь, возим.
– Тебе это откуда известно?
– Шило в мешке не утаишь… куда они его там складируют? За столько веков можно было десять таких башен заполнить или сто. Все мало… мало.
– При мне не боишься такое говорить?
– Мы с тобой в одном дерьме плаваем.
Повозка въехала на вершину и остановилась перед забором с воротами.
– Приехали, – сказал водитель человеку и вышел из кабины вместе с ним.
У высоких и широких ворот стояли длиннобородые мужчины в расшитых золотом длиннополых ризах и красных кафтанах, – жрецы бога Мааммона. Один из них сел за руль, ворота открылись и, как только повозка въехала в огороженный периметр, закрылись.
Человек подошел к седобородому старшему жрецу, на плечи которого была наброшена шкура леопарда. Жрец окинул его холодным взглядом.
– Важное сообщение, ограблена повозка, перевозившая ценности из башни Кащея.
– Где? – спросил старший жрец.
– Восточные холмы, рядом с лагерем беженцев. Водитель и сопровождающий убиты. Есть свидетель, который показал, что налет совершил ребенок или животное.
– Вот как? – старший жрец удивленно поднял бровь.
– Свидетель утверждает, что видел у преступника хвост, но это маловероятно. Померещилось.
– Хорошо, я вас понял, – сказал старший жрец и указал на усатого водителя, ожидавшего у ворот, когда за забором разгрузят его повозку. – Подождите немного, он отвезет вас вниз.
Человек поклонился и отошел. Жрец постоял немного, задумчиво глядя на восток, и пошел к маленькой калитке в заборе, шагов в двадцати от ворот, набрал комбинацию из шести цифр, вдавливая металлические кнопки кодового замка. Калитка открылась, старший жрец вошел в замкнутое, прямоугольное пространство большого металлического ящика, закрыл калитку и вдавил кнопку с цифрой три, на панели, расположенной на стене, раздался щелчок, легкое гудение и жрец медленно поехал вниз. Ящик дернулся и остановился, жрец открыл калитку и вышел.
Стены покрывали плиты мягкого песчаника, легко поддающегося резцу. Крылатые люди с ястребиными головами жали ячменное поле. Их согнутые тела навсегда застыли с серпами в руках. Старший жрец остановился у барельефа со жнецами, поклонился им, сложил руки на груди и прочел короткую молитву: “Срезайте народы серпами болезней, войн и голода. Удобряйте их телами почву, а душами преисподнюю земли”.
Жрец пошел дальше, на следующем барельефе, в верхней его части, искусный мастер изобразил высокого кудрявобородого царя, сидящего на престоле. Расторопные слуги привели к нему связанных пленников: мужчин, женщин и детей. В середине барельефа мужчинам отрубали руки и ноги, снимали кожу, детей бросали на копья, женщин закапывали живьем. В нижней части барельефа вороны слетались на сложенные грудами тела. Старший жрец поклонился и произнес: “Жестокий правитель – благо для народа. Он как горькая трава, изгоняет болезнь, как раскаленное железо, прижигает язву, как острый нож, отсекает гниющую плоть. Его тяжелая рука держит крепко и не отпустит”.
Старший жрец прошел дальше. На третьем барельефе великаны руками вырывали высокие деревья, рыли землю и вытаскивали на поверхность уголь, перегораживали реки плотинами, прокладывали дороги, воздвигали мануфактуры, возводили город. Старший жрец поклонился и проговорил: “Природа, созданная невидимым Богом, непредсказуема и опасна. Она, как плохая жена, кричит ураганами, плачет наводнениями, зло смотрит молниями, осуждает дела мужа землетрясениями. Укрощая природу, мы исправляем ошибки невидимого Бога”. Старший жрец поклонился и поправил дымящийся фитилек, висевшей на стене лампады.
Подойдя к четвертому барельефу, старший жрец поклонился солнцу, пронзающему землю лучами. Там, где лучи входили в землю, зарождались золотые жилы. Они растекались в стороны и вглубь земли: “Фундамент крепкого здания, сильные ноги, благополучное завтра, счастливые дни, спокойные ночи, свобода от Бога – золото, дар солнца и земли”.
На пятом барельефе обнаженные мужчины и женщины пили вино, вкушали разнообразные блюда, совокуплялись, считали монеты, дрались, вонзали кинжалы в спины, из их длинных языков вылетали колючки, руки тянули чужое добро. Старший жрец произнес: “Свобода мыслей, слов и поступков, уравнивает нас с обитателями Высших сфер. Небесное и подземное соединяются в человеке, образуя хмельное вино и жизнь проходит приятно и незаметно, как летний сон во фруктовом тенистом саду”.
Перед шестым барельефом старший жрец простерся ниц, затем встал на колени и молча рассматривал изображение бога Мааммона, сидящего в позе безразличного спокойствия. С левой стороны груди, там, где у живого бьется сердце, мастер изобразил камень Ал-Атар. Жрец не произнес ни слова, простерся ниц, встал и открыл узкую желтую дверь справа от изображения бога Мааммона. Цвет двери был искусно подобран под цвет песчаника. За дверью притаилась плотная, душная, непроглядная тьма. Старший жрец, преданно глядя во тьму, произнес: “Камень Ал-Атар похищен подручным Караги котом Наглом. Он клюнул на приманку”.