Одной из очевидных угроз является угроза правам этнических меньшинств. В своей книге «Азиатская драма» Мюрдаль «религию, этническое происхождение, культуру и язык» называет «барьерами», которые необходимо «разрушать»[39]. Для разрушения этнических барьеров (разумеется, если это вообще следует делать) имеются разные способы – более приемлемые и менее приемлемые. Если вы просто призываете этнические группы проявлять взаимную терпимость и отказаться от расистских взглядов по отношению к другим группам, то против таких – вполне приемлемых – призывов никто возражать не будет. Гораздо менее приемлемы другие способы, такие как лишение этнических меньшинств права сохранять собственную, добровольно избранную идентичность. Это может быть, например, запрет на употребление языков этнических меньшинств, отправление ими религиозных обрядов или соблюдение культурных традиций. И совсем уж неприемлемы попытки какой-то одной этнической группы отождествлять себя со всей нацией – и поощрять ненависть и дискриминацию в отношении остальных этнических групп.

Казалось, Мюрдаль не понимал, что, призывая частного человека проявлять «лояльность» исключительно к «национальной общности» (т. е. к государству), он может содействовать росту национализма и нетерпимости[40]. Хайек гораздо четче видел потенциальную угрозу различным группам меньшинств со стороны национализма. Например, он отмечал, что национализм выгоден автократам, которые в целях усиления собственной власти также не прочь поманипулировать чувствами ненависти к «нетитульным» группам: «„Мы“ и „они“, свои и чужие – на этих противопоставлениях, подогреваемых непрекращающейся борьбой с теми, кто не входит в организацию, построено любое групповое сознание, объединяющее людей, готовых к действию. И всякий лидер, ищущий не просто политической поддержки, а безоговорочной преданности масс, сознательно использует это в своих интересах. Предоставление этим группам максимальной свободы действий имеет, с их [автократов] точки зрения, большое преимущество – большее, чем любая позитивная программа»[41].

Хайек отмечал, что в случае вспышек национальной ненависти особо уязвимыми оказываются этнические меньшинства, преуспевшие в сфере бизнеса или финансов. Зависть к успехам и национальные предрассудки превращаются в гремучую смесь. Государственная политика, например «экспроприация сверхприбылей» капиталистов, на деле может быть в большей степени направлена против национальных меньшинств[42]. Со временем обеспокоенность Хайека судьбами предпринимателей из числа национальных меньшинств окажется пророческой. Это подтвердят трагические примеры индийцев, в 1972 году изгнанных из Уганды при правлении Иди Амина, а также китайцев, в 1960 году подвергшихся массовой резне в Индонезии. Со временем проблема меньшинств в целом останется на слуху в связи с трагедиями племени тутси, боснийских мусульман, курдов, тибетцев, жителей Дарфура и многих других этнических групп.

Однако национализм опасен для свободы не только тем, что создает угрозу этническим меньшинствам. Что следует понимать под целью «национального развития»? По-видимому, это понятие нельзя сводить к единому интересу народа, состоящего из множества индивидуумов, преследующих собственные, совершенно разные цели. В самом деле, это доказал Кеннет Эрроу, еще один Нобелевский лауреат, в 1950 году сформулировавший знаменитую «теорему невозможности». Согласно этой теореме не существует способа, позволяющего расставить приоритеты данной социальной группы так, чтобы были соблюдены элементарные (с точки зрения последовательности и согласованности) требования здравого смысла.

Хайеку любая «национальная цель» представлялась, грубо говоря, прикрытием того факта, что цели одних социальных групп достигаются в ущерб целям других социальных групп. Экономика и политика «предполагает выбор между конфликтующими или конкурирующими целями – различными потребностями разных людей». Если мы задаем набор приоритетов и называем это «целью национального развития», то в действительности мы принимаем решение о том, какие цели «должны быть принесены в жертву ради достижения других целей». Тот факт, что «цели национального развития» формулируются в соответствии с рекомендациями экспертов, означает, что последние «вправе решать, каким конкретным целям должно быть отдано предпочтение; именно их шкала приоритетов будет с неизбежностью навязана данному обществу»[43]. Поскольку ни одна демократия не отдаст судьбоносных решений на откуп экспертам, эксперты могут разувериться в ней как в эффективном способе достижения целей, т. е. в осуществлении того, что они считают «развитием». Не исключено, что тогда эксперты предпочтут демократии власть диктатора, который сделает предлагаемую ими программу оправданием своего авторитарного стиля правления.

Если невозможно примирить «национальную цель» развития с множеством независимых индивидуальных интересов, то приходится выбирать. Очевидно, что Мюрдаль и Хайек приняли бы противоположные решения. Как ясно из введения к данной главе, Хайек не мог согласиться с тем, что «индивид – это только средство достижения целей некоторой высшей общности, будь то „общество“ или „нация“»[44].

Показательно, что Мюрдаль – подобно Хайеку – понял, что в сочетании с такой национальной целью, как развитие, национализм открывает дорогу к власти: «Политическим лидерам молодых государств необходимо пробудить в народе честолюбивые устремления», ибо «это является для них орудием консолидации власти».

Лидеры молодых государств понимают, что «если в народе и можно пробудить честолюбивые устремления, то это – надежды на …экономическое развитие». Эти лидеры понимают, что «апатичные, неграмотные массы» поддаются «воздействию с помощью националистических призывов»[45]. Разница между Хайеком и Мюрдалем состояла в том, что последний считал неограниченную власть государства во главе с национальным лидером положительным явлением. Мюрдаль полагал, что развитие может быть обеспечено только путем достижения национальных целей, которые лидер навязывает согражданам, при необходимости – с помощью принуждения.

Итак, в этом (опять же, несостоявшемся) споре на те-му развития – между защитниками индивидуальных прав, с одной стороны, и сторонниками широких прерогатив государства – с другой – Хайек и Мюрдаль заняли противоположные позиции. Обратимся теперь к третьей дискуссии между Хайеком и Мюрдалем.

В феврале 2013 года известный авторитет в вопросах развития Оуэн Бардер прочел лекцию, в которой определил развитие как «способность сложной адаптивной системы приобретать новые свойства». Этим он дал понять, что развитие есть продукт деятельности целостной системы, слишком сложной для того, чтобы ею управлял один человек. Тем не менее система является адаптивной в том смысле, что проблемы порождают в ней децентрализованную реакцию и ответные действия, что позволяет корректировать возникшие сбои. Эта идея вызвала положительный отклик в блогах, посвященных вопросам развития, и никто не назвал ее автора Оуэна Бардера правым экстремистом[46].

Хайек имел несчастье опередить свое время. В значительной части «Дорога к рабству» посвящена явлению, которому автор дал название «спонтанный порядок» (spontaneous order). В качестве примеров «спонтанного порядка» Хайек привел развитие рынков, эволюцию права и эволюцию социальных норм. Похожие понятия, кто бы их ни популяризировал – ученые-естествоиспытатели или энтузиасты Силиконовой долины – повсюду встречаются и сегодня: комплексность, становление, сложные адаптивные системы или самоорганизующиеся системы. Независимо от названия все они обозначают системы, которые никто не изобретал, порождающие порядок, которого никто не запрашивал, и дающие результаты, на которые никто не рассчитывал. Примерами подобных систем служат: интернет, эволюция, язык, город, муравейник. Дискуссия среди специалистов по развитию между сторонниками осознанного замысла (conscious design) и стихийных решений (spontaneous solutions) аналогична спору об эволюционной теории между теми, кто верует в «разумный замысел» – и теми, кого очаровывает «спонтанный порядок» эволюции.