Выходы были переполнены зрителями, сорвавшимися со своих мест и отчаянно пытавшимися избежать гнева зверя. У Императорской ложи на другой стороне Арены Император выглядел ошеломленным.  Германские телохранители помогли  Клавдию встать на ноги и сопроводили его к частному выходу. Мурена, явно взволнованный, отдала приказ стражникам у ворот. Они  все лихорадочно забежали  в коридор, когда зверь вцепился в окровавленное тело патриция.

- Мы должны что-то сделать,  -  произнес Паво.  -  Медведь не остановится, пока не перебьет всех на своем пути.

- В этом нет нужды, римлянин,  -  ответил Амадокус.  -   Смотри!

Он указал на преторианцев, выходящих из ворот и осторожно приближающихся к медведю. Каждый мужчина размахивал охотничьим копьем, взятым из арсенала арены. Охранники сомкнулись вокруг медведя грубым кругом, вонзая в него свои копья и сбивая с толку зверя. Один из стражников глубоко вонзил копье ему в бок. Кровь брызнула из раны и хлынула на песок. Медведь ужасно завыл, когда другие преторианцы окружили его, неоднократно нанося удары зверю.  Наконец медведь издал слабый всхлип и упал на песок.

Нерва бросился из коридора, плюясь от ярости.

- Звериные бои закончились!   -   рявкнул чиновник на  Паво и Амадокуса.

- Мы что, не будем  сражаться?  -  спросил молодой гладиатор.

- Не зли меня!  -  Нерва указал на изуродованное тело патриция. -  После всего этого?  Такого никогда  не должно быть, чтобы честных римских граждан убивали на Арене.  Это плохо для Игр.  Если зрители не будут в безопасности во время боев, толпа перестанет сюда ходить.  -   Словно вдруг что-то вспомнив, он снова повернулся к проходу и щелкнул пальцами на собравшихся акробатов. -   Вы все, идите сюда и, ради богов, сделайте что-нибудь, чтобы отвлечь толпу!

Паво и Амадокус посмотрели  на  чиновника.

- Значит ли это, что наша роль в Играх окончена?  - с надеждой спросил фракиец.

Нерва горько рассмеялся: - Вам повезло. Вы должны вернуться в свои камеры в Имперский лудус вместе с другими бойцами.  - Он покачал головой. -  Завтра будет напряженный день, говорю я вам.  В списке шестьдесят человек, которые должны  будут здесь выступить. Вы тоже внесены в список.

-  Внесены в список для чего?  -   нервно спросил Паво.

-  Для группового  боя, -  ответил чиновник.

- Эй, приятель! Проснись! И не шуми!  – раздался  тихий голос

Паво сонно ворочался в своей камере. Он заснул на тонком спальном мешке, как только охранники захлопнули дверь, истощенный стрессом дневного боя. Каждая косточка в его теле тупо болела, когда он сидел прямо. Он прищурился и увидел фигуру, притаившуюся за дверью, в его пронзительных глазах отражался лунный свет, просачивающийся сквозь щель в стене камеры. Широкие полосы его туники едва виднелись из-под плаща.  Паво узнал в этом лице пожилого сенатора, которого он видел опоздавшим на свое место в галереях.  Сенатор уставился на него, задумчиво поглаживая подбородок.

- Слава богам, что ты еще жив.

- Кто вы?  - устало спросил Паво.

Сенатор проигнорировал вопрос,  пробежав взглядом по гладиатору и  сделал  одобрительный кивок.  - Я вижу, ты хорошо поправился.  Тит всегда говорил, что хорошим римлянином является тот, кто понимает  толк в  физических упражнениях.  Не то, что те разгильдяи,  которых мы встречаем  в эти дни, набивающими  свои животы в тавернах.   Возьми …  это тебе

Сенатор просунул  через решетку сверток, с тревогой вглядываясь в тускло освещенный коридор, чтобы убедиться, что за ним  никто не наблюдает.

- Здесь немного еды.  Чтобы помочь тебе восстановить силы.

Паво охотно взял передачу.  Было еще тепло. Его живот шумно заурчал, когда он развернул ткань, и несколько кусков черствого хлеба и вареного мяса упали ему на колени. Он не решался взяться за еду.  Он оглянулся на сенатора, быстро его оценивая .

- Я видел, как ты дрался сегодня утром, - продолжил сенатор. - Должен сказать, это было впечатляющее зрелище.  И я  это говорю,  как человек, который никогда не любил гладиаторские бои.

- В этом мы оба схожи..

- Ты, наверное, удивляешься, почему я взял на себя столько хлопот, чтобы нанести тебе, сыну опального легата, визит.  Меня зовут  Нумерий  Порций  Ланат,  -  объявил сенатор величественным голосом.  У него была досадная привычка, свойственная всем сенаторам , как заметил Паво,  отвечать не на тот вопрос, который  тебе задают.

- Я слушаю вас,  Порций  Ланат,  -  ответил Паво.

- Мое имя тебе ничего не говорит? -  спросил Ланат.  Увидев безучастное выражение лица юного гладиатора, он сложил руки под подбородком и долго рассматривал  Паво.   - Я был другом твоего покойного отца в те дни, когда Тит был простым военным трибуном,  а я - провинциальным губернатором. Тогда все было по-другому,  но мы с Титом  были очень близки.  Возможно, он говорил  тебе обо мне.

- Не ничего вспомнить.

Ланат  мягко улыбнулся: - К тому времени, как ты родился, я уже вернулся в Рим. Должен признаться, я был разочарован, когда твой отец решил продолжить военную карьеру, а не присоединиться ко мне в Сенате.  Тит мог бы стать эффективным политиком. Но ведь он всегда предпочитал  меч  стилусу.  Похоже, так же, как и его сын.

- Выбор не совсем мой. Клавдий приговорил меня к смерти в качестве гладиатора после того, как они убили моего отца.  Теперь они приговорили меня к завтрашнему групповому бою. Все, что я могу сделать, это примириться и молить богов о быстрой смерти.

- Да,  -  медленно сказал Ланат.  -  Я слышал о планах Императора на тебя. Это кажется ужасно несправедливым, но  Клавдию нельзя доверять, что он  сдержит  свое слово. Он сделает все возможное, чтобы заслужить льстивое поклонение толпы.  Так же, как Калигула и Тиберий до него.  Он во всем  опирается на своих  неряшливых  греческих  вольноотпущенников, которыми он окружил себя.   Во всяком случае, я так понимаю, толпе не терпится увидеть, как ты сражаешься.

Паво вытянул шею, чтобы посмотреть мимо сенатора в коридор. -  Как вам  удалось проскользнуть мимо охранников?  Только имперскому ланисте и его прислужникам разрешается входить в лудус.

- Дежурный охранник  -  сочувствующий нам человек.

Паво внимательно посмотрел на сенатора:  -  Я не уверен, что понимаю.

- Он разделяет определенную привязанность к республиканским ценностям, как и все нормальные , не потерявшие достоинство люди.  Особенно такие,  как ты, которые сильно пострадали от тирании Императоров.

Паво какое-то время молчал: -  Кое-кто  может назвать это изменой.

- Ты прав.-   Сенатор кивнул. – А другие называют  это патриотизмом.  То есть те из нас, кто называет себя Освободителями.