На последнем раппорте узора я остаюсь одна и занимаюсь любовью сама с собой».

Гретель Х., рабочая,

22 года.

«Я сижу за штурвалом биплана. На задних сиденьях – две женщины, они зовут меня МакХит. Я – бессмертен».

Рудольф З., мальчик на побегушках,

17 лет.

«Гавриил парил над сапфирово-зелеными лугами Царства Небесного, благоговейно прислушиваясь к свисту в своих знаменитых крыльях.

Несмотря на божественную усталость, что растеклась по всему ангельскому телу вплоть до каждого перышка, до каждой пушинки, путешествие домой прошло хорошо, и когда на горизонте засверкали шпили Райского Града, их восхитительное сияние вдохновило ангельский язык на сочинение псалма:

Когда Гавриил возвращался уставшим из вояжей, подобных тому, что остался сейчас за его спиной, он не знал зрелища чудеснее Райского Града. Однако в данный момент архангел вовсе не парил над Градом и своей миссии – протрубить к битве на земле и на небе, сражаться в ней и одержать победу – не выполнил. Вместо этого он болтался, наподобие светлячка, в паутине обмана, сплетенной восьминогим Сатаной.

Была ночь. Гавриил стоял, раскорячившись над Европой, его упругое тело застыло в абсурдной позе: правая ступня – на Гренландском леднике, левая – на Иранском нагорье. Он крепко прижимал к причинному месту подол хитона, из стиснутого кулака неприлично торчал мундштук трубы, сияющая серебром голова была откинута в глубины космоса, а губы, словно у старой девы, строго поджаты.

Единственный признак жизни подавали его глаза: они подрагивали под закрытыми веками, блуждая где-то во сне…

Вверху, над шпилями, на кристально чистом небосводе, Гавриил видел стекавшиеся к Райскому Граду Господни воинства: серафимы с Метатроном во главе рассекали воздух, распевая: «Кадош! Кадош! Кадош!», офанимы, возвращавшиеся домой из рудников жизненных искр, строевыми звеньями слетали с облаков, а пылающие херувимы кружили в огненных дозорах, охраняя семь городских врат.

Гавриил с удвоенной силой заколотил крыльями, упуская из виду, что усталость, разлившаяся по его телу, была отнюдь не ангельской природы, а человеческой, даже можно сказать – телесной, и возникала из воспоминаний о древних земных временах, когда застукал он сынов Божьих, этих великанов Грегориев, или по-другому – Стражей, в любовных утехах с дочерьми Евы.

Архангел тогда доложил Всевышнему о преступлении и с таким рвением взялся за чистки, что сам Отец счел нужным вмешаться и сделать ему замечание на виду у всех: «Дорогое дитя, мы никого не принуждаем признаваться в грехах, которых они не совершали». Однако Вседержитель прекрасно знал, что двигало Гавриилом в его очистительных порывах, а именно: желание загладить вину за фантазии, что захватили его разум, когда он стал свидетелем кощунственного слияния излучающей свет субстанции Стражей и тленной женской плоти. Поэтому архангелу и было позволено устроить в Раю столько показательных судебных разбирательств, сколько он пожелал.

И все случилось в точности, как задумал Отец: когда рейды против Грегориев были завершены, а их главарь Рёмиил – низвергнут во тьму ада, Гавриилу удалось подавить в себе всякое желание глазеть на порнографию, каковой по сути и являются все сексуальные сношения между смертными и бессмертными. Так продолжалось до тех пор, пока коварный Сатана в подлой попытке отсрочить Судный День не поймал Гавриила в свою ловушку.

У архангелов, таких как Михаил или Уриил, немало дел и забот, и потому неизбежно, что время от времени они устают. (Например, в своем выдающемся труде «De Civitate Dei», или «О граде Божьем», блаженный Августин Гиппонский объясняет существование одних и тех же видов животных на землях, отделенных друг от друга океанскими водами, тем, что в дни Сотворения ангелы летали по планете со всяким зверьем и рассаживали его там и сям по указанию Творца. И вряд ли тут нужно добавлять, что это была нелегкая работа. – Вст. ред. Х. Г.) Обычно ангельская усталость значительно отличается от известной нам, смертным. Она не угрожает жизни ангелов, это не то измождение от тяжкого труда от темна до темна, которое способно изнурить труженика и сократить его жизнь. <…> Божественные же существа бессмертны и имеют свое прибежище у высокого престола Господня. От Него они получают духовную и телесную пищу. (Здесь автор пользуется образным языком, а не утверждает, что ангелы созданы из плоти и крови. Напротив, автор верит, что «плоть» небожителей на самом деле есть сияние любви Всевышнего. – Вст. ред. Х. Г.) <…> С другой стороны, что касается греха, то ангелы Божии переживают его похожим образом, как мы переживаем истощение наших сил: грех замутняет лучезарную субстанцию, составляющую тела ангелов, и, вместо того чтобы отражать сияние Яхве, они это сияние поглощают. Переполнившись гордыней, они отпадают от Бога. [6]

Похотливый трепет, который Гавриил, ничего не подозревая, принял за усталость, навалился на него ночным кошмаром. Даже свет, что струился от золотых крыш Райского Града, был не в состоянии восстановить его силы: ноги налились свинцом, крылья не слушались команд, и, потеряв способность лететь, архангел с оглушительным ревом рухнул на землю.

Когда он очнулся, его окружали лесные заросли, сквозь кроны деревьев проглядывало голубое небо с одним солнцем, десять тысяч солнц и хрустальный небосвод куда-то исчезли, но свет лучей этого единственного светила был настолько ярок, что Гавриил прослезился.

Отерев слезы и поморгав, пока глаза не привыкли к свету, ангел чуть не завопил от ужаса: он лежал, распластавшись на земле, а его голова покоилась на коленях юной девы, коротавшей время плетением венка из роз (Rosa rubrifolia) и веточек розмарина (Rosmarinus officinalis).

Подавив едва не вырвавшийся крик, Гавриил в отчаянии снова зажмурился. Ангел чувствовал такую слабость, что, приди деве в голову поприставать к нему, он в свою защиту и пальцем не смог бы шевельнуть, не говоря уж о том, чтобы взмахнуть крыльями и улететь, прежде чем кто-нибудь прищучит его «in flagrante delicto», как это именуется в книгах Всевышнего Суда. Даже подумать страшно, что он мог бы попасться при таких паршивых обстоятельствах! Нет, это было бы слишком дешевым развлечением для адского сутенера Фарцуфа и его теневых королев! Гавриил решил, что лучше притвориться спящим и быть начеку, но, лишь к нему вернутся силы, взметнуться к голубому небосводу, словно стрела из лука.

Размышления Гавриила были неожиданно прерваны ощущением, будто что-то влажное коснулось его ноги. Что происходит? Неужели она уже принялась его щупать? Он приоткрыл один глаз: ангельские ступни с интересом обнюхивал жеребенок единорога (Monoceros imaginarius) и, казалось, готовился их лизнуть. О, Боже! Как можно притворяться спящим под такой пыткой?

Однако, когда единорог уже собрался приложиться языком к беззащитному ангелу, дева оторвалась от своего занятия и ласково помахала рукой, отгоняя его. Единорожек сердито фыркнул, но повиновался ее жесту и затрусил прочь.

Это доброе деяние изменило отношение ангела к юной деве. Сквозь полузакрытые веки Гавриил видел, что была она не только добросердечна, но и удивительно хороша собой, и он упивался ее красотой, как эликсиром жизни. Чистые голубые глаза, чуть вздернутый нос, розовые щеки, идеально очерченный рот – все это небесным созвездием сидело на ее белоснежном лице. Светлые волосы свободно спадали на плечи, нежные руки, не познавшие греховного бремени, легко порхали над цветочным венком, а под тонким полотном одеяния в такт рукам поднимались и опускались маленькие девичьи груди.