– Не говори ерунды. Иди, потанцуй хорошенько. Только ничего такого не пей, ни у кого не бери…

– Таблеток, жвачек или пастилок. Я знаю, мам. Спасибо.

В коридоре звякнули ключи. Дверь не могла открыться, но по ногам потянуло холодом. Пятки опёрлись о подоконник.

– Ушла! Люблю тебя!

«Твою мать!»

Резкий запах жжёной шерсти отрезвил её. Хозяйка квартиры стряхнула мерцающую точку с юбки, привстала, расстегнула молнию, с трудом заведя руку за спину, и вышла в кухню, подтягивая резинки чулок. Угол столешницы, обжитый журналами и кофейными кружками, вонзился в кожу чуть повыше бедра.

– Уууу! Такая дюймовочка и такая неуклюжая!

Под припыленным абажуром засветились медали. Мужчина выложил из кармана несколько конфет, почесал щёку и присел у входа, прислонившись затылком к дверному косяку.

– Иди отсюда. Я ещё не закончила. Тебе нельзя смотреть. Кыш!

Собственный голос обрушился на неё, как груда камней. Боль под грудью становилась невыносимой, отвлекая от непрекращающейся пульсации в бедре.

– Мне всё равно, как это выглядит. Я, может, уже люблю этот торт любым. Только дай попробовать крем. Немного. Не жмотись, ну. – Фигура подалась вперёд. – Меняю конфеты на крем. Всё по-честному.

Тишина прокатилась по дому страшным валом, ударила в окна, мелкими пузырьками осела на стенах. Тень выжидала. Давала подумать, отдышаться, вспомнить. Обползая чашки, уходя в сток, вытекая из телефонной трубки, она наблюдала и тактично молчала.

– Ладно, минуту. С-с-с… – Она втянула воздух, прижав язык к нижним зубам. – Будет синяк наверняка. И всё опухнет, и в эти твои любимые штаны я точно не влезу. Они обтягивают даже то, чего у меня нет.

В холодильнике включился свет. В ящике для овощей нашлась одинокая банка с консервами. Свинья с отмокшей этикетки держала в копытах большой букет полевых цветов и выглядела тошнотворно нелепо.

– Меняю ложку крема на правильный ответ. Вопрос не такой сложный, ты справишься.

Руки стали слабыми и чужими. Рот наполнился горечью. Такой же, какая преследует после случайно пережёванной апельсиновой косточки.

«Ты женишься на мне?» – вот что следует сказать теперь. Посмотреть в землистое лицо, выбрать позу смелую, почти вызывающую, и принять ответ, как ребёнок принимает волну, что в разы больше, чем он сам.

– Ты знаешь, что ты мёртв?

– Не понял. – Он говорит так же, как тогда. – При чём тут вообще это? Ты снова ищешь повод поругаться?

Как страшно. Как смешно.

– Ты. Знаешь. Что. Ты. Мёртв?

Окно не поддалось, и женщина шумно втянула густой квартирный воздух, опершись на подоконник. Следы копоти на ладонях. Ровно там, где мог быть розовый сливочный крем. Точно там. Как иронично.

Фигура качнулась и поплыла к ней, не касаясь пола, чуть позвякивая наградами, тормоша волосы, нервически ощупывая некогда рассечённый конопатый нос.

– Я знаю это, родная. Но знаешь ли ты?

Её затылок соприкоснулся с чем-то тёплым. За окном взорвалась петарда, и женщине показалось, будто искры прожгли её голову, пройдя через грязную стеклянную панель. Предметы в поле её зрения обрели настолько резкие очертания, что в глазах зарябило от обилия деталей: пылинки, след большого пальца на оконной раме, пористая дорожка воска в центре стола, совок, полный бумажных обрезков.

«Эта квартира выглядит, как притон… Бог мой…».

Она кинулась в коридор. Зубами вытянув сигарету из пачки, накинула пальто и, сбежав по подъездной лестнице, отупело уставилась на свободную решётку радиатора.

– Где?

Придерживая спиной дверь, сосед помахал ей и улыбнулся. Спустя полминуты площадка заполнилась визгом двух его обросших снегом собак.

– Вам не холодно? Вы расстроены? Пойдёмте ко мне. Скоро жена придёт, ужин будет не ахти, но будет. Есть немного выпить и…

– Где бомж? Он сидел здесь, на радиаторе. Последние недели три, четыре… Чёрт, он торчал тут каждый божий день.

– Я никого здесь не видел. Никаких бродяг. Можно спросить жену, но… – Мужчина мягко улыбнулся и осторожно поправил на ней пальто, заметив чёрную ленту чулок. – Лучше бы Вам просто согреться и поговорить немного с живыми людьми. Или помолчать: в хорошей компании это тоже бывает полезно. Оденьтесь потеплей и приходите. Я поставлю чайник.

Женщина кивнула, взялась за перила и начала своё восхождение, глядя на замёрзшие пальцы собственных ног, как на что – то чужеродное. Собачий лай остался далеко позади, когда она склонилась над межперильным рвом, осветившись случайным воспоминанием:

– Вы ещё здесь?

– Да. Лифт снова не работает, а я не очень хороший ходок.

– Курите?

– К сожалению, дорогая.

– Хорошо. – Она медленно сползла по стене, не решаясь ощупать карман. – Очень хорошо. Кажется, я потеряла спички.

Карл замахал на меня руками и зашипел, стоило приподняться и открыть рот. Подавленное «А» застряло где-то за языком и теперь распирало гортань, пока я возвращался на своё место, удивляясь и немного стыдясь.

– Что такое важное Вы осознали?

Он налил себе ещё немного чая из моего термоса и принялся греть об него ладони. Мне тоже вдруг стало зябко, но отбирать единственную импровизированную кружку у старика совсем не хотелось.

– Почему врача не арестовали? Знаю, знаю, вопрос не по теме, но эта мысль меня не отпускает. Он же совершил должностное преступление. От таких людей… избавляются.

Карл устало вздохнул. С минуту он молчал, глядя то на меня, то на чашку. Затем неспешно закончил чаепитие, промокнул рот бумажным полотенцем и неожиданно взял меня за руку, повыше запястья. Словно я мог сбежать, узнав его страшный секрет, или оскорбить бестактностью воспоминания о тех, кто был ему важен.

– Прививку делали не только ей. В тот же вечер… Мой дорогой друг…

Я знал, что это обращение не ко мне. Он спрашивал разрешения. Извинялся за то, что собирался сказать.

– Упаковки были заранее вскрыты. Когда всё было готово – запаяны. Вакцину признали устаревшей, вирус – мутировавшим, инцидент замяли.

– Замяли? – Я задыхался. – Так просто?

– Совсем не «просто». – Он смотрел на меня, но не видел. – Его безупречная репутация и полезные знакомства, конечно, ускорили этот процесс. Но другой – нет.

– Другой?

Мы выдержали долгие взгляды друг друга. Неожиданно для самого себя я придвинулся к Карлу и схватил его за рукав.

– Его Тень. Вы описали предысторию, но… Вы позволили себе только полуправду. Так?

– Это отрывок. В память о нём.

Мужчина захрипел и прокашлялся, утирая губы платком.

– Здесь ещё много лжи?

– Перестаньте вести себя так, будто я Вас одурачил. Здесь много тайн. Но всё – чистая правда.

Мы помолчали, вслушиваясь в шаги очередного посетителя. Блеснула вспышка: кто-то фотографировался в зеркале.

– Я знал, что Вы можете быть не готовы. Это нормально, – шептал Карл, пока шумела сушилка и растворялся в музыке нестройный ритм чужих шагов. – Собирайте вещи и уходите, забудьте… всё это. Наберите Лизе, позовите её на свидание. Она откажет раз, другой, но женщины любят простых и добрых, как Вы…

Может быть, этого он и добивался. Что-то ядовитое разъедало скулы, текло по мышцам и связкам, чтобы заполнить рот и заставить гореть лицо. Я медленно вдохнул. Так глубоко, что под лёгкими закололо.

– «Простой и добрый». Так описывают деревенских дурачков. Я не простой. Я разный. Как и все вы – люди, которые всё понимают с полуслова, познали истинную природу чувств и вещей и не задают вопросов. Извините, что не оправдал ожиданий.

Я ждал, что он стушуется. Устыдится. Что, боясь в самом деле предсмертного одиночества, тут же извинится в своей странной, старомодной, вежливой и отчуждённой манере. Сейчас я понимаю, что в тот момент ещё недостаточно хорошо знал нас обоих.

– Тогда хватит истерик. Пробудите свою любознательность. Загляните в зрачки настоящей жизни. Вокруг Вас сплошь поролон, силикон и неопрен. А я предлагаю свитер из крапивы. Он Вас закалит. И согреет, когда потребуется.