— Не покидай меня, — прошептала она.

Дариус закрыл глаза. Тепло ее рук было чудесным. Он вдыхал ванильно-лимонный аромат ее волос…

— Ты — единственное чистое существо в моей жизни, Серафина. Все, чего я хотел, это оградить высокой стеной твой маленький сад, чтобы ты была в нем счастлива и безмятежна. Устроить небольшой рай… только для тебя.

Принцесса слегка отклонилась назад и уставилась на него с мукой и грустью. Неуверенная улыбка появилась на ее дрожащих губах, и он понял, что должен делать. Союз с этой девушкой? Брак с этим ангелом, королевским отпрыском? Откуда в нем эта спесь, позволившая ему возмечтать, будто он достоин ее? Сердце Дариуса рухнуло в бездонную пропасть. Оставалось только одно решение.

— Серафина, то, что я всю жизнь защищал тебя, — единственная заслуга, которой я горжусь, оглядываясь назад. Я делал ради тебя все, на что был способен. По крайней мере пытался. Но посмотри, что я творю с тобой сейчас! Ты никогда не должна была плакать, Стрекозка. Тебе не следовало меня любить…

Она ухватилась за его рубашку, в фиалковых глазах вспыхнула злость.

— Но такова твоя натура, — ласково продолжал он, гладя ее волосы, — полная любви, жизнерадостная и щедрая. Таков мой ангел. Как счастлив я был, наблюдая за тем, как ты росла… участвуя в твоей жизни. Мне не следовало тянуться к тебе, зная, кто я, зная, что я могу лишь запятнать грязью твою чистоту. С моей стороны это было непростительным эгоизмом. Но ты была мне так нужна!..

— Как и ты мне, — прошептала Серафина.

— А теперь я должен оставить тебя, моя Серафина. Ты знаешь, что нам пора распрощаться.

— Нет, Дариус! Ты не прав! Ты нужен мне здесь.

— Нет, ты все еще не понимаешь. — Во мне… внутри меня… есть нечто глубоко скверное… дурное. Я не знаю, что это такое. Понимаю лишь одно: исправить это нельзя, и помочь мне тоже…

— Нет, можно! Вместе мы сможем…

— Нет! Погляди, что я сделал с тобой. Бросаешься едой в стену, как безумная!..

— Я лишь хотела привлечь твое внимание. — А вино? А лауданум? Я слышал об этом. Ты чуть не погубила себя! Вернее, я чуть не погубил тебя.

— Но, Дариус, я же думала, что ты погиб! Ты мой любимый, мой лучший друг! Я была безутешна!

— А как насчет нынешнего утра? — сердитым шепотом отозвался он. — Я совокуплялся с тобой, как с вавилонской блудницей!

— Я хотела тебя.

— Серафина! Дело же не в этом.

Она схватила его лицо в ладони и поймала агатовый взгляд.

— Дариус, прекрати! Я знаю, ты перестрадал, пережил ужасные вещи, которые я никогда толком не пойму. Но я тебя люблю. Тебя! Мне не нужен герой-победитель. Мне нужен ты, и я принимаю тебя…

Дариус отпрянул от нее, растерянный, сердясь все более и более.

— Я сказал «нет»! Ты что, не слышишь? Ты не можешь все еще хотеть меня! С тобой, верно, тоже что-то неладно?

— Я не причиню тебе боли. Позволь мне тебя любить.

— Я не могу этого сделать! — воскликнул Дариус, вскочив. — Ты разве не видишь? Я не могу! Я не знаю как!

Серафина по-прежнему цеплялась за него.

— Можешь. Ты мой Дариус… ты можешь все! Ты мог раньше сделать все, можешь и сейчас. Ты просто боишься. Перестань убегать. Я никогда не поймаю тебя, если ты мне этого не позволишь. Дариус, пусть моя любовь исцелит тебя.

Она ласкала его, и от нежных ее прикосновений, от любви, проникавшей в самую сердцевину его существа, последняя ниточка, на которой держалось его самообладание, порвалась.

— Зачем ты хочешь погубить меня? — Со сдавленным криком Дариус сорвал с себя образок Богоматери и отшвырнул далеко за перила вместе с цепочкой. — Я не могу этого допустить! Я никогда не хотел жениться на тебе! — неистовствовал он. Взгляд его стал безумным, горло перехватило, и сдавленный крик вырвался из его груди. — Почему ты так жестоко меня мучаешь? Зачем заставляешь страдать из-за того, чем я не могу обладать, из-за того, кем я не могу быть?! Почему ты не оставишь меня в покое? Почему ты не дала мне умереть в Милане, как я хотел?

— Нет, Дариус! — Серафина в страхе проскользнула мимо него вниз, к подножию лестницы. — Я найду твой образок. Ты должен его надеть…

— Не стану! Не хочу! — прохрипел он сквозь стиснутые зубы, как будто терпел муки ада.

Он схватил принцессу за плечи и, крепко зажмурившись, прижался раскаленными губами к ее лбу.

— Дариус, — простонала она. Он прильнул щекой к ее лбу.

— Я люблю тебя, Серафина, и поэтому освобождаю от всех обязательств, от нашей связи. Теперь иди, пока у меня еще есть силы отпустить тебя.

— Дариус! — отчаянно вскрикнула Серафина, когда он вырвался из ее объятий.

Легко и быстро Дариус сбежал по ступенькам и направился к входной двери. Жажда крови кипела в нем: ему надо было излить на кого-то свой гнев.

— Дариус!

На пороге он помедлил, но не обернулся.

— Чтобы тебя не было здесь, когда я вернусь. Езжай домой, как собиралась. Если не уедешь первой, уеду я.

Дариус слышал ее рыдания, когда выскочил из дома, сбежал по ступенькам крыльца и, не глядя под ноги, бросился к ожидающему фургону. Одним махом он взлетел на козлы рядом с Рафаэлем и щелкнул бичом над спинами коней.

Сегодня Дариус собирался умереть. Это он твердо решил. Несчастный молил Бога только о том, чтобы тот отложил расправу с ним до того момента, как он спасет Лазара и его людей от готовящейся резни.

Фургон, груженный бочками с порохом, мчался по ухабистым дорогам на запад. Дариус гнал лошадей, а Рэйф присматривал за сохранностью клади. Солдаты ехали сзади. После двух часов бешеной скачки они прибыли к месту назначения: в сосновое редколесье, где находился тайный вход в западную ветвь подземных ходов-туннелей.

Оставив фургон на дороге, они полчаса прочесывали усеянный валунами сосняк и никак не могли разыскать вход в туннели, так хорошо он был запрятан. Наконец Рэйфу удалось найти его.

Они сорвали плети дикого винограда, срубили разросшиеся кусты и обнажили вход в пещеру. Дариус зажег факел, лежавший, как обычно, в начале каждого туннеля, потому что внутри подземелий царил непроглядный мрак.

Как только пламя взметнулось, Дариус увидел, что этот туннель очень широк: трое мужчин могли идти по нему плечом к плечу. Озаряемые колеблющимся светом факелов, солдаты начали перетаскивать порох. Работа была очень тяжелой, так как бочки предстояло протащить между деревьями, пробираясь среди валунов, поднять их почти на вершину холма и занести на руках глубоко в туннель. Промозглый воздух подземелья холодил промокшие от пота тела солдат. Дариус задерживал дыхание каждый раз, как очередной груз взрывчатки проносили мимо рассыпающих искры факелов. Они уложили бочки с порохом пирамидой в трехстах ярдах от входа в пещеру. Наконец из фургона вынесли последнюю кладь с порохом. Дариус приказал Томасу отвести людей за гребень холма, ближе к дороге, чтобы во время взрыва они находились на безопасном расстоянии.

Кавалеристы вскочили на коней, а Дариус ударом сапога выбил дощечку из последней бочки. После этого они вдвоем с Рэйфом закатили ее в туннель, оставляя по пути черно-крупитчатый пороховой след.

Поставив бочку на нужное место, они на миг замерли. Натруженные руки ныли, с лиц стекал пот, но это не было главным. В наступившей тишине из глубины пещеры до них донесся приглушенный шум отдаленных шагов.

Оба повернулись в сторону гулкой кромешной тьмы. Они еще не могли различить свет факелов, но слышали голоса и шорох по камню многочисленных сапог.

— Несчастные ублюдки, — выдохнул Дариус.

Он надеялся, что гора обрушится на них прежде, чем огненная волна. Погибнуть в огне — жуткая смерть.

Он не знал точно, как далеко пойдет в обе стороны стена огня, когда бочки взорвутся. Не знал Дариус и того, сколько сотен ничего не подозревающих французских солдат погибнет под каменными глыбами.

— Пошли, — дернул его за рукав Рэйф.

Они побежали к выходу из пещеры. Там Дариус схватил со стены факел.