– Я запутался. Книжки и сделали из меня то, что Вас бесит.

Он улыбнулся и протянул мне новую стопку листов. В этот раз они были исписаны пляшущим почерком плохо видящего человека.

– Не книги, а неправильное отношение к вымыслу. Вот их, – он потряс бумагами перед моим носом, – бояться не стоит. Даже такому впечатлительному парню. В последний раз скажу: то, что Вы читаете сейчас – жизнь.

У подножия Древнего Храма она остановилась, обтирая платком руки и разрабатывая замлевшие от долгого бездействия пальцы. Сотни нешироких ступеней с выбоинами и выщерблинами – отметинами путников и их телег – смотрели на женщину в упор. Вечные, не страшащиеся того, что они охраняли и к чему сопровождали.

Солнце оплавляло землю. До вечерней прохлады было ещё с десяток-другой шагов. Надев свитер, до того путешествовавший у её бёдер, странница осторожно пропустила руки через кожаные петли вожжей, привязанных к грузу.

Пора. Колёса медленно перескакивали и с глухим стуком встречали всё новые и новые ступени. Трясся багаж, наскоро спелёнатый брезентом: три продолговатых ящика, сложенных на манер пирамиды, один другого меньше. Женщина изнывала. Иногда она открывала рот, шумно дыша, и чувствовала, как капли пота срываются с ложбинки над верхней губой и падают на грудь. Кожа шеи и плеч болела и саднила.

Всё же хорошо, что она отправилась в дорогу сама. Можно сказать, это повод для гордости – горькой и странной гордости человека, отсрочивающего конец. Когда в мире столько вер и столько способов справиться с бессилием и гневом, она выбрала сложный, витиеватый, опасный путь, который, может быть, чему-нибудь её и научит. Это заставило идущую улыбнуться, и она услышала, как с тихим хлопком треснула тонкая кожица нижней губы. Завибрировал на руке браслет: «Пульс 124 уд. мин.». Ещё немного.

Плотное полотно неба рассекла розовая стрела заката – пролетела и скрылась за вершиной Храма, чиркнув по своду и осветив отполированные временем колонны. В спину путешественнице задул тёплый, шершавый ветер. В воздух взвился песок. Казалось, его было немного, но то тут, то там над ступенями поднимались, закручиваясь, упругие золотые спирали, которые перекрещивались, сталкивались и, срастаясь, рассыпались вновь.

«Дерьмо».

Она редко отчётливо что-либо произносила про себя. Чаще всего мысли неслись сплошным потоком. Им был не нужен ни один из существующих языков – только образы, память о запахах, формах и текстурах. Но это «дерьмо» было исключением. В нём уместились усталость, обезвоженность, стёртые ноги, обеспокоенность песчаным штормом и отзвук времён, когда она бранилась чаще, чем следовало.

Женщина втащила багаж на площадь у входа в Храм, опустилась на колени и опёрлась руками о покатые, плотно подогнанные друг к другу камни. Ветер стих. В замолчавшем мире шаги сотрудника службы безопасности звучали сверхъестественно громко.

– Добрый вечер. Позвольте, я возьму Ваш…

– Нет. Нет-нет-нет. Помогите встать. Много у вас тут ступеней. И день… не из лучших.

Она опёрлась на его руку аккурат над запястьем, проигнорировав раскрытую ладонь, и привстала. Под куполом неба отливались первые звёзды. Охранник указал на длинный стеклянный флигель, состоящий из нескольких, разделённых перегородками в человеческий рост, комнат. В помещениях ещё горел свет.

Белые письменные столы и стулья. Сервировочные тележки. Корзины с безупречно свежими фруктами. Абсолютная стерильность.

«Наверняка там играет музыка для медитации, а персонал говорит с тобой, как с душевнобольным и косится на тревожные кнопки».

Она глубоко вдохнула, прикрыв глаза, и двинулась за новым провожатым. У входа в здание посетительницу остановили и с осторожностью обыскали.

– С этим, – охранник указал на ящики, – внутрь никак, уж простите. Пока наш специалист проштампует документы и побеседует с Вами, мы осмотрим Ваш «особенный багаж» и, если всё будет в порядке, снабдим его соответствующей наклейкой, которую просканируют на контрольно-пропускном пункте. Поверьте, такие меры предосторожности больше чем необходимы.

Женщина медленно спустила с плеч вожжи, не глядя на него. Тело гудело, дрожало от боли. Ожоги под свитером чесались, задевая ворс. Перспектива расставания с ящиками пугала, и беспокойство забилось в горле, зашумело в налившихся висках, но она постаралась звучать как можно убедительнее:

– Благодарю Вас, я знаю об этом. Мы… Доктор предупреждал. Спасибо.

Свет втянул её в комнату и опустил на глянцевый стул.

В глубокой резной вазе осталось всего несколько вафель, но клерк протянул её с достоинством. Оглядев его, силясь держать глаза открытыми внутри безупречно белой коробки, путешественница молча подготовила все надлежащие документы.

– Пациентка номер четыре. Это Вы?

– Я.

Глоток ледяной воды обжёг горло. Осторожно взяв несколько белых душистых салфеток, она поднесла их к лицу и вдохнула аромат «трав после дождя», если верить золотой надписи на упаковке. Салфетки были прохладными, но лицо защипало, едва антисептик попал на повреждённую кожу.

Задумавшись, клерк облизнул губы так, что её передёрнуло.

– Четыре. Вы лежали в частной клинике? Чем Вы…

– Я предупреждена о возможности подобных расспросов. И также знаю, что не обязана отвечать. Я – пациентка номер четыре, и я хочу оказаться по ту сторону турникетов как можно скорее.

Опустив салфетки в мусорное ведро – такое чистое, что при желании из него можно было пить, – она прикрыла глаза, напоследок бросив на клерка быстрый, цепкий взгляд.

– Рад приветствовать Вас в нашем учреждении.

«Твой голос такой же серый, как и ты сам».

– Надеюсь, это путешествие закалило Ваш… дух и поспособствовало ускорению процесса реабилитации.

Ответа не последовало.

Служащий пригладил волосы, поправил лацканы короткого халата и включил проигрыватель. Под потолком, рикошетя от плафонов, забилось птичье пение и разнёсся рокот волн. Несколько долгих минут мужчина сверял документы, справки и свидетельства с образцами, затем проверил наличие водяных знаков, подписей, печатей и скрупулёзно заполнил акт приёма пациента.

Овальная лампа над дверью наполнилась зелёным светом: багаж отбыл из пункта досмотра. Чисто. Женщина расправила плечи и встретилась взглядом с клерком. Мимо панорамного окна прошёл знакомый охранник, кивнул и осторожно махнул рукой в знак прощания, зная, что ему никто не ответит.

У ног засквозил ветер: ворота на другом конце тоннеля медленно расползались. Пациентка тихо зашипела и пошла быстрее. Здесь, в громадной изогнутой железной трубке, было холодно и влажно. Воображение бесконтрольно дорисовывало за поворотами тени уличных музыкантов и попрошаек. Им можно было бы отдать чёртов колючий свитер в обмен на фляжку с водой.

Колеса разболтались и теперь свистели. Багаж растрясся, верёвки, очевидно недостаточно сильно затянутые сотрудниками охраны, свободно скользили вдоль корпуса нижнего ящика. Гул сопроводил фиксацию двух массивных железных створок, и в тоннель вторгся душный южный вечер.

До самой линии горизонта пустыня была нашпигована десятками кострищ, и ветер то и дело доносил шёпот, шорохи, вой или сдавленные рыдания.

«Мы будто бы спустились в Ад, ещё и за собственные деньги».

Женщина сплюнула, растёрла руки и осторожно соскользнула на песок.

Держаться так, чтобы ни на кого не наткнуться, было непросто. Далеко не все новички разжигали костры. Небо чернело, светясь вдали, как бактерицидная лампа, и тени быстро догоняли женщину, заполняя борозды от колёс и следы.

«Это ты? Милая, ты?» – прозвучало где-то у самого уха. Что-то коснулось колена, и путница оступилась, зачерпнув носом ботинка изрядную порцию песка. Бормотание осталось позади и вскоре смолкло.

Обойдя по периметру первую долину, женщина облокотилась на повозку, присела там, где нужно было смастерить козлы, и осторожно спустилась вниз по склону. Запах костра остался в другой стороне, и шумы, относимые ветром, больше не беспокоили её.