— Ну покажи!

Час был не самый поздний, поэтому задержался ненадолго, развлёк мелюзгу. Потом ещё с их старшими потрепался, а в Гнилом доме первым делом поднялся на чердак и переоделся. Заодно достал из тайника прихваченные в доме звездочёта листы и в очередной раз перечитал записи — где пытался разобрать непонятную вязь букв, где пробовал вникнуть в смысл мудрёных словес, но особо ни в том, ни в другом не преуспел. Возникла даже мысль взять один из листков к Дане, но сразу отказался от этой затеи, решив не рисковать. Мне бы отдельные непонятные слова перерисовать, но чем и на что?

Черти драные! Не до того!

Наказав оставленному на хозяйстве Хрипу смотреть в оба, я пробрался на свой островок и попытался дотянуться до небесной энергии, только всё без толку — сколько ни тужился, так ничего и не вышло. Разве что намёк на стылость уловил, но именно что — один лишь намёк.

Ну вот как так-то⁈ В церкви же всё получается, здесь-то что не так⁈

Ответ запросто мог скрываться в неразобранных или вымаранных кровью фразах на листке с описанием третьей ступени возвышения, и осознание этого прямо-таки выводило из себя. Скрипнув зубами от бешенства, я на шумном выдохе шатнулся-шагнул вперёд и выбросил перед собой руку. Быстро, резко, чётко. Будто не страдал ерундой, а вновь бил Чумазому в челюсть, только пальцы не собрал в кулак, а растопырил.

Н-на!

В опорной ноге вспыхнул огонёк боли, что-то вроде бы прокатилось по мне, а пальцы начали зудеть, и — ничего. Стена камышей даже не шелохнулась.

От жгучего разочарования захотелось выругаться в голос, но я не стал гневить небеса и повторил удар, попытавшись втянуть энергию, прогнать её через себя и выплеснуть вовне. Безуспешно.

Неудача не остановила, и я продолжил отрабатывать приём. Раз за разом, раз за разом. Вдох, толчок, удар. Вдох, толчок, выплеск.

Волосы слиплись от пота, дыхание сбилось, задрожали руки, по телу стала растекаться неприятная ломота. А ещё — почудился чужой взгляд.

Огляделся — никого.

Но неуютное ощущение никак не желало проходить, и я решил закругляться. В Гнилой дом не пошёл, для начала завернул к промоине с ледяной водой. Напился, умылся, тогда стало легче.

Но легче не легче, а, вернувшись к себе, я поднялся на чердак, завалился в гамак и моментально уснул. Разбудили доносившиеся снизу голоса. Продрал глаза, заглянул в каморку Луки и сощурился из-за бивших в оконце лучей заходящего солнца.

Закат. Уже закат.

Спустился на второй этаж, там вокруг стола суетились мелкие, а у растопленной печки хлопотала Рыжуля. В кои-то веки рядом с ней никто не крутился, я уселся на табурет, зевнул и напомнил о своём предложении, вроде как в шутку заявив:

— Слушай, а давай всё же к балагану прибьёмся! Лучших подмостков Поднебесья не обещаю, но с голоду не умрём и мир поглядим.

— Серый! — возмутилась девчонка. — Ну ты только не начинай!

— Знаю-знаю! — перебил я её. — Не можешь бросить мелких! Но дальше-то что? Всю жизнь о них заботиться собираешься? Так не выйдет!

Рыжуля насупилась и недобро прищурила свои зелёные глазищи.

— Это почему ещё?

— Да старикам в Гнилом доме не место! Кто перерос, тот уходит. Нам уже пора.

— И кто же такие правила установил, скажи?

Я повёл рукой.

— Сама погляди.

— Это ничего не значит! — отмахнулась Рыжуля. — Буян говорил, мы одна семья!

Мне аж сплюнуть захотелось. Буян вкладывал в это слово совсем-совсем другой смысл, Рыжуле просто повезло, что она тогда ещё не вошла в возраст, а в Гнилом доме были девчонки постарше. Но ни в чём убеждать её не стал, лишь пожал плечами.

— Нельзя вечно жить для других! Надо и о себе подумать! Нормальная семья нужна, а не такое вот не пойми что!

— Ничего-то ты, Серый, не понимаешь! — улыбнулась Рыжуля и потрепала меня по волосам.

Возмутиться я не успел — подбежала Плакса.

— А покажи фокус с монетками! — попросила она, подёргав меня за рукав.

— Откуда у меня монетки-то⁈ — отшутился я, но в покое меня уже не оставили.

Окликнул Лука:

— Серый, разговор есть!

Я поднялся с табурета, и тут же в окно заглянул сидевший на карнизе Хрип.

— Чего-то Цыпа бежит!

Сивый отмахнулся:

— Да он всегда бегает!

— Не! Прям бежит-бежит! Чего-то стряслось!

И точно: прозванный Цыпой мальчонка лет семи заскочил в дверь растрёпанным и всклокоченным, со свежим синяком под глазом, покрасневшим ухом и порванным воротом рубахи.

— Там! — выдал он, задыхаясь. — Меня за ухо! Я тикать! А он по молде! Еле убёг! И алтын с деньгой посеял! Вот!

— Ну ты и дурень! — ругнулся Гнёт.

— Помолчи! — оборвала его Рыжуля и протянула мелкому ковшик с водой, а после спросила: — Кто и где?

Цыпа напился и пояснил:

— Матлосик пьяный у «Хломой кобылы»! Хотел в пелеулок затащить, насилу убёг! И монеты посеял!

У мальчонки задрожали губы, и Лука резко прищёлкнул пальцами.

— Матросик залётный?

— Не-а! — замотал головой Цыпа. — Уже давненько в «Хломой кобыле» гуляет!

Лука враз помрачнел. Алтын с деньгой — это ерунда, да только Цыпа там давно примелькался, его и вышибалы не гнали, и завсегдатаи знали. Нужно кому весточку передать, он тут как тут — вот монетка к монетке и подбиралась. А не появится день-другой, и о доходном месте можно будет забыть.

— Жаловался кому? — спросил я.

Малец уставился себе под ноги.

— Домой побёг.

Лука вздохнул и распорядился:

— Серый, разберись!

Я нахмурился, безмерно удивлённый полученным заданием.

— А сам чего?

— Того! — многозначительно выдал в ответ Лука и указал на лестницу, а когда мы поднялись на чердак, толкнул меня в плечо. — Серый, ну ты чего? Я же говорил, что мне у «Хромой кобылы» светиться не с руки!

— Из-за Рыжули? — догадался я.

— Из-за неё, — подтвердил старший, облизнув рубец на губе. — И вообще, начинай уже сам с такими делами разбираться! Я с вами до конца лета, дальше так и так тебе эту лямку тянуть.

У меня чуть глаза на лоб не полезли.

— Ты серьёзно? И куда собрался? К Бажену?

— Да вот ещё! — презрительно фыркнул Лука. — Не собираюсь у него в шестёрках бегать! На Пристань пойду.

Новость эта меня, с одной стороны, обрадовала, а с другой — отчасти даже напугала. Стать старшим в Гнилом доме — вроде как здорово, но и тащил на себе Лука столько, что мама не горюй. Как бы теперь все старые договорённости псу под хвост не отправились. И ещё — приют.

Ну и какое мне теперь обучение колдовству?

Я нервно передёрнул плечами и спрашивать, где Лука раздобудет деньги на откупные Бажену, не стал, вместо этого уточнил:

— А чего именно на Пристань? Ты ж с Заречной стороны сроду никуда не выбирался! Неужто подвязки появились?

— Появились, — подтвердил Лука. — И вот ещё что: Яр всё правильно вчера на Чуму поставил. Я ему так сказал.

— Чего-о⁈

— Серый, ну сам посуди, — развёл руками старший, — кто мог знать, что ты Чумазого сломаешь? Он же в два раза тебя здоровее!

— Сука ты! — хрипло выдохнул я.

Лука не обиделся.

— Был неправ, признаю, — примирительно сказал он, не спуская с меня напряжённого взгляда. — Но я хотел как лучше!

— Как лучше! Как лучше! — Меня аж затрясло, в другой раз непременно бы в рожу старому дружочку двинул, а тут просто руки опустились. Потом взорвался: — Какого хрена, Лука⁈ Уж лучше бы вовсе ни на кого не ставил! Уж лучше б тот драный червонец на откупные приберёг!

Старший пожал мощными плечами.

— Нам деньги позарез нужны, а выиграли бы — и при своих остались.

— Ну и что — выиграл? — оскалился я. — Поди, ещё и за Чумазого болел, да?

— Не дури, Серый!

Не дурить? Не предупреди Лука о том, что уходит из Гнилого дома, я бы ему такой подлянки точно не спустил, а так отвернулся и принялся вышагивать туда-сюда, потом сделал несколько глубоких вдохов и кое-как обуздал эмоции, спросил:

— Сразу чего не сказал?

— Ты ж психованный, — ухмыльнулся Лука. — А вчера ещё и на нервах был. Точно бы в драку полез. Скажи — нет?