— Осторожней давай.

Хват расхохотался.

— Да Жучок слабак! Все они там, в Угольном тупичке, малахольные!

И вот тут невесть с чего стало не по себе. Хват ведь не пытался меня подбодрить и нисколько не бравировал. Так оно и было на самом деле. Вчера наши, как узнали, о чём старшие столковались, сразу наперёд поздравлять начали.

Но тогда на кой чёрт Истома на кон червонец поставил?

— Прям все-все малахольные? — хмыкнул я, перебирая в памяти босяков из Угольного тупичка.

— Там рано горбатиться начинают. Если только этот…

Хват прищёлкнул пальцами, но осёкся и вытаращился на вывернувшего нам навстречу патлатого юнца в грязных башмаках и по колено мокрых штанах. На приблудного бродягу и даже босяка тот, несмотря на синяк под глазом, нисколько не походил, очень уж прилично был одет. Льняная рубаха, бархатная жилетка со сложной вышивкой, кожаный ремень. Опять же — обут, на голове — смешная шапочка с куцыми полями.

Чернявый, носатый, курчавый, усики над верхней губой.

Да это же скрипач-фургонщик!

Неужто потребует медяками поделиться или за сломанный инструмент предъявить решил? Вот же принесла нелёгкая!

Но — нет. Ни о музыкальном инструменте, ни о деньгах юнец и не вспомнил, да и угрожать не стал, радостно улыбнулся.

— Рыжая! А я тебя обыскался!

Мы с Хватом мигом выдвинулись вперёд.

— Чего надо?

— Вали отсюда, пока цел!

Скрипач хоть и показался восторженным дурачком, но сразу смекнул, что к чему, и лыбиться перестал.

— Судари, при всём уважении, у меня разговор к вашей спутнице.

Рыжуля страдальчески вздохнула.

— Ну чего ещё?

— В тебе живёт сам танец! — объявил скрипач. — Тебя немного пообтесать, и сможешь выступать не на потеху пьяной черни, а перед князьями и архонтами! Да за тебя станут бороться лучшие подмостки Поднебесья! Куда ты вчера пропала? Мы же обо всём условились!

В первый миг я не понял, о чём идёт речь, а потом в бешенстве скрипнул зубами.

Сам-то предложил Рыжуле присоединиться к бродячему балагану, а вот как заливать надо было! О князьях и архонтах!

— Пообтесать? — прищурилась Рыжуля, мотнула головой и рассмеялась. — Мечтай-мечтай!

— Да послушай!..

Моё терпение иссякло, я опустил корзинку на землю и шагнул вперёд. Хват повторил этот маневр, но скрипач и не подумал отступить, в его руке блеснул клинок ловко разложенного ножа.

— Давайте…

Договорить мы ему не дали. Хват резким махом ноги запустил в музыканта ком болотной грязи, а стоило лишь скрипачу прикрыть лицо рукой, я тотчас оказался рядом и выкрутил тонкое запястье, заставляя скрипача выронить нож. В следующий миг Хват с разбегу шибанул фургонщика в грудь, тот запнулся о мою ногу и полетел спиной на землю.

— Топи его! — восторженно завопила Мелкая. — Головой в грязюку макайте!

— Не надо! — остановила нас Рыжуля. — Пусть уходит!

Меня всего так и распирало от злобы, я заколебался, но девчонка с нажимом повторила:

— Серый, пусть идёт!

Мог бы и не послушать её, но музыкант как завалился навзничь, так и не пытался подняться. Лежал — тюфяк тюфяком. Ну и отпустило.

К чёрту! Ничего меня не отпустило!

Всего лишь возобладал здравый смысл.

Я нехотя подался назад и потянул за собой Хвата, да ещё подобрал нож и зашвырнул его в камыши.

— Проваливай! — рыкнул я на валявшегося в грязи скрипача и напоследок предупредил: — Сунешься в Гнилой дом, ракам скормим!

Но пригрозил, просто чтобы образумить. Сунется — до нас не дойдёт, завязнет и утонет. Только если вдруг такое случится, теперь сам виноват будет. Его выбор.

3–7

В Гнилом доме я надолго не задержался. Попытался было подступиться к Рыжуле, но та против вчерашнего оказалась хмурой и неразговорчивой, от вопроса о скрипаче и вовсе поначалу отмахнулась. Потом вздохнула и сказала:

— Да проходимец какой-то! Привязался — потанцуй да потанцуй! — Девчонка перекинула косу на спину и потребовала: — Всё, Серый! Не мешай! Нам ещё мослы варить!

Я попробовал было придержать её за руку, но какое там! Ещё и Мелкая язык показала. Сам до такого ребячества опускаться не стал, влепил вредине щелбан и двинулся на выход.

На карнизе сидел и что-то строгал ножичком Малёк, но я всё же окликнул Хвата:

— Покараулишь?

— Далеко собрался? — удивился парень.

— Прогуляюсь.

Хват решил, будто я вознамерился разобраться со скрипачом, и хрустнул костяшками.

— А стоит ли?

Я хлопнул его по плечу и уверил:

— Просто прогуляюсь.

Залез на чердак, порылся в сундуке и выбрал из обносков не слишком рваные штаны и рубаху. Ещё прихватил палку, чтобы проверять дорогу. Пусть и знал болото как свои пять пальцев, да только одно дело, когда туда-обратно каждый день привычной дорогой ходишь, и совсем другое — в сторону от обычного пути отойти. Лишней не будет.

Окружённый со всех сторон стеной камыша клочок сухой земли отыскался в пяти минутах ходьбы от Гнилого дома. Не знал бы о нём — прошёл бы мимо, но я знал, более того — именно на этот куцый островок и направлялся.

Привели сюда раздражение и напряжение. Остаться в Гнилом доме я попросту не мог — точно бы на ком-нибудь сорвался. Идти же в таком состоянии в город было и того опрометчивей. А тут — нормально. Здесь — никого.

Я стиснул зубы и ударил кулаком воздух. Раз! Другой! Третий!

Рыжуля согласилась танцевать для этого драного скрипача! Пусть даже и в шутку, но согласилась! А меня отшила!

Ударив на выдохе, я попытался выплеснуть из себя всю эту ядовитую злобу и не смог. Тогда припомнил наставления монаха и попробовал втянуть непослушную энергию небес, прогнать её через себя и вытолкнуть, не раньше и не позже, а точно в нужный момент. Собрать всю воедино и выбросить вовне. От опорной ноги к ударной руке. С толчком всем корпусом.

Раз! Второй! Третий!

Кровь прилила к лицу, солёный пот начал заливать глаза, дыхание сбилось.

Втянуть энергию на вдохе?

Чушь собачья! Удавалось лишь хватать разинутым ртом воздух.

Дерьмовый из меня кулачный боец! А тайнознатец и того хуже!

Я пробрался через камыши к глубокой промоине, на дне которой бил ключ, устроился на брёвнышке и зачерпнул ладонями ледяной воды, умылся. Ощутил некоторый намёк на умиротворение, но всё же вернулся обратно, встал посреди островка и закрыл глаза. Представил, как на вдохе в меня проникает и растекается по телу небесная сила и как на выдохе она вырывается вовне, но — ничего, ничего, ничего.

Ни малейшего намёка на умиротворяющее тепло, ничего и близко похожего на неприятную стылость. Только зря время потерял, тайнознатца из себя корча.

Дурь какая!

Я выругался и вновь принялся молотить рукой воздух.

Вдох-толчок-удар! Раз-два-три! Вдох-толчок-удар!

Всё без толку.

Нет, вот так сразу теперь уже не запыхался, да только если камыши и колыхались, то исключительно из-за лёгких дуновений ветерка. У меня на них никак повлиять не получалось.

В который уже раз накатил приступ лютой злости, я вскинул перед собой руки и на коротком выдохе-выкрике вытолкнул из себя то ли энергию, то ли просто раздражение.

Единственное, чего добился, — это головокружения.

Зато полегчало.

В Гнилой дом приплёлся едва живым. Наваристый бульон из мослов оказался как нельзя более кстати — выхлебал две миски.

— С утра опять в монастырь? — спросил Лука, когда я поднялся из-за стола.

— Угу, — кивнул я. — Теперь цельный месяц туда таскаться придётся.

— Махач завтра в шесть, — напомнил старший. — Не пропадай.

Сивый шмыгнул, вытер под носом и сказал:

— Комар говорит, на них ставки делать будут. Типа, как на кулачных бойцов.

Хват замер с набитым ртом, даже жевать перестал, а Гнёт недоверчиво протянул:

— Брешет!

— И ничего не брешет! — упёрся Сивый. — Он с прошлого месяца под Лехом бегает! А Лех бои проводит и ставки от Барона держит!