Наконец, третий аспект: новые исследования доказывают значимость стихийных решений, принимаемых в политической, экономической и технологической сферах. Как выяснилось, если в стране соблюдаются права человека, то там появляются новые общественные услуги, новые рынки сбыта и новые технологии. Это ставит под вопрос традиционную веру в решающую роль «благонамеренных автократов» во многих историях успеха. Например, подъем Китая как экономической сверхдержавы можно – с еще большим основанием – объяснять не столько экономической политикой Дэн Сяопина, сколько распространением картофеля в китайских деревнях. Анализ такого явления позволит нам наконец провести крупнейшую дискуссию по вопросам развития между сторонниками планового государственного подхода – и поборниками стихийных индивидуальных решений.

Как ни странно, большинство экономистов, участвовавших в новых исследованиях, не стремились решать проблему глобальной бедности; они лишь хотели лучше понять и объяснить мир. Не имели они представления и о важной – но за шесть десятилетий так и не состоявшейся – дискуссии между сторонниками авторитарного и свободного развития. Поэтому сообщество экспертов по вопросам развития – в лице официальных агентств помощи и благотворительных фондов – сохранило приверженность авторитарному консенсусу. Однако на этот раз у нас имеется научный материал, позволяющий возобновить дискуссию о развитии, не забывая при этом о правах бедных.

Задуманный нами «поход за истиной» в споре между сторонниками авторитаризма и свободы может оказаться небезопасным, ибо сложившийся консенсус в отношении вопросов развития имеет (как мы увидим) долгую историю дискредитации и подавления взглядов оппонентов. Из-за множества заблуждений альтернативные взгляды остаются неуслышанными. Полезно перечислить эти заблуждения:

Вы повторяете избитый тезис о том, что свободные рынки несовместимы с государственным вмешательством. Это – важный спор на тему развития, кажущийся связанным с дискуссией сторонников авторитаризма и свободы. Однако это – не одно и то же, ибо в споре «рыночников» с «государственниками» ничего не говорится о приоритете государства над личностью. Рынок в лице своих сторонников хочет, чтобы государство предоставило ему больше свободы. Например, оно может отменить тарифы, защищающие те или иные отрасли, так что их дальнейшую судьбу определит свободная торговля. Государство может отменить и контроль над ценами, уровень которых определит рынок. Регулируя цены на основные товары, оно стремится защитить бедных, а промышленную политику использует для выбора наиболее перспективных отраслей, способных вывести экономику на путь развития.

Тем не менее на права государства не покушается ни одна из сторон этого спора. Независимо от того, кто в нем выйдет победителем, государство сохранит возможность безнаказанно нарушать права граждан. В случае победы сторонников рынка вопрос о том, какую политику считать «рыночной», будет все так же решать руководитель государства. Он же определит, кто именно – и какими правами – может временно пользоваться (например, правом свободно торговать, с кем хочешь). Если за людьми не признается равенство прав во всех сферах деятельности, а власть государства не имеет ограничений, то права личности не гарантированы.

В споре «рыночников» с «государственниками» обе стороны разграничивают экономическую и политическую свободы, поскольку на каждой стороне есть силы, утверждающие примат одного вида свободы над другим. Впрочем, они не могут договориться о том, какая из свобод важнее. Однако если это разграничение и полезно с точки зрения аналитика, то идеальной является лишь единая концепция свободы. Когда Всемирный банк и правительство Уганды сгоняли с родной земли крестьян округа Мубенде, то чем это было – нарушением их экономических или политических прав? Эти права трудно разделить: попрание прав собственности нарушает экономическую свободу граждан, а вооруженное подавление протеста нарушает их политическую свободу.

Всякий раз, упоминая права личности, автор подразумевает как политические, так и экономические права, по традиции соблюдаемые в современных зрелых демократиях. Длинный перечень этих прав и свобод включает политическую свободу от незаконного ареста наряду с экономической свободой от конфискации имущества; политическую свободу собраний – и экономическую свободу торговли; политическую свободу менять плохих государственных чиновников на хороших – и экономическую свободу выбирать между частными поставщиками товаров и услуг.

Ваши утверждения – не более чем идеология. В общественном восприятии ученый, затрагивающий вопросы развития, вступает на скользкий путь. Если в своих работах вы отклоняетесь от политической линии, которую академический истеблишмент считает центральной, то рискуете прослыть носителем той или иной идеологии. Порой аудитория ищет в текстах кодовые слова, по которым автора можно счесть сторонником экстремальных взглядов. Стоит вам несколько раз употребить слово «рынок», и вы – противник всякого государственного вмешательства в экономику. Если вы часто говорите о свободе, то вы – сторонник крайне правой идеологии. Сошлитесь на книгу Фридриха Хайека «Дорога к рабству» – и вы демагог, место которому – на телевизионных ток-шоу.

Реже признается тот факт, что исследователь рискует быть причисленным к другому – левому направлению. Если вы регулярно упоминаете понятия колониализм, расизм, империализм как все еще важные для уяснения вопросов развития в их прошлом и настоящем, то легко можете прослыть «левацким» идеологом.

Я надеюсь отвратить читателя от поисков кодовых слов, поскольку сам в них не верю. Разумеется, в жизни встречаются сторонники теории заговора, идеологи превосходства белой расы и прочие экстремисты, которых следует исключить из списка выступающих. Однако если мы слишком резко отсечем все крайние мнения, то будем вечно воспроизводить консенсус, истоки которого останутся неясными. В этой истории примечательно то, что мятеж против технократического консенсуса поднимают представители обоих флангов – как левого, так и правого, – которые почти по всем иным вопросам придерживаются, как правило, противоположных взглядов.

Вы боретесь с несуществующим противником. Помимо этой отговорки, саботировать ведение дискуссии помогают, например, следующие формулировки: «истина лежит где-то посередине», или «в сущности, между нашими позициями нет существенной разницы», или «с вашими доводами вы ломитесь в открытые двери».

Иногда полезно взглянуть на предмет спора с крайних позиций, которых обе стороны стремятся всячески избегать. Рассмотрим две противоположные идеи развития: (1) план, сознательно осуществляемый лидером одного из государств третьего мира при содействии западных экспертов, и (2) результат множества стихийных решений независимых индивидуумов. Возможно, среди исследователей никто не придерживается первой концепции в ее крайнем варианте, но большинство отвергает концепцию (2) решительнее, чем первую, опасаясь (ошибочно), что вторая концепция не оставит им поля для деятельности. Непримиримость, с которой они отвергают одну крайность, представляет другую крайность более приемлемой, лежащей ближе к середине и, следовательно, менее пугающей.

Порой в этой книге упоминается «консенсус» самопровозглашенного сообщества экспертов по развитию. В это сообщество (development community) входят политические аналитики, интеллектуалы, пишущие для широкой аудитории, экономисты и представители других общественных дисциплин. Его границы определяются кругом лиц – сотрудников западных правительственных организаций помощи бедным странам, международных агентств содействия развивающимся странам (таких, как Всемирный банк), аналитических центров (таких, как Институт Брукингса), филантропических фондов (таких, как Фонд Билла и Мелинды Гейтс) и консультантов всех этих учреждений. В состав этого сообщества не входят ученые-экономисты, занятые чисто академическими исследованиями вопросов развития, если только они не выполняют научную работу для учреждений, перечисленных выше.