Так и с ума сойти недолго, Яна…

Беру телефон, нажимаю на кнопку и провожу по экрану пальцем. Пароля нет. Темный в ярких линиях экран исчезает. Теперь я могу видеть заставку. С нее на меня смотрит девушка. Точнее девушка смотрит вдаль. Я вижу лишь ее профиль и темные, развевающиеся на ветру волосы. На ней униформа официантки. Она стоит рядом с клумбой цветов у кафе.

Эта девушка — я.

Я несколько раз гашу экран, снова включаю и смотрю на свою фотографию, затем опять выключаю, и так бесчисленное количество раз, пока натянутая струна внутри не лопается и волна эмоций не заставляет меня отбросить гаджет и уткнуться носом в плед.

Когда он сделал эту фотографию? Почему я не заметила его рядом с кафе в тот день? Часто ли он вообще позволял себе такое? Может, Рустам Довлатович вообще ходил за мной по пятам, а я этого не знала?

Снова беру телефон и лезу в галерею с фотографиями. Мне кажется странным, что у взрослого мужчины на заставке фотография девушки, хотя, что тут странного, учитывая то, в каких чувствах он мне признался и какое условие поставил? В альбоме у него есть только это фото и больше никаких. По телу пробегают мурашки, потому что я в очередной раз убеждаюсь в его безумии. Он не приукрашивал, когда называл меня своим безумием. Это так и есть.

Отложив телефон в сторону, укладываюсь на спину и бесцельно смотрю в потолок. Мне нужно решить, и я уже практически уверена в том, что отвечу ему, но все еще не представляю, как все это сумасшествие будет происходить между нами. Что мне нужно будет делать? Что говорить? Как реагировать? Неужели он хочет, чтобы я спала с ним в этом доме, где мы жили вместе с мамой? Я не смогу. Даже от мысли об этом мне становится тошно.

Минут через сорок после ухода Рустама Довлатовича приезжает его ассистент. Он передает мне пакет с лекарствами, что прописал врач, и несколько с едой. Когда я смотрю на бумажные коричневые пакеты, заполненные различными продуктами, сердце сжимается. У меня нет аппетита, но отчим позаботился о том, чтобы в доме была еда, если вдруг я захочу есть. Он всегда будет вести себя со мной так, пока его безумием не станет какая-то другая девушка. От этой мысли мне становится не по себе. Я не хочу вечно быть его одержимостью, лучше бы я вообще ею не была, но когда думаю о том, что однажды это закончится, внутренности болезненно скручивает, ведь я также не хочу быть просто игрушкой или вещью в его руках, которую однажды выбросят за ненадобностью, вот только чего я тогда хочу?

Разобрав сумки, часть еды я убираю в холодильник, другую часть в шкафы. Снова накатывает ностальгия, когда этим мы занимались вместе с мамой, когда жизнь в этом месте принадлежала мне и ей, а отчим был просто отчимом, а не мужчиной, трогающим меня между ног и просящим лечь с ним в постели. А теперь я предаю ее, собираясь спать с ним, с тем, кто был ее мужем, разбираю здесь продукты, которые он купил для меня, будто ничего ужасного не происходит.

Аппетит так и не появляется, и я практически заставляю себя съесть бутерброд с сыром и апельсин. Обедом это назвать трудно, но больше затолкать в себя мне не удается. Затем я выпиваю лекарство и собираюсь пойти в душ, чтобы смыть с себя пот, пока снова не поднялась температура. По пути к лестнице слышу пиликанье айфона. Пришло сообщение. Мне не нужно гадать от кого оно. Я знаю, что от него, и также знаю, что если не прочитаю и не отвечу, он, скорее всего, позвонит, а говорить мне с ним пока не очень хочется, а если не отвечу на звонок, то отчим наверняка примчится сюда, чего мне хочется еще меньше, поэтому я поднимаю гаджет с дивана и открываю чат.

"Как ты, Яна?"

Если не считать того факта, что ты склоняешь меня к сексу с тобой, то мне стало легче.

Этого я, разумеется, не пишу, а просто отправляю.

"Нормально".

Ответ приходит незамедлительно.

"Тебе не идет форма официантки. Это не то, что я хочу на тебе видеть. Но лучше смотреть на тебя так, чем никак вовсе. Ты очень красивая, Яна".

Перечитываю сообщение снова и снова, и понимаю, что практически не дышу, а когда делаю глубокий порывистый вдох, легкие обжигает, словно воздух вокруг раскален. Не собираюсь ему отвечать на этот комплимент. Даже если бы хотела, я не знаю, что на это можно ответить. Спросить, а в чем бы он хотел меня видеть? Уверена, что ответ меня не обрадует. Сказать, что тоже считаю его красивым? Так и есть. Я считаю. Но не собираюсь давать ему об этом знать.

Гаджет бросаю обратно на диван и направляюсь туда, куда шла. В душ. Надеюсь, что теплая вода меня немного успокоит. Возможно так и было бы, если бы зайдя в ванную я не застыла на пороге, увидев разбитое стекло душевой кабины. Воспоминания об утре снова вколачиваются в меня и болезненно дерут грудь. Крови на дверце уже нет. Но я помню, что она там была, и знаю, почему.

Прекрати, Яна! Ты не можешь ходить грязная только потому, что Рустам Довлатович мылся в этом душе. Это же глупо. К тому же другого душа здесь нет. Перестань себя накручивать.

Делаю несколько вдохов и выдохов, мысленно пытаясь взять себя в руки, затем прикрываю дверь ванной и начинаю медленно идти вперед к душевой, по пути стягиваю с себя толстовку и штаны. Оказвашись напротив зеркала, висящего над раковиной, поворачиваюсь к нему и невольно начинаю себя разглядывать. Худенькая, маленькая, небольшая грудь — что во мне его так с ума сводит? Почему я?

Тяну трусики вниз и остаюсь полностью обнаженной. Обычная. Ничего особенного. Я — это просто я. Яна Алексеева. Девушка без друзей и тяги к дорогим вещам. Так почему же именно меня он хочет?

Веду пальцами по груди. В ванной довольно прохладно, поэтому соски твердеют, я задеваю их пальцами. Они очень чувствительные. Резкий импульс от них устремляется между ног, я сжимаю бедра, резко отрываю руки от груди и хватаюсь за раковину.

Это все из-за него. Он меня отравляет.

Захожу в душевую кабину и включаю теплую воду. Стараюсь игнорировать запах его геля для душа, который все еще фантомно витает в воздухе, но не получается. Перед глазами всплывают картинки, как Рустам Довлатович стоял здесь, на том же месте, где стою сейчас я, как я разглядывала его тело. Воображение настырно рисует образы, как было бы, если бы сейчас он тоже тут был. Жжение в животе и напряжение между ног становятся невыносимыми. Я кричу и с силой ударяю по дверце душевой. Смотрю на свою ладонь, которая лежит на трещине, оставшейся после его удара, и впервые понимаю его чувства, с которыми он не может справиться. Но я — не он. Я смогу. Я дам ему, чего он хочет, развалюсь на части, а потом попытаюсь собрать себя заново. Свою новую жизнь, где не будет его, но будем мы с Сашкой.

Чтобы образы больше меня не сводили с ума, выдавливаю гель на мочалку и начинаю неистово тереть тело. Кроме его геля других здесь нет, поэтому запах, который недавно был едва ощутимым, теперь ударяет в нос и заставляет меня представлять, как руки мужчины, а не мои руки, прикасаются ко мне. Я начинаю тереть кожу еще сильнее. Бедра, руки, живот… Пока на ней не выступают красные пятна.

Прикусываю губу и кидаю на пол мочалку, ощущая, что к глазам подступают слезы. Мне нужно уйти отсюда, чтобы перестать вдыхать этот проклятый запах. Встаю под теплые струи и просто стою. Жду, когда вода сама сделает свое дело. Она очищает меня, смывает лишнее. Его запах и воспоминания о нем утекают в слив, оставляя мне только меня. Все еще меня. Пока еще меня.

После душа в своей комнате одеваю чистую майку и шорты, затем иду на кухню и измеряю температуру. Она немного поднялась. От досады я не знаю, что делать дальше, ведь из-за своего состояния даже выйти из дома и прогуляться не могу. На улице снова льет дождь, и моя следующая попытка пройтись под дождем может обернуться чем-то более серьезным. Сообщений от отчима больше не приходит, звонков тоже нет, и я хоть тут вздыхаю с облегчением, потому что мыслей о нем и так слишком много.